Русский Леонардо: Николай Львов. Львов, николай александрович

Писать о Николае Александровиче Львове увлекательно и трудно. То и другое потому, что был он личностью крупной, необыкновенной, даже если хотите, загадочной, многогранной, и каждая грань его таланта заслуживает отдельного, достойного внимания рассказа. Это был человек из породы Леонардо, Ломоносова - людей, не так уж часто посещающих Землю, людей, которым интересно жить в этом мире, для которых увлеченность, страсть к познанию - высшая страсть в жизни. Он был из тех, кто смотрел на природу не восхищенными глазами наблюдателя, а преображал ее, заботясь прежде всего о пользе отечества. Такие люди неизбежно находились впереди своего времени или, по крайней мере, на самом переднем его рубеже.
Любопытно, что старая энциклопедия Брокгауза и Ефрона видит Львова лишь как литератора и поэта XVIII века, оставляя без внимания или упоминая вскользь другие стороны его деятельности. Большая советская энциклопедия пишет о Львове прежде всего как о выдающемся архитекторе. Другие, специальные энциклопедии и справочники могли бы сделать упор на ином - и тоже было бы справедливо.
По самым скромным подсчетам, Львов спроектировал и за очень небольшим исключением построил более тридцати зданий разного назначения. Все дошедшие до нас постройки ценятся как замечательные архитектурные памятники классицизма.
Он перевел "Четыре книги по архитектуре" Палладио и опубликовал первую часть, чего не успел сделать Петр Еропкин за полстолетия до него. Львов писал стихи, басни; поэма его в духе русских былин "Добрыня, богатырская песня" увидела свет уже после смерти писателя. Он сотрудничал в журнале "Собеседник любителей российского слова". Увлекаясь фольклором, собирал народные песни и опубликовал "Собрание народных русских песен с их голосами" в музыкальной обработке Прача, выдержавшее несколько изданий. "Собранию" был предпослан трактат "О русском народном пении". Он написал либретто трех комических опер; одна из них, "Ямщики на подставе" композитора Е. И. Фомина, вскоре после постановки была снята за резкую критику нравов того времени. Занимаясь историей, он обнародовал летопись XVI века, известную сейчас как "Львовская летопись". Он был великолепным чертежником и рисовальщиком - право говорить об этом дают его архитектурные проекты и рисунки. Он был отменным гравером, нередко гравировал свои же рисунки и увлекался новой тогда техникой этого искусства - лависом, пробовал соединять офорт, акватинту и лавис с иглой.
Львов усовершенствовал доступный способ постройки зданий из земли, дешевого и огнестойкого материала, что было важно для вечно страдавших от пожаров деревень и сел в безлесных районах, а также открыл школу у себя в имении, научив за шесть лет более восьмисот присланных из разных губерний крестьян строить такие дома. Он занялся поиском на Валдайской возвышенности каменного - или, как тогда говорили, земляного угля, желая сократить порубки драгоценного леса и освободить страну от привозного, из Англии, топлива, и обнаружил месторождение в Боровичах, осваивать которое начали лишь в советское время. С той же целью он разведывал залежи торфа под Москвой. Опубликовал труд "О пользе и употреблении русского земляного угля" и в нем впервые указал на возможность получения из боровичского угля кокса. Он научился добывать из этого угля серу, также целиком ввозимую тогда из-за границы, и особую смолу для корабельных снастей и покрытия днищ судов. Он изобрел новый строительный материал - "каменный картон". "Из сей материи, писал Львов, - можно делать не только всякие разные украшения и барельефы, столько же вечные, как и бронза, но даже и круглые статуи". Мог картон употребляться и на обшивку кораблей. Для его производства он сконструировал специальный механизм, соединявшийся с паровой машиной. Между прочим, машина Львова дала толчок для механизации бумажного производства, бывшего до того времени полностью ручным. Львов занимался усовершенствованием вентиляционно-отопительной техники в жилищах и опубликовал книгу в двух частях "Русская пиростатика, или употребление испытанных уже воздушных печей и каминов...". Он обследовал на Кавказе минеральные источники и проектировал водные лечебницы, которые могли бы конкурировать с иностранными.
Я позволил себе привести этот длинный деловой перечень, преследуя исключительно одну цель- показать, чем занимался, кроме архитектуры, и чего достиг Львов. Можно смело поручиться: немногим за пятьдесят два года жизни удавалось сделать столько, сколько сделал он. Но самое, пожалуй, поразительное, что Львов нигде основательно не учился; мало того, до восемнадцати лет он вообще был захолустным дворянским недорослем, который, по словам знавшего его лично биографа, "лепетал несколько слов по-французски, а по-русски писать почти не умел". Первые же кирпичи под будущую церковь Иосифа по проекту Львова заложат в Могилеве, когда архитектору исполнится двадцать девять...
Стало быть, всего десять лет понадобилось Львову, чтобы, начав с азов, собственными усилиями достигнуть уровня высококультурноro, эрудированного человека, стать архитектором! Неужели это возможно? Для многих это так и осталось загадкой. До сих пор искусствоведы не верят, что Львов не учился у кого-либо из известных архитекторов того времени. Но подтвердить свои сомнения документально не могут.
1780 год - год, когда началось строительство церкви в Могилеве, - откроет список всех дальнейших работ Львова. И список этот будет заполняться с невероятной быстротой до последних дней жизни. А жить ему оставалось всего двадцать три года...
Собственно, личность его по настоящему начала формироваться в Петербурге, куда он приехал восемнадцатилетним юношей из глухой провинции - под Торжком у родителей было небольшое имение, село Черенчицы; там Львов родился в 1751 году, там провел детство, довольно рано потеряв отца. По тогдашним традициям многих дворянских семей его с младенчества записали в гвардию. Местом службы определялась бомбардирская рота лейб-гвардии Измайловского полка в Петербурге.
В столице он поселился на 11-й линии Васильевского острова, у братьев Соймоновых, близких своих родственников. Это была культурнейшая семья, известная в Петербурге своей патриотической настроенностью. Отец - Федор Иванович Соймонов - первый русский гидрограф, картограф, составитель карты Каспийского моря, - в последний год правления Анны Иоанновны был осужден по делу Волынского за выступление против Бирона и вместе с архитектором Петром Еропкиным приговорен к четвертованию. Правда, он избежал смерти, был бит кнутом на площади и сослан в Сибирь. Один из его сыновей - Михаил Федорович, президент Берг-коллегии горного ведомства, - был учредителем Горного института и первым его директором. Другой - Юрий Федорович - занимался строительством и гражданской архитектурой.
Братья Соймоновы, по-родственному опекавшие молодого провинциала, возможно, и определили круг его интересов: вряд ли случайно Львов займется потом именно архитектурой, строительством и горным делом.
Но пока он прилежно служил в Измайловском полку. В то время здесь открылась школа. Учеба в школе была поставлена довольно серьезно, - там преподавали грамматику, географию, французский и немецкий языки, математику, фортификацию. Школа ввела Львова в мир знаний. Словно обеспокоенный попусту проведенными в провинции годами, он с жадностью брал все, что смогла дать ему школа, и, сверх того, упорно учился сам.
И все же не фортификация и не баллистика занимали его. Неудержимо влекло искусство. "Не было искусства, к которому он был бы равнодушен, - писал о Львове современник, - не было таланта, к которому он не проложил тропинки; все его занимало, все возбуждало его ум и разгорячало сердце". Уже в полковой школе вокруг Львова образовался небольшой кружок любителей словесности. В нем молодые люди читали и обсуждали книги, публикации в журналах, переводили латинских авторов, пробовали сами писать стихи и издавали рукописный журнал "Труды четырех разумных общников". В полку Львов подружился и с Василием Васильевичем Капнистом, будущим поэтом и драматургом, ставшим впоследствии и близким его родственником.
Однажды, прочитав в журнале "Оду на взятие турецкой крепости Журжи", Львов захотел познакомиться с автором. Это оказалось делом не таким трудным, потому что автор оды и будущий баснописец Иван Иванович Хемницер работал маркшейдером в Берг-коллегии у М. Ф. Соймонова. Застенчивый, простодушный и рассеянный молодой человек, сын полкового лекаря, приехавшего в петровские времена из Саксонии, Хемницер пришелся по душе Львову. Особенно они сдружились во время длительной поездки по Германии, Голландии и Франции, куда их обоих взял с собой М. Ф. Соймонов.
Человек подвижной, обаятельный,по словам современника, "устойчивый в преодолении всякого рода затруднений", Львов находил людей, близких ему по духу и стремлениям, быстро сходился с ними, и многие остались ему верны до самой смерти. Он знаком с Фонвизиным и Кваренги, известнейший художник Левицкий для него - свой человек. Благодаря Левицкому мы великолепно представляем, как выглядели не только сам Львов, но и его жена Мария Алексеевна (до замужества Дьякова), - портрет Дьяковой, шедевр портретной живописи XVIII века, хранится в Третьяковской галерее. Львов "открыл" другого замечательного художника того времени - Боровиковского, который расписывал ему храм Иосифа в городе Могилеве.
В конце 1770-х годов произошло знакомство Львова с работавшим в Сенате Гавриилом Романовичем Державиным, в то время начинающим поэтом. Они встретились в здании этого высшего правительственного учреждения среди битых кирпичей и наваленной повсюду штукатурки- Сенат перестраивался и ремонтировался. Державин вел надзор за работами, а Львов придумывал аллегорические барельефы, которые должен был сделать скульптор Рашетт для украшения зала общих собраний. Знакомство Львова с Державиным, очень скоро перешедшее в дружбу и даже в родственные отношения, существенно повлияло на жизнь обоих. А после кончины Львова и его жены Державин воспитывал пятерых их детей.
Все эти люди были разного положения и разного возраста, почти все старше Львова, - Левицкий на шестнадцать лет, Державин на восемь, - но это не являлось помехой в отношениях: их объединяла страстная любовь к прекрасному, к творчеству...
В хлебосольном доме Державина часто собирался кружок, в котором, как писал под конец жизни сам Державин, "поселились Словесность, Поэзия, Живопись, Архитектура, лепные работы и Музыка". Сюда приходил подвижной, решительный Капнист; садился укромно в уголочке молчаливый Хемницер; из комнат слышался смех - это балагурил, блистая остроумием, сенатский секретарь А. С. Хвостов, больше любитель поэзии, нежели поэт. Он развлекал молодежь - художника А. Н. Оленина, впоследствии президента Академии художеств, композитора Н. П. Яхонтова и его сестру, искусно лепившую фигуры из воска. Державин в свободном домашнем сюртуке принимал гостей...
И ни одно собрание не обходилось без Львова. Высокий красавец с тонкими чертами лица, он был и любимцем, и душой кружка, и его теоретиком. Он умел со всеми ладить, шутил, забавлял веселыми историями.
Безукоризненный природный вкус и поэтическое чутье, с удивительной силой развившееся во Львове, давали ему право на замечания и советы. Его мнение ценили, к нему прислушивались. В рукописях Державина сохранилось множество пометок и поправок, сделанных рукой Львова. Ему прежде всего показал Державин свою знаменитую оду "Фелица". Хемницер не печатал ни одной своей басни без одобрения Львова... Сам же он, возможно, не чувствовал достаточных сил для развития своего поэтического дарования, а может быть, относился к публикациям с той долей легкомыслия, которая присуща многим талантливым и лишенным честолюбия людям: одни стихи печатал под своим именем, другие - анонимно или вообще кидал в ящик стола; гораздо позднее исследователи обнаружили в сборнике басен Хемницера несколько принадлежащих Львову.
На редкость верной, трогательной и щедрой была дружба четырех людей, оставивших о себе память в истории русской литературы. Державин сам признавал в своих записках, что этот домашний кружок заставил его заново оценить свое творчество. И именно после встреч и споров с Львовым, Капнистом, Хемницером появился другой, настоящий поэт Державин, каким знаем его мы.
Львов постоянно хлопотал у своих покровителей то за Державина, то за Капниста, то за Хемницера.
Ни военная служба, ни сердечные дела не мешали Львову учиться. Его острый, цепкий ум позволял схватывать и усваивать знания во много раз скорее, чем это могли другие. "Казалось, что время за ним не поспевало: так быстро побеждал он грубую природу и преодолевал труды, на пути к приобретению сих знаний необходимые", - писал о нем современник. Львов учился везде, где только мог: и в державинском кружке, и общаясь с художниками, но больше всего знаний он черпал из книг - читал много, постоянно, с карандашом в руках, даже в дороге, что в те времена было делом непростым...
В немалой степени обогащали и заграничные поездки, особенно первая, с Соймоновым и Хемницером. Тогда у молодых людей не было никаких обязанностей. Они ходили по театрам, музеям, осматривали достопримечательности городов, сооружения великих зодчих... По словам биографа, Львов "все видел, замечал, записывал, рисовал". У будущего архитектора выработались четкие эстетические позиции, быть может и отличные от общепринятых тогда, но свои. Он восторгался Рафаэлем, Тицианом, Веласкесом, обошел молчанием Рембрандта и не принимал Рубенса.
Его кумиром был Руссо, он разделял эстетические взгляды Дидро. Вообще же Львов резко отрицательно относился к отмирающему барокко, что характеризует его передовые по тем временам воззрения. Не случайно он взялся переводить Палладио, поборника простоты и строгости линий в архитектуре. В предисловии к переводу он писал: "В моем отечестве да будет вкус Палладиев, французские кудри и английская тонкость и без нас довольно имеют подражателей". В своих архитектурных проектах он строго следовал этим принципам.
После поездки по Европе с Соймоновым в полк Львов больше не вернулся, а начал служить в Коллегии иностранных дел. Его начальником и покровителем стал П. В. Бакунин, а потом и другой вельможа - граф Александр Андреевич Безбородко, личный секретарь Екатерины II и фактический министр иностранных дел, в конце жизни - канцлер.
Видный дипломат, человек умный и способный, Безбородко ценил искусство (у него была богатейшая в России коллекция картин и художественных изделий) и покровительствовал художникам, писателям, музыкантам... Когда же из Коллегии иностранных дел выделилось почтовое ведомство, Безбородко назначили генерал-почт-директором. В новое ведомство он сразу взял с собой Львова - для особых поручений.
В те века талантливые люди, даже дворяне, вынуждены были искать себе покровителей среди фаворитов, титулованных вельмож, чтобы выдвинуться и проявить себя. С другой стороны, и вельможи не прочь были окружить себя талантами, с помощью которых они могли бы показать собственную просвещенность и блеснуть при дворе. Поэтому нет ничего удивительного, что у разносторонне одаренного Львова были свои благодетели. Их он умело использовал, когда требовалось поддержать друзей, с их помощью продвигался и сам. Именно Безбородко, должно быть знавший о склонности Львова к проектированию, рекомендовал его Екатерине II как архитектора, способного построить собор, который она пожелала воздвигнуть в честь ее дипломатической встречи в Могилеве с австрийским императором Иосифом II.
По сведениям, правда косвенным, некоторые столичные архитекторы до Львова подавали свои проекты храма, но они были отвергнуты. Проект же Львова получил одобрение. Церковь казалась необычной по тем временам: простая по форме, без "французских кудрей", она подкупала своей строгостью, напоминавшей древнегреческие, классические сооружения.
Отмирало барокко, и победа Львова во многом объясняется начавшейся сменой стилей в архитектуре.
Шумный успех окрылил молодогo архитектора. Он с упоением выполняет заказы. Их много, они различны - и дачи для сановников под Петербургом, и церкви под Торжком, в Выборге и в других местах. Он заново по своему вкусу отстраивает собственную усадьбу. "Дом в деревне Черенчицы. 15 верст от Торжка, - читаем на проекте собственноручную надпись архитектора. - Прожектировал, чертил, иллюминовал, строил, гравировал и в нем живет Николай Львов". И все эти проекты были созданы за каких-нибудь два-три года!
Принимала парадный вид столица. Застраивались дворцами пригороды - Царское Село, Павловск, Гатчина... Старов строил Таврический дворец, Камерон занимался Павловском; приехал из Италии Кваренги... Специальным указом решено было облицевать гранитом кирпичную Петропавловскую крепость. Львову поручили заново отстроить крепостные Невские ворота.
Ворота выходили к Комендантской пристани. Они не считались главными, но украшали фасад крепости. Кроме того, в особо торжественных случаях, начиная с 1724 года, из Невских ворот выносили хранившийся в крепости ботик Петра 1 - "дедушку русского флота". Под пушечный салют и гром духовых оркестров ботик помещали на крупное судно, везли на молебен в Александро-Невский монастырь, после чего тем же путем возвращали обратно. Этот ритуал символизировал рождение и могущество Российского флота.
Львов учел все эти обстоятельства и спроектировал ворота монументальными, чтобы они хорошо просматривались с противоположного берега Невы, простыми по очертаниям и гармоничными по пропорциям. Треугольный фронтон, завершающий портик, он украсил изображением якоря и лавровых веток...
Для Безбородко Львов был неоценимым человеком. Он безупречно выполнял поручения своего патрона, к тому же обладал тонким вкусом, прекрасно разбирался в искусстве и был тесно связан с художниками. На глазах Безбородко бурно расцвел талант Львова архитектора, чем вельможа непреминул воспользоваться. Для украшения его дачных парков в Полюстрове (сейчас в черте Санкт-Петербурга) и в Москве Львов построил модные тогда садовые домики-павильоны, отличавшиеся простотой и изяществом. Когда было решено возвести в Петербурге новый почтовый стан, Безбородко, не колеблясь, заказал проект Львову.
Еще до назначения директором почт он купил земельный участок в центре города на Выгрузном переулке (ныне переулок Подбельского), и архитектор Кваренги начал строить для него дом, довольно скромный снаружи и роскошный внутри (теперь в нем находится музей связи). Возглавив же почтовое ведомство, Безбородко присмотрел рядом два пустых участка (в границах нынешних улиц Союза Связи и переулка Подбельского). Участки принадлежали профессору Урсинусу и нотариусу Медеру. По соседству продавался трехэтажный дом графа Ягужинского. Участки и дом купила казна. Львов перестроил дом Ягужинского под главное почтовое правление, а на пустующих участках спроектировал стан.
Почта занималась тогда не столько пересылкой корреспонденции, сколько перевозкой людей. Поэтому почтовый стан вмещал в себя и конюшни, и каретные, и мастерские для ремонта карет, сбруи и т. п. Тут же размещались жилые помещения для чиновников и прислуги.
В начале нашего века здание Главного почтамта реконструировалось в основном внутри. Там, где сейчас под обширной застекленной крышей находится операционный зал, по проекту Львова был открытый двор. Через главный, южный, въезд сюда прибывали экипажи; по бокам располагались конюшни и другие подсобные помещения.
Почтовый стан Львов спроектировал удобным в середине и классически простым и строгим снаружи - в соответствии с его назначением, - положив в основу периметриальный план застройки участка, характерный для Петербурга.
От главного почтового стана ямщики гнали лошадей по трактам в разные концы страны, останавливаясь лишь на промежуточных станциях. Станции, где меняли лошадей и менялись возницы и где путники отдыхали, повсюду были разными и внешне и внутренне, часто не приспособленными для стоянок. Поэтому одновременно с главным почтовым станом Львов вычертил двух видов "примерные" (типовые) проекты почтовых станций для губернских и уездных гoродов, предусмотрев удобства для приезжих и почтовых служащих. Проекты Львова рассылались по всей России. В Твери, в Торжке и в некоторых других городах такие станции были построены.
В центре Петербурга могло возвышаться еще одно крупное сооружение по проекту Львова - здание Кабинета, правительственного учреждения, ведавшего делами "по хозяйственной части всех мест, ко двору принадлежащих". Оно должно было занять место между Невским проспектом, Большой Морской улицей (ул. Герцена) и Кирпичным переулком, но из-за огромных расходов в начавшейся новой войне с Турцией так и осталось в чертежах. По ним мы можем хорошо представить это монументальное здание с куполом, поднимающимся над главным корпусом, который фасадом с парадным подъездом выходил на Невский.
Неосуществленными остались, но по другим причинам, также проекты Казанского собора и дома, который архитектор намеревался возвести для Г. Р. Державина на угловом участке Невского проспекта и Фонтанки, против Аничкова дворца. Зато другой, весьма своеобразный дом Львов построил для друга на Фонтанке, неподалеку от Измайловского моста. Здание это существует и поныне (оно значится под номером 118), правда в сильно измененном виде. Державин прожил в нем до последних своих дней.
Несколько необычна, пожалуй, для Львова небольшая Троицкая церковь, воздвигнутая в бывшем селе Александровском на Шлиссельбургском тракте (теперь проспект Обуховской Обороны), хотя если внимательно присмотреться, то и ей можно найти аналоги в классической древности. Церковь начали строить в 1785 году в парке летнего имения генерал-прокурора и директора императорского фарфорового завода князя А. А. Вяземского (она стоит и сейчас недалеко от Обуховского завода). Сама церковь - шестнадцатиколонная ротонда с пологим куполом отделена от звонницы, сооруженной в любимой Львовым форме пирамиды, в которой с четырех сторон прорезаны арки для колоколов. Должно быть, ротонда и пирамида и послужили поводом к просторечному названию церкви "Кулич и пасха", бытующему по сегодняшний день.
В эти же годы Львов спроектировал и построил еще одну церковь другому вельможе - графу А. Р. Воронцову в селе Мурино, под Петербургом (ныне станция Девяткино), где находилась графская усадьба. Это великолепное творение Львова пока еще существует, но требует безотлагательной реставрации. Муринская церковь совершенно отлична от "Кулича и пасхи" и сделана в традиционно русском стиле, корни которого уходят в древнее зодчество. Состоящая из нескольких ярусов, она сочетает камень и дерево (нижний ярус, цоколь, - каменный, верхние - восьмигранная колокольня и венчающая все сооружение ротонда с колоннами - деревянные). Внутри раньше находился иконостас с иконами работы В. Л. Боровиковского, но он утрачен.
Как и прочие свои здания, в том числе "Кулич и пасху", Львов оборудовал Муринскую церковь "воздушными", или "духовыми", печами своей конструкции. Такие печи, благодаря оригинальным ходам, проложенным в стенах для воздушного потока с улицы, не только обогревали помещение, но и проветривали его. Увлеченный совершенствованием печного отопления, Львов в своем двухтомном труде "Русская пиростатика..." подробно описал "воздушные" печи, рассчитывая, что они могут быть с пользой применены в любом доме, но особенно там, где скапливается много людей, - в больницах, церквах, воспитательных домах, богадельнях... Между прочим, существуют сооружения, авторство которых не всегда ясно из-за утраченных документов и чертежей, Однако стиль зодчего, его манера, почерк, пристрастие к определенным формам и деталям могут сказать о многом. Так было с "Куличом и пасхой". Авторство Львова предполагалось, даже почти утверждалось, но только почти... Ремонт же церкви в 30-х годах нынешнего столетия позволил обнаружить "воздушные" печи, которые были так характерны для Львова - архитектора и инженера. Последние сомнения исчезли...
В 1799 году умер Безбородко, и положение Львова стало не таким прочным, как прежде. На престол вступил Павел I, окруживший себя новыми людьми, враждебно настроенными ко всем, кто служил Екатерине. Правда, незадолго до смерти Безбородко и уже при Павле Львов все же получил задание перестроить Кремлевский дворец в Москве. Его проект, утвержденный Павлом I, был грандиозен: старый небольшой растреллиевский дворец предполагалось сделать лишь флигелем нового здания, выходившего фасадом на Москву-реку. Осуществить свой замысел архитектор не успел - ему удалось переделать только сам растреллиевский дворец...
В эти же годы Львов увлекался землебитным строительством.

Хоть взят он от земли и в землю он войдет,
Но в зданьях земляных он вечно проживет,-

писал о друге Державин, восторгаясь его поисками.
Павел 1, прослышав о домах из земли, пожелал, чтобы архитектор построил таким способом дворец в Гатчине для великого приора (игумена) ордена Мальтийских рыцарей. (Павел утвердил в России "великое приорство" ордена и сам принял звание "Великого магистра"; после занятия Мальты французами резиденция ордена была перенесена в Петербург). Львов подготовил проект небольшого дворца, который стилистически ассоциировался со старинными швейцарскими замками (но никоим образом не копировал их!).
Разумеется, архитектор обращался не к самому Павлу. При строительстве ему приходилось иметь дело с фаворитом царя - генерал-прокурором П. Х. Обольяниновым, грубым, малообразованным, бесталанным, да к тому же еще и завистливым служакой, штатским двойником Аракчеева. Когда пришла пора выбора места под приорат, Обольянинов спросил, где Львов думает его построить, но на указанном месте строить не разрешил. Другое место, предложенное архитектором, он тоже отклонил. "Тогда укажите сами", - сдерживаясь, сказал Львов. Обольянинов показал на болото возле Черного озера - самое бросовое место. "Хорошо, - невозмутимо ответил Львов, - я построю дворец и там, но это будет стоить государю намного дороже..."
Пришлось прокопать рвы и канавы, осушить болото. На образовавшемся из вынутой земли пригорке был возведен Приоратский дворец за баснословно короткий срок - три месяца (с 15 июня по 12 сентября 1798 года). "Все строение, - писал Львов, - сделано из чистой земли, без всякой примеси и без всякой другой связи, кроме полов и потолка, особым образом для того устроенных... Главный корпус, сверх фундамента, построен весь из земли, набитой в переносные станки, ни снутри, ни снаружи (кроме окон) не оштукатурен, а затерт только по земле скипидарною водою".
Приорат в Гатчине - одно из последних творений Львова.
Обострились отношения с Обольяниновым, затеявшим тяжбу со Львовым за якобы перерасходованные на обучение крестьян землебитному строительству деньги. Боровичский уголь из-за косности, инертности и предубеждения, что отечественное не может быть лучше заграничного, не находил сбыта, - распускались слухи, будто он не горит. (В то же время 54,5 тысячи пудов этого угля, доставленного Львовым в столицу и за неимением складов сваленного на берегу Невы, загорелись - и потушить их, как ни старались, не смогли!) Перестали посылать учеников в школу для обучения землебитному строительству. "О земляном строении кричали, - писал в первой четверти XIX века биограф Львова, - что оно непрочно, нездорово, а ныне, т.е. по истечении 25 лет, многие земляные строения существуют без всякого поправления, в совершенной целости". Добавим, что и по истечении 200 лет землебитный Приоратский дворец, эта жемчужина Гатчины, стоит без признаков обветшания, даже несмотря на то, что во время Великой Отечественной войны в непосредственной близости от него рвались фугасные бомбы!
Волнения и неудачи не прибавляли жизни. К прочим бедам присоединились частые болезни. В декабре 1803 года Николай Александрович Львов скончался в Москве. Похоронили его в самим же им возведенном мавзолее на родине, в селении Черенчицы-Никольское.
Львов умер в почете: со дня основания Российской академии он был ее избранником; был почетным членом Петербургской академии художеств и членом Вольного экономического общества; кроме того, его возвели в штатский генеральский чин - тайного советника. И умер все же неудовлетворенным...
Незадолго до смерти он ездил по Кавказу, обследовал минеральные источники и предложил оригинальный проект водной лечебницы, или, как тогда называли, "паровой бани", в толще сталактитовой гoры. Такие бани уже были известны за границей, в частности во Франции. Львов, страстно желая принести большую пользу, предлагал получить оттуда для сравнения подобный проект. "Может быть, и оттуда заимствовать будет что-нибудь возможно, - писал он, - не отступая однако от сего единственного и твердо во мне вкорененного закона, что для русского человека русские только годятся правила и что совсем он не сотворен существом подражательным - везде исполин и везде подлинник" .
Николай Александрович Львов неотступно следовал этому "твердо вкорененному закону" в собственной практике, потому что сам был исполином и подлинником. И все, что он делал, делал во славу горячо любимого отечества.

Глава из сочинения Н.А. Львова
"Каким образом должно бы было расположить
сад князя Безбородки в Москве."

Писать о Николае Александровиче Львове увлекательно и трудно. То и другое потому, что был он личностью крупной, необыкновенной, даже если хотите, загадочной, многогранной, и каждая грань его таланта заслуживает отдельного, достойного внимания рассказа. Это был человек из породы Леонардо, Ломоносова — людей, не так уж часто посещающих Землю, людей, которым интересно жить в этом мире, для которых увлеченность, страсть к познанию — высшая страсть в жизни. Он был из тех, кто смотрел на природу не восхищенными глазами наблюдателя, а преображал ее, заботясь прежде всего о пользе отечества. Такие люди неизбежно находились впереди своего времени или, по крайней мере, на самом переднем его рубеже.

Любопытно, что старая энциклопедия Брокгауза и Ефрона видит Львова лишь как литератора и поэта XVIII века, оставляя без внимания или упоминая вскользь другие стороны его деятельности. Большая советская энциклопедия пишет о Львове прежде всего как о выдающемся архитекторе. Другие, специальные энциклопедии и справочники могли бы сделать упор на ином — и тоже было бы справедливо.

По самым скромным подсчетам, Львов спроектировал и за очень небольшим исключением построил более тридцати зданий разного назначения. Все дошедшие до нас постройки ценятся как замечательные архитектурные памятники классицизма.

Он перевел «Четыре книги по архитектуре» Палладио и опубликовал первую часть, чего не успел сделать Петр Еропкин за полстолетия до него. Львов писал стихи, басни; поэма его в духе русских былин «Добрыня, богатырская песня» увидела свет уже после смерти писателя. Он сотрудничал в журнале «Собеседник любителей российского слова». Увлекаясь фольклором, собирал народные песни и опубликовал «Собрание народных русских песен с их голосами» в музыкальной обработке Прача, выдержавшее несколько изданий. «Собранию» был предпослан» трактат «О русском народном пении». Он написал либретто трех комических опер; одна из них, «Ямщики на подставе» композитора Е И. Фомина, вскоре после постановки была снята за резкую критику нравов того времени. Занимаясь историей, он обнародовал летопись XVI века, известную сейчас как «Львовская летопись». Он был великолепным чертежником и рисовальщиком — право говорить об этом дают его архитектурные проекты и рисунки. Он был отменным гравером, нередко гравировал свои же рисунки и увлекался новой тогда техникой этого искусства — лависом, пробовал соединять офорт, акватинту и лавис с иглой.

Львов усовершенствовал доступный способ постройки зданий из земли, дешевого и огнестойкого материала, что было важно для вечно страдавших от пожаров деревень и сел в безлесных районах, а также открыл школу у себя в имении, научив за шесть лет более восьмисот присланных из разных губерний крестьян строить такие дома. Он занялся поиском на Валдайской возвышенности каменного — или, как тогда говорили, земляного угля, желая сократить порубки драгоценного леса и освободить страну от привозного, из Англии, топлива, и обнаружил месторождение в Боровичах, осваивать которое начали лишь в советское время. С той же целью он разведывал залежи торфа под Москвой. Опубликовал труд «О пользе и употреблении русского земляного угля» и в нем впервые указал на возможность получения из боровичского угля кокса. Он научился добывать из этого угля серу, также целиком ввозимую тогда из-за границы, и особую смолу для корабельных снастей и покрытия днищ судов. Он изобрел новый строительный материал — «каменный картон». «Из сей материи, писал Львов, — можно делать не только всякие разные украшения и барельефы, столько же вечные, как и бронза, но даже и круглые статуи». Мог картон употребляться и на обшивку кораблей. Для его производства он сконструировал специальный механизм, соединявшийся с паровой машиной. Между прочим, машина Львова дала толчок для механизации бумажного производства, бывшего до того времени полностью ручным. Львов занимался усовершенствованием вентиляционно-отопительной техники в жилищах и опубликовал книгу в двух частях «Русская пиростатика, или употребление испытанных уже воздушных печей и каминов…». Он обследовал на Кавказе минеральные источники и проектировал водные лечебницы, которые могли бы конкурировать с иностранными.

Перечисляя работы и достижения Н.А. Львова, удивляешься сколько много сделал он немногим за пятьдесят два года жизни. Но самое, пожалуй, поразительное, что Львов нигде основательно не учился; мало того, до восемнадцати лет он вообще был захолустным дворянским недорослем, который, по словам знавшего его лично биографа, «лепетал несколько слов по-французски, а по-русски писать почти не умел». Первые же кирпичи под будущую церковь Иосифа по проекту Львова заложат в Могилеве, когда архитектору исполнится двадцать девять…

Стало быть, всего десять лет понадобилось Львову, чтобы, начав с азов, собственными усилиями достигнуть уровня высококультурногo, эрудированного человека, стать архитектором! Неужели это возможно? Для многих это так и осталось загадкой. До сих пор искусствоведы не верят, что Львов не учился у кого-либо из известных архитекторов того времени. Но подтвердить свои сомнения документально не могут.

1780 год — год, когда началось строительство церкви в Могилеве, — откроет список всех дальнейших работ Львова. И список этот будет заполняться с невероятной быстротой до последних дней жизни. А жить ему оставалось всего двадцать три года…

Собственно, личность его по настоящему начала формироваться в Петербурге, куда он приехал восемнадцатилетним юношей из глухой провинции — под Торжком у родителей было небольшое имение, село Черенчицы; там Львов родился в 1751 году, там провел детство, довольно рано потеряв отца. По тогдашним традициям многих дворянских семей его с младенчества записали в гвардию. Местом службы определялась бомбардирская рота лейб-гвардии Измайловского полка в Петербурге.

В столице он поселился на 11-й линии Васильевского острова, у братьев Соймоновых, близких своих родственников. Это была культурнейшая семья, известная в Петербурге своей патриотической настроенностью. Отец — Федор Иванович Соймонов — первый русский гидрограф, картограф, составитель карты Каспийского моря, — в последний год правления Анны Иоанновны был осужден по делу Волынского за выступление против Бирона и вместе с архитектором Петром Еропкиным приговорен к четвертованию. Правда, он избежал смерти, был бит кнутом на площади и сослан в Сибирь. Один из его сыновей — Михаил Федорович, президент Берг-коллегии горного ведомства, — был учредителем Горного института и первым его директором. Другой — Юрий Федорович — занимался строительством и гражданской архитектурой.

Братья Соймоновы, по-родственному опекавшие молодого провинциала, возможно, и определили круг его интересов: вряд ли случайно Львов займется потом именно архитектурой, строительством и горным делом.

Он прилежно служил в Измайловском полку. В то время здесь открылась школа. Учеба в школе была поставлена довольно серьезно, — там преподавали грамматику, географию, французский и немецкий языки, математику, фортификацию. Школа ввела Львова в мир знаний. Словно обеспокоенный попусту проведенными в провинции годами, он с жадностью брал все, что смогла дать ему школа, и, сверх того, упорно учился сам.

И все же не фортификация и не баллистика занимали его. Неудержимо влекло искусство. «Не было искусства, к которому он был бы равнодушен, — писал о Львове современник, — не было таланта, к которому он не проложил тропинки; все его занимало, все возбуждало его ум и разгорячало сердце». Уже в полковой школе вокруг Львова образовался небольшой кружок любителей словесности. В нем молодые люди читали и обсуждали книги, публикации в журналах, переводили латинских авторов, пробовали сами писать стихи и издавали рукописный журнал «Труды четырех разумных общников». В полку Львов подружился и с Василием Васильевичем Капнистом, будущим поэтом и драматургом, ставшим впоследствии и близким его родственником.

Однажды, прочитав в журнале «Оду на взятие турецкой крепости Журжи», Львов захотел познакомиться с автором. Это оказалось делом не таким трудным, потому что автор оды и будущий баснописец Иван Иванович Хемницер работал маркшейдером в Берг-коллегии у М. Ф. Соймонова. Застенчивый, простодушный и рассеянный молодой человек, сын полкового лекаря, приехавшего в петровские времена из Саксонии, Хемницер пришелся по душе Львову. Особенно они сдружились во время длительной поездки по Германии, Голландии и Франции, куда их обоих взял с собой М.Ф. Соймонов.

Человек подвижной, обаятельный, по словам современника, «устойчивый в преодолении всякого рода затруднений», Львов находил людей, близких ему по духу и стремлениям, быстро сходился с ними, и многие остались ему верны до самой смерти. Он знаком с Фонвизиным и Кваренги, известнейший художник Левицкий для него — свой человек. Благодаря Левицкому мы великолепно представляем, как выглядели не только сам Львов, но и его жена Мария Алексеевна (до замужества Дьякова), — портрет Дьяковой, шедевр портретной живописи XVIII века, хранится в Третьяковской галерее. Львов «открыл» другого замечательного художника того времени — Боровиковского, который расписывал ему храм Иосифа в городе Могилеве.

В конце 1770-х годов произошло знакомство Львова с работавшим в Сенате Гавриилом Романовичем Державиным, в то время начинающим поэтом. Они встретились в здании этого высшего правительственного учреждения среди битых кирпичей и наваленной повсюду штукатурки — Сенат перестраивался и ремонтировался. Державин вел надзор за работами, а Львов придумывал аллегорические барельефы, которые должен был сделать скульптор Рашетт для украшения зала общих собраний. Знакомство Львова с Державиным, очень скоро перешедшее в дружбу и даже в родственные отношения, существенно повлияло на жизнь обоих. А после кончины Львова и его жены Державин воспитывал пятерых их детей.

Все эти люди были разного положения и разного возраста, почти все старше Львова, — Левицкий на шестнадцать лет, Державин на восемь, — но это не являлось помехой в отношениях: их объединяла страстная любовь к прекрасному, к творчеству…

В хлебосольном доме Державина часто собирался кружок, в котором, как писал под конец жизни сам Державин, «поселились Словесность, Поэзия, Живопись, Архитектура, лепные работы и Музыка». Сюда приходил подвижной, решительный Капнист; садился укромно в уголочке молчаливый Хемницер; из комнат слышался смех — это балагурил, блистая остроумием, сенатский секретарь А. С. Хвостов, больше любитель поэзии, нежели поэт. Он развлекал молодежь — художника А. Н. Оленина, впоследствии президента Академии художеств, композитора Н. П. Яхонтова и его сестру, искусно лепившую фигуры из воска. Державин в свободном домашнем сюртуке принимал гостей…

И ни одно собрание не обходилось без Львова. Высокий красавец с тонкими чертами лица, он был и любимцем, и душой кружка, и его теоретиком. Он умел со всеми ладить, шутил, забавлял веселыми историями.

Безукоризненный природный вкус и поэтическое чутье, с удивительной силой развившееся во Львове, давали ему право на замечания и советы. Его мнение ценили, к нему прислушивались. В рукописях Державина сохранилось множество пометок и поправок, сделанных рукой Львова. Ему прежде всего показал Державин свою знаменитую оду «Фелица». Хемницер не печатал ни одной своей басни без одобрения Львова… Сам же он, возможно, не чувствовал достаточных сил для развития своего поэтического дарования, а может быть, относился к публикациям с той долей легкомыслия, которая присуща многим талантливым и лишенным честолюбия людям: одни стихи печатал под своим именем, другие — анонимно или вообще кидал в ящик стола; гораздо позднее исследователи обнаружили в сборнике басен Хемницера несколько принадлежащих Львову.

На редкость верной, трогательной и щедрой была дружба четырех людей, оставивших о себе память в истории русской литературы. Державин сам признавал в своих записках, что этот домашний кружок заставил его заново оценить свое творчество. И именно после встреч и споров с Львовым, Капнистом, Хемницером появился другой, настоящий поэт Державин, каким знаем его мы.

Львов постоянно хлопотал у своих покровителей то за Державина, то за Капниста, то за Хемницера.

Ни военная служба, ни сердечные дела не мешали Львову учиться. Его острый, цепкий ум позволял схватывать и усваивать знания во много раз скорее, чем это могли другие. «Казалось, что время за ним не поспевало: так быстро побеждал он грубую природу и преодолевал труды, на пути к приобретению сих знаний необходимые», — писал о нем современник. Львов учился везде, где только мог: и в державинском кружке, и общаясь с художниками, но больше всего знаний он черпал из книг — читал много, постоянно, с карандашом в руках, даже в дороге, что в те времена было делом непростым…

В немалой степени обогащали и заграничные поездки, особенно первая, с Соймоновым и Хемницером. Тогда у молодых людей не было никаких обязанностей. Они ходили по театрам, музеям, осматривали достопримечательности городов, сооружения великих зодчих… По словам биографа, Львов «все видел, замечал, записывал, рисовал». У будущего архитектора выработались четкие эстетические позиции, быть может и отличные от общепринятых тогда, но свои. Он восторгался Рафаэлем, Тицианом, Веласкесом, обошел молчанием Рембрандта и не принимал Рубенса.

Его кумиром был Руссо, он разделял эстетические взгляды Дидро. Вообще же Львов резко отрицательно относился к отмирающему барокко, что характеризует его передовые по тем временам воззрения. Не случайно он взялся переводить Палладио, поборника простоты и строгости линий в архитектуре. В предисловии к переводу он писал: «В моем отечестве да будет вкус Палладиев, французские кудри и английская тонкость и без нас довольно имеют подражателей». В своих архитектурных проектах он строго следовал этим принципам.

После поездки по Европе в полк Львов больше не вернулся, а начал служить в Коллегии иностранных дел. Его начальником и покровителем стал П. В. Бакунин, а потом и другой вельможа — граф Александр Андреевич Безбородко, личный секретарь Екатерины II и фактический министр иностранных дел, в конце жизни — канцлер.

Видный дипломат, человек умный и способный, Безбородко ценил искусство (у него была богатейшая в России коллекция картин и художественных изделий) и покровительствовал художникам, писателям, музыкантам… Когда же из Коллегии иностранных дел выделилось почтовое ведомство, Безбородко назначили генерал-почт-директором. В новое ведомство он сразу взял с собой Львова — для особых поручений.

В те века талантливые люди, даже дворяне, вынуждены были искать себе покровителей среди фаворитов, титулованных вельмож, чтобы выдвинуться и проявить себя. С другой стороны, и вельможи не прочь были окружить себя талантами, с помощью которых они могли бы показать собственную просвещенность и блеснуть при дворе. Поэтому нет ничего удивительного, что у разносторонне одаренного Львова были свои благодетели. Их он умело использовал, когда требовалось поддержать друзей, с их помощью продвигался и сам. Именно Безбородко, должно быть знавший о склонности Львова к проектированию, рекомендовал его Екатерине II как архитектора, способного построить собор, который она пожелала воздвигнуть в честь ее дипломатической встречи в Могилеве с австрийским императором Иосифом II.

По сведениям, правда косвенным, некоторые столичные архитекторы до Львова подавали свои проекты храма, но они были отвергнуты. Проект же Львова получил одобрение. Церковь казалась необычной по тем временам: простая по форме, без «французских кудрей», она подкупала своей строгостью, напоминавшей древнегреческие, классические сооружения.

Отмирало барокко, и победа Львова во многом объясняется начавшейся сменой стилей в архитектуре.

Шумный успех окрылил молодогo архитектора. Он с упоением выполняет заказы. Их много, они различны — и дачи для сановников под Петербургом, и церкви под Торжком, в Выборге и в других местах. Он заново по своему вкусу отстраивает собственную усадьбу. «Дом в деревне Черенчицы. 15 верст от Торжка, — читаем на проекте собственноручную надпись архитектора. — Прожектировал, чертил, иллюминовал, строил, гравировал и в нем живет Николай Львов». И все эти проекты были созданы за каких-нибудь два-три года!

Принимала парадный вид столица. Застраивались дворцами пригороды — Царское Село, Павловск, Гатчина… Старов строил Таврический дворец, Камерон занимался Павловском; приехал из Италии Кваренги… Специальным указом решено было облицевать гранитом кирпичную Петропавловскую крепость. Львову поручили заново отстроить крепостные Невские ворота.

Ворота выходили к Комендантской пристани. Они не считались главными, но украшали фасад крепости. Кроме того, в особо торжественных случаях, начиная с 1724 года, из Невских ворот выносили хранившийся в крепости ботик Петра 1 — «дедушку русского флота». Под пушечный салют и гром духовых оркестров ботик помещали на крупное судно, везли на молебен в Александро-Невский монастырь, после чего тем же путем возвращали обратно. Этот ритуал символизировал рождение и могущество Российского флота.

Львов учел все эти обстоятельства и спроектировал ворота монументальными, чтобы они хорошо просматривались с противоположного берега Невы, простыми по очертаниям и гармоничными по пропорциям. Треугольный фронтон, завершающий портик, он украсил изображением якоря и лавровых веток…

Для Безбородко Львов был неоценимым человеком. Он безупречно выполнял поручения своего патрона, к тому же обладал тонким вкусом, прекрасно разбирался в искусстве и был тесно связан с художниками. На глазах Безбородко бурно расцвел талант Львова архитектора, чем вельможа непреминул воспользоваться. Для украшения его дачных парков в Полюстрове (сейчас в черте Санкт-Петербурга) и в Москве Львов построил модные тогда садовые домики-павильоны, отличавшиеся простотой и изяществом. Когда было решено возвести в Петербурге новый почтовый стан, Безбородко, не колеблясь, заказал проект Львову.

Еще до назначения директором почт он купил земельный участок в центре города на Выгрузном переулке (ныне переулок Подбельского), и архитектор Кваренги начал строить для него дом, довольно скромный снаружи и роскошный внутри (теперь в нем находится музей связи). Возглавив же почтовое ведомство, Безбородко присмотрел рядом два пустых участка (в границах нынешних улиц Союза Связи и переулка Подбельского). Участки принадлежали профессору Урсинусу и нотариусу Медеру. По соседству продавался трехэтажный дом графа Ягужинского. Участки и дом купила казна. Львов перестроил дом Ягужинского под главное почтовое правление, а на пустующих участках спроектировал стан.

Почта занималась тогда не столько пересылкой корреспонденции, сколько перевозкой людей. Поэтому почтовый стан вмещал в себя и конюшни, и каретные, и мастерские для ремонта карет, сбруи и т.п. Тут же размещались жилые помещения для чиновников и прислуги.

В начале нашего века здание Главного почтамта реконструировалось в основном внутри. Там, где сейчас под обширной застекленной крышей находится операционный зал, по проекту Львова был открытый двор. Через главный, южный, въезд сюда прибывали экипажи; по бокам располагались конюшни и другие подсобные помещения.

Почтовый стан Львов спроектировал удобным в середине и классически простым и строгим снаружи — в соответствии с его назначением, — положив в основу периметриальный план застройки участка, характерный для Петербурга.

От главного почтового стана ямщики гнали лошадей по трактам в разные концы страны, останавливаясь лишь на промежуточных станциях. Станции, где меняли лошадей и менялись возницы и где путники отдыхали, повсюду были разными и внешне и внутренне, часто не приспособленными для стоянок. Поэтому одновременно с главным почтовым станом Львов вычертил двух видов «примерные» (типовые) проекты почтовых станций для губернских и уездных гoродов, предусмотрев удобства для приезжих и почтовых служащих. Проекты Львова рассылались по всей России. В Твери, в Торжке и в некоторых других городах такие станции были построены.

продолжение

Материал с сайта «Архитекторы Санкт-Петербурга» www.spb300.osis.ru/alternativa/arxitekt/lvov1.htm

Львов, Николай Александрович – деятель русской культуры, поэт, переводчик, архитектор, график, ботаник. Член Российской академии с ее основания, почетный член Академии художеств. Вокруг Л. группировался литературный кружок (И.И.Хемницер, В.В.Капнист, Г.Р.Державин, позднее И.И.Дмитриев), кружок художников (Д.Г.Левицкий, В.Л.Боровиковский, П.П.Чекалевский, И.А.Иванов и др.), кружок музыкантов (И.Прач, Е.И.Фомин, Дж.Сарти, С.М.Митрофанов и др.). Писать стихи Л. начал в юности. На его стихах сказалось влияние отчасти сентиментализма (стих. «Музыка, или Семитония», 1796, и др.), отчасти –зарождавшегося русского романтизма (баллада «Ночь в чухонской избе на пустыре», 1797). Чертами острой социальной сатиры отмечены поэма «Русской 1791» (1791), басни, повесть «Ботаническое путешествие на Дудорову гору 1792, маия 8» (опубликована 1805) и др. Стремясь приблизить русскую поэзию к народному творчеству, Л. применял народную лексику и тонические размеры, неразрывно связанные с народной музыкой (поэма «Добрыня, богатырская песнь», 1796, опубликована 1804, и др.). Л. издал один из первых переводов исландской саги «Песнь норвежского витязя Гаральда Храброго» (1793) «Стихотворений Анакреона Тийского» (1794) с теоретическим предисловием и примечаниями. Переводил также сонеты Петрарки, оды Сафо, либретто оперы Паизиелло «Нина, или С ума сошедшая от любви» (до 1792).

Л. создал тексты для комических опер: «Сильф, или Мечта молодой женщины» (1778), «Ямщики на подставе» (изд. и пост. 1787) с записанными им ямщицкими песнями, аранжированными и оркестрованными Е.И.Фоминым, «Милет и Милета» (1796), остросатирическую пьесу в стиле народного балаганного действа «Парисов суд» (1796). В ремарках своих комических опер, в «Прологе» к открытию Российской академии (1793) Л. оказался одним из первых авторов тематических «программ» для симфонической музыки. Л. составил двухтомный нотный сборник песен, гармонизированных И.Прачем: «Собрание русских народных песен с их голосами, на музыку положил Иван Прач» (1790). В «предуведомлении» к нему Л., оценив русские песни как одну из богатейших форм национальной культуры, указал (первым в России) на специфику многоголосия русской песни и на связи напевов с народной поэзией. Л. нашел и опубликовал с предисловием две ценные летописи Древней Руси: «Летописец русский от пришествия Рурика до кончины Иоанна Васильевича» (1792) и «Подробный русский летописец от начала России до Полтавской баталии» (1798). Первой ныне присвоено наименование «Львовская летопись». Сочинения Л. дважды цитировал А.С.Пушкин.

Использованы материалы кн.: Краткая литературная энциклопедия в 9-ти томах. Государственное научное издательство «Советская энциклопедия», т.4, М., 1967.

Н. А. Львов.

Львов Николай Александрович (1751-22.12.1803), архитектор, график, поэт, переводчик, музыкант. Из дворян.

В 1773 Львов поступил в Измайловский полк. Много занимался самообразованием. С к. 1770 вокруг Львова сложился круг людей, объединенных общностью взглядов, творческих поисков, жизненных позиций (Г. Р. Державин, В. В. Капнист, И. И. Хемницер, Д. Г. Левицкий, В. Л. Боровиковский, Е. И. Фомин и др.).

Львов, один из эрудированных и остроумных людей своего времени, занимался архитектурой, археологией, химией, геологией, механикой, собирал народные песни, создал стихотворный перевод Анакреонтовых песен, был талантливым гравером и рисовальщиком. В 1783 Львов был избран в Российскую Академию, с 1785 был почетным членом Академии художеств .

Как архитектор Львов известен своими постройками в Петербурге (Невские ворота Петропавловской крепости (1784-87), здание Почтамта (1782-89), церковь “Кулич и Пасха”, дом Державина на Фонтанке), Приоратский дворец в Гатчине (1798-99), Борисоглебский собор в Торжке (1785-96), усадебные комплексы в Тверской, Новгородской и Московской губ.

В архитектурном творчестве был приверженцем античной классики и итальянского архитектора XVI в. А. Палладио (перевел и издал трактат “Четыре книги Палладиевой архитектуры”). Талант Львова-конструктора проявился в поисках новых строительных материалов, разработке способов землебитного строения, отопления и вентиляции зданий. Разнообразие интересов Львова нашло отражение и в тематике его книг: от трудов о печах и каминах и об употреблении земляного угля до “Летописца великого русского” и известного сборника “Собрание русских народных песен с их голосами” (1790), которому автор предпослал свой трактат “О русском народном пении”. Большой интерес он проявлял к проблеме народности, что нашло отражение в его либретто к комической опере Е. И. Фомина “Ямщики на подставе” (1787). Он являлся одним из основоположников пейзажного стиля в русском садоводстве.

Л. Н. Вдовина

Свято-Николаевский храм в Диканьке. Архитектор Н.А. Львов.

ЛЬВОВ Николай Александрович (4.03.1751-22.12.1803 ), поэт, переводчик, архитектор, график, ботаник. Член Российской академии с ее основания, почетный член Академии художеств. Вокруг Львова группировался литературный кружок (И. И. Хемницер, В. В. Капнист, Г. Р. Державин, позднее И. И. Дмитриев), кружок художников (Д. Г. Левицкий, В. Л. Боровиковский, И. А. Иванов, П. П. Чекалевский и др.), кружок музыкантов (И. Прач, Е. И. Фомин, Дж. Сарти, С. М. Митрофанов и др.). Писать стихи Львов начал в юности. На его стихах сказалось влияние отчасти сентиментализма (стих. «Музыка, или Семитония», 1796, и др.), отчасти - зарождавшегося русского романтизма (баллада «Ночь в чухонской избе на пустыре», 1797). Чертами острой социальной сатиры отмечены поэма «Русской 1791» (1791), басни, повесть «Ботаническое путешествие на Дудорову гору 1792, маия 8» (опубл. 1805) и др. Стремясь приблизить русскую поэзию к народному творчеству, Львов применял народную лексику и тонические размеры, неразрывно связанные с народной музыкой (поэма «Добрыня, богатырская песнь», 1796, опубл. 1804, и др.). Львов издал один из первых переводов исландской саги «Песнь норвежского витязя Гаральда Храброго» (1793), «Стихотворений Анакреона Тийского» (1794) с теоретическим предисловием и примечаниями. Переводил также сонеты Петрарки, оды Сафо, либретто оперы Панзиелло «Нина, или С ума сошедшая от любви» (до 1792).
Львов издал тексты для комических опер: «Сильф, или Мечта молодой женщины» (1778), «Ямщики на подставе» (изд. и пост. 1787) с записанными им ямщицкими песнями, аранжированными и оркестрованными Е. И. Фоминым, «Милет и Милета» (1796), остросатирическую пьесу в стиле народного балаганного действа «Парисов суд» (1796). В ремарках своих комических опер, в «Прологе» к открытию Российской академии (1793) Львов оказался одним из первых авторов тематических «программ» для симфонической музыки. Львов составил двухтомный нотный сборник песен, гармонизованных И. Прачем: «Собрание русских народных песен с их голосами, на музыку положил Иван Прач» (1790). В «предуведомлении» к нему Львов, оценив русские песни как одну из богатейших форм национальной культуры, указал (первым в России) на специфику многоголосия русской песни и на связи напевов с народной поэзией. Львов нашел и опубликовал 2 ценные летописи Древней Руси: «Летописец русский от пришествия Рурика до кончины Иоанна Васильевича» (1792) и «Подробный русский летописец от начала России до Полтавской баталии» (1798). Первой ныне присвоено наименование «Львовская летопись». Сочинения Львова дважды цитировал А. С. Пушкин.

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru

Львов Николай Александрович (4.3.1751- 22.12.1803), поэт, переводчик, архитектор, тайный советник, действительный член Российской Академии (1783). Из дворян. Около 1769 вступил в бомбардирскую роту лейб-гвардии Измайловского полка, посещал полковую школу. Увлекался литературой и искусством. Вокруг Львова сложился кружок молодых литераторов (Н.П. Осипов, братья Н.С. и П.С. Ермолаевы и др.). В это же время Львов познакомился с В.В. Капнистом, И.И. Хемницером, позднее с М.Н. Муравьевым и Г.Р. Державиным. Вместе с директором Горного департамента и Горного училища М.Ф. Сой-моновым и Хемницером Николай Львов в 1777 совершил заграничное путешествие (Германия, Голландия, Франция), где знакомился с памятниками архитектуры и искусства. После возвращения в Россию Львов при содействии дипломата П.В. Бакунина поступил в Коллегию иностранных дел, пользовался покровительством графа А.А. Безбородко; с 1763 «главный присутствующий в Почтовых дел правлении». В кругу литераторов (Державин, Капнист, Хемницер, А.В. Храповицкий, Муравьев, A.M. Бакунин, позднее - А.Н. Оленин) Львов считался «гением вкуса»; помогал своим друзьям советами, часто правил их рукописи. К кружку литераторов примыкали и близкие по взглядам художники - Д.Г. Левицкий (идеи Львова использованы Левицким при исполнении портрета императрицы Екатерины II по заказу Безбородко), В.Л. Боровиковский и др. Львов - автор текстов комических опер «Сильф, или Мечта молодой женщины» (1778), «Ямщики на подставе» (издана и поставлена в 1787) с записанными Львовым ямщицкими песнями, оранжированными и оркестрованными Е.И. Фоминым, «Милет и Милета» (1796), остросатирической пьесы «Парисов суд» (1796). В литературном наследии Львова -шутливые поэмы, лирические стихотворения, дружеские послания («Ботаническое путешествие на Дудерову гору»). В 1780-х гг. развернулась архитектурная деятельность Львова: в 1780 утверждены проекты собора Св. Иосифа в Могилеве (сооружен в память встречи императрицы Екатерины II с австрийским императором Иосифом II; 1781-1798) и Невских ворот Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге (1784-1787); построил Троицкую церковь («Кулич и Пасха», 1785-1787), здание Почтамта в Санкт-Петербурге (1782-1889), Борисоглебский собор в Торжке (1785-1791) и др. В 1780-х гг. Львов проектировал и строил усадебные сооружения, в т.ч.: церковь и колокольня в селе Арпачево (1783-1791) в Тверской губернии; Троицкая церковь в селе Александровском (1785-1787), церкви села Мурина (1786-1790) в Санкт-Петербургской губернии; дома, мавзолей и хозяйственные постройки в Никольском; ансамбль Александровской дачи близ Павловска (начало 1780-х гг.); усадьба в Знаменском (Раек); Летний домик в Ляличах; проекты церквей в Выборге, Валдае и Колывани; ряд жилых домов в Санкт-Петербурге и Москве (в т.ч. в 1785-1787 дом А.Р. Воронцова на Немецкой улице, не сохранился). В те же годы работал над проектами зданий Кабинета и Казанского собора в Санкт-Петербурге. В 1786 Львову присуждено звание почетного члена Академии художеств. Автор «образцовых проектов» почтовых станций для губернских и уездных городов (построены в Твери, Торжке). Львов много лет собирал и изучал русские народные песни, в 1790 издал «Собрание народных русских песен с их голосами» в музыкальной обработке И. Прача. В «предуведомлении» к сборнику Львов, оценив русские песни как одну из богатейших форм национальной культуры, указал (одним из первых в России) на специфику многоголосья русской песни и на связи напевов с народной поэзией. В Суздале, разбирая старинные рукописи Спасо-Евфимиева монастыря, Львов обнаружил, а позднее опубликовал две летописи: «Летописец Русский от пришествия Рурика до кончины царя Иоанна Васильевича» (части 1-5, 1792) и «Подробная летопись от начала России до Полтавской баталии» (части 1-4,1798-1799), в предисловии к которой Львов высказал свой взгляд на историческую науку. При изучении истории, по мнению Львова, важны легенды, предания, песни, которые дополняют «картину века». Львов полагал, что историк «в целом должен видеть одно исполинское лицо, которого он портрет пишет». Издал один из первых переводов исландской саги «Песнь поверженного витязя Гарольда Храброго» (1793), «Стихотворения Анакреона Тийского» (книги 1-3, 1794) с предисловиями и примечаниями. Переводил сонеты Петрарки, оды Сафо, либретто оперы Паизиелло «Нина, или С ума сошедшая от любви» (до 1792); собирал материал для «Словаря художников и художеств» (не сохранился). Одновременно с литературной и издательской деятельностью Львов проявил себя как иллюстратор, рисовальщик и гравер (иллюстрирование сочинений Державина, архитектурные зарисовки и др.). Львов - автор рисунка орденов Св. Владимира (1782) и Св. Анны (1797). Разнообразная деятельность Львова сочеталась с поездками (в Бранденбург, Италию, Испанию; в 1787 состоял в свите императрицы Екатерины II во время ее поездки в Крым). В 1786 Львов командирован в Боровичи для поисков каменного угля в Валдайских горах. На берегу реки Мета обнаружил «превеликое множество и хорошей доброты угля»; добытый уголь был доставлен водным путем в Санкт-Петербург и оказался годным не только для хозяйственных нужд, но и «на заводское дело» (для обжига кирпича и извести, для винокуренных, стекольных и других заводов). Одновременно Львов представил образцы из Московского бассейна и Донбасса. В 1799 Львов опубликовал (анонимно) книгу «О пользе и употреблении русского земляного угля», в которой доказывал выгоду использования отечественных природных богатств. Занимаясь проблемами разработки каменного угля, Львов предложил «добывать» из его мелких отходов «горячую серу», необходимую для изготовления пороха, а также смолу для смазывания и предохранения от порчи снастей и подводной части кораблей. Изобрел новый строительный материал для кровель, так называемый каменный картон. Вопросам отопления и вентиляции зданий посвящена его книга «Русская пирос-татика, или Употребление испытанных уже воздушных печей и каминов...» (части 1-2, 1795-1799). Львов разработал способ возведения глинобитных домов и добился издания указа от 21.8.1797 об учреждении в селе Никольском под его руководством училища землебитного строения для обучения крестьян с целью доставления сельским жителям «здоровых, безопасных, прочных и дешевых жилищ и соблюдения лесов в государстве» (до 1802 училище подготовило 377 мастеров, 87 подмастерьев и 351 ученика). В 1798-1799 построил в Гатчине землебитный Приоратский дворец. В 1803 Львов командирован на Кавказ для обследования минеральных источников и устройства там водных лечебниц. Во время поездки Львов изучал памятники истории и архитектуры; в путевых тетрадях Львова сохранились изображения домика Петра I и деревянной церкви в Липецке, деревянной церкви и ее деталей в Керчи, вид крепости Еникале и др. В Фанаго-рии был сооружен памятник Львову из разных «примечания достойных остатков древних камней» (в т.ч. и Тмутараканский камень).

Использованы материалы книги: Сухарева О.В. Кто был кто в России от Петра I до Павла I, Москва, 2005

Сочинения:

Русская поэзия. Собрание произведений русских поэтов, под ред. С.А.Венгерова, т. 1, СПб, 1897;

Артамонова З., Неизданные стихи Н.А.Львова, в кн.: Литературное наследство, т. 9-10, М., 1933;

Неизданные стихи и письма в приложении к неопубликованной диссертации Н.И.Никулиной «Н.А.Львов – прогрессивный деятель русской культуры конца XVIII - начала XIX веков, Л., 1952, (Б-ка им.Ленина);

Поэты XVIII века, 3 изд., т. 2, 1958.

Литература:

Строев Н., Львов Н.А., «Русский биографический словарь», т. 10, СПб, 1914;

Ливанова Т.Н., Русская музыкальная культура XVIII века…, т. 1-2, М., 1952-1953 (см. указатель имен).

© Бочкарёва И.А., 1998, «Н.А.Львов. К 250-летию со дня рождения»

Львов Николй Андреевич (1751-1803)

Казалось, что время за ним не поспевало.
М.Н. Муравьёв

На пороге стояла весна 1751 года, когда у новгородского губернского прокурора Александра Петровича Львова родился сын – Николай. Отец был несказанно рад наследнику, потому что жена дарила ему всё дочерей. Александр Петрович вышел к этому времени в отставку и жил с семьёй в небольшой деревне Черенчицы, которая досталась ему по наследству, а братья его Николай и Пётр получили родовое гнездо Львовых – село Арпачёво, что в двух верстах от Черенчиц раскинулось на бере­гу речки Таложенки в Новоторжском уезде Тверской губернии. Жена Александра Петровича Львова – Прасковья Фёдо­ровна, урождённая Хрипунова, имела деревни в Новгородской губернии и в Вышневолоцком уезде Тверской губернии, где проживала её матушка, вдова-подполковница Мария Максимовна.
Николай рос необыкновенно бойким, озорным мальчи­ком. Отец и мать думали, «что не сносить ему головы своей. Надобна ли ему, какая игрушка он изломает стол, стул, что встретится и игрушку своими руками сделает»,- писал его первый биограф.

Когда ему исполнилось восемнадцать, Николай прибыл в Петербург для прохождения действительной службы в Преоб­раженском полку и получения систематического образования. В столице «приютил его к себе как сына» двоюродный дядя Михаил Фёдорович Соймонов – видный химик, геолог, возглав­лявший Горное ведомство. Его поддержка, участие облегчили пребывание Львова в Петербурге. Но много в жизни зависело только от него самого, от его трудолюбия и таланта. Через тридцать лет юноша из провинции стал тайным советником, действительным членом Российской академии, почетным членом Академии художеств, членом Вольного экономического общества, главным директором угольных приисков и управ­ляющим училищем землебитного строения в Экспедиции государственного хозяйства, аденом Опекунства иностранных, кавалером орденов Св.Анны второй степени и Св.Владимира третьей степени.
Как многогранен его талант! Поэт и архитектор, перевод­чик и механик, дипломат и садовник, балетмейстер и конструк­тор машин, гидротехник и художник, печник и историк, гравёр и археолог, музыкант и ботаник, этнограф и скульптор, искус­ствовед и геолог, редактор и строитель. Кажется, невероятно много для одного человека, ведь и жизни его земной было немногим более пятидесяти лет.
Разносторонняя одарённость, высокая работоспособность проявились уже в первые годы жизни его в Петербурге, когда он обучался в кадетских ротах Измайловского полка. Кадеты выпускали рукописный журнал «Труды четырёх разумных общников», живое участие, в котором принимал Львов. С каким юмором, иронией дал он шутливую зарисовку событий одного дня своей полковой жизни в стихотворении «Хочу писать стихи, а что писать не знаю»:

Итак, сегодня день немало я трудился:
На острове я был, в полку теперь явился,
И в школе пошалил, ландшафтик сделал я;
Харламова побил; праздна ль рука моя?
Я Сумарокова сегодня ж посетил,
Что каменным избам фасад мне начертил.
И Навакщенову велел портрет отдать,
У Ермолаева что брал я срисовать…

Военная служба не привлекала Львова, и с 1773 года по протекции П.В. Бакунина он стал курьером при Коллегии ино­странных дел. Скоро, весьма успешно овладев европейскими языками, он был причислен к специалистам этого ведомства.
В 1777 году Николаю Александровичу представилась возможность отправиться в восьмимесячное путешествие по Европе. О благотворном влиянии путешествий на Львова писал его друг Михаил Никитич Муравьёв: «Много способствовали к образованию вкуса его и распространению знаний путешествия, совершённые им в лучшие годы жизни, когда чувствительность его могла быть управляема свойственным ему духом наблюдения. В Дрезденской галерее, в колоннаде Лувра, в затворках Эскуриала и, наконец, в Риме, отечестве искусств и древностей, почерпал он сии величественные формы, сие понятие простоты, сию неподражаемую соразмерность, которые дышат в превосходных трудах Палладиев и Мишель Анжев».
Франция эпохи энциклопедистов переживала театральный бум. Львов с друзьями посещал классические трагедии, опер­ные спектакли и особенно тогда модные комические оперы.

Счастья тот лишь цену знает, кто трудом его купил.
Н.Л. Львов

Увлеченный театром, Николай Александрович по возвра­щении в Петербург создал любительский театр в доме П.В. Бакунина, где были поставлены комедия Ж.Ф.Реньяра «Игрок» и комическая опера А.Саккини «Колония». Среди актёров-любителей особым очарованием, сценическим тем­пераментом, красивым, хорошо поставленным голосом выде­лялась дочь Сенатского обер-прокурора Мария Алексеевна Дьякова. В неё влюблялись многие. И.И.Хемницер посвятил ей первое издание своих басен, граф Сегюр на обороте её портрета, созданного в 1778 году Левицким, написал:

Как нежна её улыбка, как прелестны её уста,
Ничто не сравнится с изяществом её вида…
В ней больше очарования, чем смогла передать кисть.
И в сердце больше добродетели, чем красоты в лице.

Влюбился без ума в неё и Николай Львов. И она душою предпочла его. Он сватался, но родители отказали в руке доче­ри. Кто таков? Чинов не заслужил, состояния не нажил, какая-то деревушка под Торжком! О таком женихе и слышать не хо­тели. Влюблённым запретили встречаться, даже переписы­ваться. Львову удалось передать Машеньке томик «Календаря муз», где он написал:

Нет, не дождаться вам конца,
Чтоб мы друг друга не любили,
Вы говорить нам запретили,
По знать вы это позабыли,
Что наши говорят сердца.

Семейное предание рассказывает о романтической исто­рии их венчания. С младшей сестрой Марии – Александрой был помолвлен друг Львова, поэт, к тому же богатый украинский помещик Василий Васильевич Капнист. Однажды, когда он сопровождал свою невесту и Марию на бал, карета свернула к деревянной церкви на Васильевском острове, где их ждали Львов и священник. Торопливое венчание, и Машеньки с сест­рой и Капнистом отправились на бал. Более трёх лет хранили они тайну брака. Позднее Львов признавался: «Сколько труда и огорчений скрывать от людей под видом дружества и содержать, в предосудительной тайне такую связь…» В 1784 году Львов получил запоздалое согласие родителей Машеньки. Что изменилось? Многое. Марии Алексеевне было уже 28 лет. Всех достойных, по мнению родителей, женихов она отвергла. Укрепилось и положение Николая Александровича. Он стал известным архитектором. Его зодческий дебют – проект собо­ра в Могилёве был одобрен Екатериной II, а австрийский император Иосиф II подарил золотую с алмазами табакерку. Утверждены к строительству проекты Невских ворот Петро-павлавской крепости и здания «Почтового стана» – главпочтамта в Петербурге. В 1782 году Почтовый департамент был выделен из ведения Коллегии иностранных дел как «Главное почтовых дел правление», во главе которого встал друг и покровитель Львова граф А.А. Безбородко.
Более десяти лет прожил в казённой квартире Почтового стана Львов, где часто собирались друзья – поэты, художники, музыканты; Г.Р.Державин, А.В.Храповицкий, И.И.Хемницер, М.Н.Муравьёв, В.В.Капнист, А.Н.Оленин, Д.Г.Левицкий, В.Л.Боровиковский, Е.И.Фомин. Они-то и составили так назы­ваемый «Державинский кружок». Львов стал его идейным вдох­овителем, «гением вкуса, утверждающим произведения друзей своей печатью… люди словесностью, разными художествами и даже мастерствами занимающиеся часто прибегали к нем на совещание и часто приговор его превращали себе в закон», – писал Державин. Некоторые считали его любимцем фортуны, счастливцем. На это Львов отвечал: «Счастья тот лишь цену знает, кто трудом его купил». Самозабвенно работая, добился он согласия родите­лей любимой женщины на брак. Мария Алексеевна вошла хозяй­кой в дом, вернее, в казённую квартиру Почтового стана. Но вскоре Львов занялся устройством собственного поместья под Торжком и деревню Черенчицы превратил в усадьбу.

Зодчий Аттики православной
Мне построй покойный дом,
Вот чертёж и мысли главны
Мной написаны пером.
Г.Р.Державин – Н.А.Львову

Исследователи подсчитали, что по проектам Львова создано 87 архитектурных построек. География их очень широка: Санкт-Петербург, Москва, Могилёв, Валдай, Смоленск и, конечно, он не забыл свою родину – Торжок и Новоторжский уезд, недаром друзья называли его «новоторжец».
9 июня 1785 года в Торжке был праздник: в древнем Бори­соглебском монастыре закладывали новый собор по проекту Н.А. Львова. Сама императрица серебряным молоточком и лопаточкой уложила первый камень. Об этом Львов сообщал в письме Л. Воронцову: «Изволила государыня закладывать соборную церковь».
Борисоглебский храм – один из лучших образцов русского строгого классицизма, Львов утверждает в нём основные принципы своего творчества: компактность объёма, строгость форм, прекрасные пропорции, сдержанность украшений. Храм гармонично вписывается в ансамбль монастыря, удачно выбрано место – с разных сторон он воспринимается по-разному: со стороны реки, из центра города, открывается его лёгкий силуэт, со стороны въездных ворот мы видим сразу два фасада, создающие эффект монументальности.
В климатических условиях России Львов первым реали­зовал идею двойного купола в могилёвском соборе. В Борисо­глебском соборе в Торжке он использует ту же систему: верх­ний купол – световой фонарь с большими арочными окнами, нижний в центре имеет проём, через него мягкий рассеиваю­щийся свет наполняет интерьер, в то время как окна скрыты от глаз. По замыслу архитектора был выполнен интерьер собора: пол из чугунных плит, колонны и стены отделаны «под мрамор» палевого цвета, все 37 икон для главного иконостаса «писаны на казённый счёт В.Л.Боровиковским».
Особенно выразительна в ансамбле монастыря устре­мившаяся ввысь надвратная колокольня-церковь во имя Спаса Нерукотворного образа, построенная по проекту Львова в 1804 -1811 годах местным архитектором Ф.В.Ананьиным. Колокольня четырёхъярусная: в нижнем ярусе – арка входных ворот, в следующих – церковь, звонница, изящная ротонда-бельведер, увенчанная шпилем.
Излюбленной архитектурной формой Львова была ротон­да. Одну из них он подарил Торжку. Стройная двенадцати-колонная ротонда стоит на главной площади, на берегу Тверцы. Исследователи и поныне спорят о её первоначальном на­значении: то ли это публичный колодец в системе городского водопровода, то ли часовня. В любом случае ротонда органич­но вписывается в ансамбль площади, являясь её украшением.
Окрестности Торжка богаты дворянскими усадьбами, соз­данными по проектам или при участии Львова. Архитектурное творчество Львова приходится на время наивысшего расцвета усадебного строительства в России (1780-90-е гг.), когда дворяне, получив свободу от обязательной воинской службы, уезжали в свои деревни и строили там дома по типу городских дворцов. Именно в эти годы создал Львов на редкость поэтичные усадебные постройки. Его цель как зодчего – всеохватывающая архитектурная гармония с природой и человеком. Пример тому – усадебный комплекс Митино-Василёво Львовых (дальних родственников Николая Александровича). В Митине и сегодня можно увидеть въездную аллею стриженых елей, пейзажный ландшафтный парк и двухэтажный барский дом на высоком берегу Тверды, построенный в 40-е годы XIX века на месте прежнего, деревянного. Перед домом – «скальный» парк.
Когда-то несколько ступенек вели от дома на террасу к пруду, а невдалеке, в глубоком устье ручья был устроен каскад прудов, впадавших в Тверцу. Сохранились хозяйственные постройки усадьбы: винный склад, конюшни, скотный двор и удивительный по форме погреб-пирамида. Арки входных ниш в погреб выполнены из «дикого» камня-валуна. Этот излюбленный отделочный материал Львова позволяет использовать эффект контраста: разноцветные каменные валуны живописно выде­ляются на фоне гладких облицовочных плит пирамиды.
На противоположном берегу Тверцы находится усадьба Василёво. Барский дом располагался вдали от берега, у ручья, где была сооружена система террасных прудов, украшенных затейливыми гротами из «дикого» камня. Завершал систему прудов стометровый арочный мост из камня-валуна. Это не­превзойдённое инженерное сооружение можно назвать «каменной симфонией» Львова. Стороны моста различны: фасад, обращённый к каскаду прудов, наделён богатой архитектурной пластикой арок, ниш, контрфорсов; другая сторона, обращён­ная к лесу, представляет собой стену из камня-валуна с централь­ной аркой. В Митине и Василёве Львов удачно решил «смотро­вые» площадки, с которых открываются дальние и близкие перспективы на речку, парк, лес, на соседнюю усадьбу.
Шедевром архитектурного творчества Львова называют усадьбу Ф.И.Глебова-Стрешнева Знаменское-Раёк, что в двадцати километрах от Торжка. От чугунной решётки въезд­ных ворот по обе стороны расходится колоннада. Эта «белая сказка колонн» как ожерелье охватывает овальный парадный двор. От ворот до флигелей колонны одинарные, а флигеля соединяются с домом галереями с балюстрадой, прогуливаясь по которым можно было любоваться парком и окрестностями. Архитектурное оформление флигелей, в которых размещались хозяйственные службы, театр, оранжерея, перекликается с центральным домом: кубы, завершённые куполом с шаром. Центральный дом украшен четырёхколонным портиком. Колонны охватывают два этажа и заканчиваются треугольным фронтоном. Колоннада, флигеля, дом – всё гармонично соединено в архитектурный ансамбль, органично слито воедино, наполнено светом и воздухом.
В 1920-е годы в Райке побывал искусствовед А.Н. Греч, который ярко, в деталях описал интерьер дома-дворца, вернее, то, что осталось от него (в то время там был санаторий для трудящихся). Вот как выглядел зал (в оформлении его чув­ствуется львовская выдумка): стены украшали лепные гризайли, легкий орнамент и медальоны, два камина; паркетный пол особой конструкции – «плавающий», во время танцев он слегка покачивался, а сверху, из-под купола, лились мягкий свет и музыка. Здесь также двойной купол, а в световом фонаре была комната, где во время бала размещался оркестр. Из окон зала открывался вид на центральную аллею парка, ведущую к речке Логонежи, где были устроены пруды с дамбами из валунов. В парке было множество «затей»: беседки, гроты, курьёзные парко­вые павильоны. Теперь лишь вековые липы храпят память о них. Усадьба Раёк созвучна парадным итальянским дворцам Палладио, но Львов вложил в неё содержание и дух русской усадьбы.

Но были ль бы и здесь так дни мои спокойны,
Когда бы не был я на Счастие женат?

Н.А.Львов В своем родном Новоторжском уезде – Львов создал на­стоящий венок эмоционально выразительных усадебных ансамблей. Кроме уже названных: Митино, Василёво. Знаменское-Раёк – это еще и Арпачёво – имение дяди, Прямухино – родственников и друзей Бакуниных, Горницы – Беклемишевых. Но полностью, по своему вкусу, когда он был свободен в выборе средств и приёмов, он обустроил свою усадьбу Черенчицы-Никольское. Возле деревни был ничем не примечательный участок: у края заболоченной низины стоял деревянный дом, рядом пруд и старый сад, а вокруг овраги да холмы. Все эти «неудобия» явились основой для свободной, живописной плани­ровки парка. Львов провёл дренаж, осушил болото и превратил Никольское в живописный усадебный ансамбль с огромным хозяйственным комплексом: скотный двор, риги, зернохра­нилище. ветряная мельница, конюшня, погреба, кузница. Во всех утилитарных постройках Львова неизменно воплощается принцип архитектуры классицизма: целесообразность, проч­ность, красота. Очень профессионально была разработана гидротехническая система, которая включала пять искус­ственных прудов, плотины, дренажную сеть, деревянным подземный водопровод, несколько ключевых колодцев.
В центре усадьбы, на пригорке, он поставил трёхэтажный с бельведером. Нижний этаж отделан рустовкой, а второй и третий украшены четырёхколонным ионическим портиком. Позднее к центральному дому решили пристроить два флигеля, по-видимому, пристроили лишь левый, а справа только заложили фундамент. Свой дом Николаи Александрович оснастил новшествами и удобствами: водоподъемная машина подавала воду на второй этаж, отапливался дом по «воздушной» системе, которую Львов сконструировал и описал в книге «Пиростатика воздушных печей». Камины также были особого устройства – своего рода кондиционеры: через отдушины в наружной стене дома поступал свежий воздух, проходя через змеевик камина, он нагревался, затем по каналу поступал в своеобразные вазы, что стояли рядом с камином, наполненные розовой водой или другим ароматизатором. Через решётки ваз свежий, тёплый, ароматизированный воздух наполнял комнаты. Задолго до появления водяного отопления Львов изобрёл «паровую кухню» – пар варил кушанья, мыл посуду, вращал вертела. Дом был удобным и уютным. В отделке ин­терьера продумано всё до мелочей. Мария Алексеевна была великой искусницей, смастерила необыкновенные обои, рас­шитые разноцветной шерстью по соломе.
До наших дней дошла лишь часть центрального дома и западный флигель. Рядом с домом в «собственном» садике стоит погреб-пирамида – трёхъярусное сооружение. Верхний ярус -световентиляционная камера, второй – наземный – своего рода павильон, свод и стены которого расписаны строгим орнамен­том и гирляндами. Здесь хорошо было в жару отведать фруктов, прохладительных напитков. Нижний ярус – ледник, в него ведёт отдельный арочный подземный вход.
В панораме, открывающейся с площадки дома, было тща­тельно обдумано размещение архитектурных построек, поэтому Львов вырубил лес, расширяя перспективу их обзора. У прудов, в Петровой горе были устроены кузницы. Романтический их декор – арки, ниши из разноцветного камня-валуна, особенно выразительны были при вспышках горна. От дома дубовая аллея вела к храму-усыпальнице, поставленному на холме. Вечерне солнце золотило купол и «заходило в храме». «Я всегда дума выстроить храм солнцу, – писал Николай Александрович, – чтобы солнце в лучшую часть лета сходило в дом свой покоится». Храм Воскресения – одна из самых прекрасных ротонд русской архитектуры. В подземной части её находилась родовая усыпальница Львовых, в мощном цокольном этаже из тёмных бло­ков колотого валуна – тёплая Никольская церковь, над ней – безколонная ротонда – храм Воскресения. Этот контраст передает ­диалектику жизни и смерти. Есть что-то неразгаданное в обаянии этого здания, какая-то глубокая тайна вдохновения. Благодаря гармоничному соотношению частей, благородству форм храм-усыпальница – одно из самых совершенных творений архитектора, хотя Николай Александрович и не успел за­вершить его отделку.
Не успел он уделить больше времени Марии Алексеевне и детям, а их у него было пятеро: Леонид, Александр, Елизавета, Вера, Прасковья, потому что вечно был в разъездах по изысканиям, строительству, издательской деятельности.

С любимыми прощусь
И только с одной
Женой не разлучусь
Н.А.Львов

Ни храма ни созвездия
ему не посвятят
Р.Рахматулин

Рубеж веков оказался для Николая Александровича тра­гичным. В 1799 году после смерти его покровителя А.А. Безбородко на него завели дело по поводу расходов на землебитные постройки. Длительное нервное напряжение подорвано здоро­вье Николая Александровича: на десять месяцев он оказался прикованным к постели.
В те тяжёлые дни мучило его чувство вины, что в суете дел не отдал он последний сыновний долг матушке своей Прас­ковье Фёдоровне. Семь лет как умерла она, похоронили её на родине в селе Покровском Вышневолоцкого уезда. Николай Александрович всё хотел поставить какой-то особенный надгробный памятник своей матушке, да видимо, не удалось. Спешно приказал изготовить плиту из белого камня. На оборотной стороне её высечена надпись: «Любимой матери – любимый сын. 1800 год».

Неведом и конец нам – вечности начала;
Не разрушается ничто, не исчезает!…
Лай мне пожить ещё немного,
Ведь каждому своя дорога…-

писан он А.М Бакунину в Прямухино.
Его дорога оказалась короткой, но успел он сделать столько, что под силу десяткам учёных. Гениальный самоучка, Львов свой талант и труд отдал на благо России, нередко предугадывая, предвосхищая потребности дня. Впервые н России сконструировал бумагоделательную машину, разроботку торфа и каменного угля, издал книгу «О пользе и употреблении русского каменного угля», изобрел каменный картон – вид рубероида. Заботясь о сохранении леса, изобрел способ «землебитного строительства», из «битой» – прессован­ной, скреплённой известковым раствором земли. Открыл два училища землебитного строительства. По заказу императора Павла I построил землебитный Приоратский дворец в Гатчине. сохранившийся и поныне. Создал проекты почтовых станций, мостов, верстовых столбов для дороги С-Петербург-Москва. В 1790 году издал «Собрание русских народных песен с их голосами» в музыкальной обработке Прача. Не только русские музыканты, но и Бетховен, Россини черпали вдохновение, используя мотивы песен, многие из которых собраны Николаем Александровичем в своей деревне. Написал либретто опер «Сильф», «Ямщики на подставе», «Милета», «Парисов суд». Отредактировал и издал две летописи, одна из них названа его именем – Львовская. Перевёл и издал «Четыре книги Палладиевой архитектуры». Переводил Сафо, Анакреона, Петрарку и скандинавский эпос «Песнь норвежского витязя Геральда Храброго». Иллюстрировал «Метаморфозы» Овидия и «Сказку о царевиче Хлоре», сочинённую Екатериной II для внука Александра. Как гравёр он первым в России работал в технике лависа. Львов – автор эскиза ордена Святого Владимира. В последний год своей жизни Николай Александрович возглавил экспедицию по обследованию минеральных вод Кавказа и Крыма, где вёл экономические исследования, археологические изыскания и составил проекты водных лечебниц.
Будучи человеком деятельным, представителем передовых научных взглядов, Львов имел много недоброжелателей, завистников. Об этом писал Ф.П.Львов: – Всегда и во всех почти краях при открытии новых польз общественных страдали виновники оных, озлобляя зависть, были гонимы». Подобной участи не избежал и Львов. Землебитное училище закрыли, уголь, доставленный в Петербург, не был принят. Оборота капитала не было, росли долги.

Иной вселенную обмерил,
Другой ход солнечный проверил,
Измерил самый океан;
Нашел полночну стрелку,
А что же вышло на поверку.
Что? – продырявленный карман,-

писал он А.А.Мусину-Пушкину.
Исследователям литературного творчества Львова удалось в наши дни собрать его басни, стихи, эпиграммы, пьесы, пере­воды и издать «Избранные сочинения». Ещё у Николая Александровича была мечта – составить словарь русских художников, чтобы «поставить их лицы в кивот памяти».
Не успел…
Он умер в Москве. Мария Алексеевна была при нём. Когда-то он писал:

Родился,
Влюбился,
Женился
И жил, пока любил.

Он любил жизнь любил жену и детей, любил Россию, много ездил по ней и украшал ее своими творениями. В последе путь Россия провожала его рождественскими морозами. Прах его привезли в Никольское-Черенчицы. В усыпальнице у алтаря положили бронзовую плиту: «При вратах храма сего почиет прах соорудившего оный Николая Львова, родившегося 1751 скончавшегося 1803 года декабря 22 на 52 году от рождения».
Мария Алексеевна хлопотала об освящении храма. В пись­ме к A.M. Бакунину в 1806 году благодарила его за хлопоты в Консистории по отмежеванию церковной земли, распоряди­лась выделить дом для сторожки, «чтобы поп всем доволен был… Боже мой, когда моё желание исполнится, чтоб была в Николь­ском служба». Храм освятили в августе того же года. Мария Алексеевна умерла год спустя, в 1807 году, ей тоже было 52 года. Как будто судьба отмерила им эти равные сроки земного бытия. Прах её положили рядом с тем, кого она любила больше всех на свете.
После смерти родителей опекуном дочерей Львовых стал Г.Р.Державин, который женился (вторым браком) на Дарье Алексеевне Дьяковой – сестре Марии Алексеевны. В 1810 году Державин приехал поклониться могилам друзей, написал: «Да вьётся плющ, и мир здесь высится зелёный, хор свищет соловьев, смеётся пёстрый луг».
В начале 1930-х годов в родовой усыпальнице Львовых всё было «поругано и изображено». Львовых в мавзолее нет.
Судьба новоторжских усадеб горька, они разделили участь многих русских усадеб. Но пока живы необычайно одухо­творённые, на редкость поэтичные архитектурные творения Львова, они не только украшают нашу землю, обогащают нашу жизнь, они являются духовным достоянием России.
Архитектурное наследие Н.А. Львова в Новоторжском крае – это лишь часть многогранного творчества этого удиви­тельного человека, чей гений осветил основные направления развития русской культуры второй половины XVIII века.

Львов Николай Александрович (1751–1803/04), русский писатель, музыковед, ученый и изобретатель, архитектор и график, один из наиболее универсальных талантов русского «века Просвещения».

Родился в деревне Черенчицы (Новоторжский уезд, Тверская губерния) 4 (15) марта 1751 в семье отставного прапорщика. Приехав в Петербург (скорее всего, в 1769), вступил в бомбардирскую роту Измайловского полка, но уже в начале 1770-х годов перешел на гражданскую службу. В 1771 поместил свои первые стихотворные опыты в рукописном журнале «Труды четырех общинников». Путешествовал по Западной Европе, побывав, в частности, во Франции и Италии (1777; второй раз ездил в Италию в 1781). По возвращении в Петербург служил в Коллегии иностранных дел, а с 1782 в Почтовом департаменте. Жил в Петербурге и своем родовом имении Черенчицы-Никольское.

Новый театр из новейших театров полюбился мне столко, сколко может понравится посредственная вещь между дурными.

Львов Николай Александрович

Долгие годы входил в поэтический кружок, членами которого были также Г.Р.Державин, В.В.Капнист, И.И.Хемницер, И.И.Дмитриев и другие. Писал эпиграммы, басни, кантаты, оды, элегии сатиры, поэмы (Русский 1791 год), в том числе в жанре научной поэмы (Ботаническое путешествие на Дудорову гору 1792, мая 8-го). Со временем перешел от сентиментализма (Идиллия. Вечер 1780 года, ноября 8-го) к романтизму (Ночь в чухонской избе на пустыре, 1797). Опубликовал сборник подстрочных переводов Анакреона (1794). Наиболее исторически значительны те из его литературных произведений, что тематически или постановочно связаны с музыкой (ода Музыка, 1780-е годы; неоконченная поэма Добрыня, богатырская песня – опубликована посмертно в 1804).

Будучи одаренным музыкантом, душою домашних концертов и спектаклей, Львов (по словам Державина) «особенно любил русское природное стихотворство», т.е. крестьянскую песню. Песенный фольклор с пестрыми вкраплениями народного арго составляет речевую основу его комической оперы Ямщики на подставе (музыка Е.И.Фомина; 1787) – первой в России хоровой оперы.

Среди других текстов Львова, рассчитанных на музыкальное исполнение, выделяется «героическое игрище» (или «ирои-комическая опера») Парисов суд (1796), сочетающее античную мифологию с чертами русской «простонародной» пасторали. Большое значение для фольклористики имело изданное им вместе с чешским композитором И.Прачем Собрание русских народных песен с их голосами, положенными на музыку Иваном Прачем (1790), – в сопровождении львовского трактата О русском народном пении, где автор впервые указал на многоголосный характер русского пения. Мелодии этого сборника позднее нашли отражение в творчестве ряда композиторов, включая Бетховена и Н.А.Римского-Корсакова.

Во что труды употребить,
Писать желанье коль имею?
О Муза! тщись в том пособить,
Люблю тебя, сказать то смею,
Знать хочешь делать то на что?
Увидишь с слов начальных то.

Львов Николай Александрович

Публиковал также древние летописи (Летописец русский от пришествия Рюрика до кончины царя Иоанна Васильевича, 1792; Подробная летопись России до Полтавской баталии, 1798), тогда же задумал создать Словарь художников и художеств, – который стал бы первой русской арт-энциклопедией, но остался просто замыслом).

Зодчий-самоучка, внес большой вклад в архитектуру русского классицизма. Базисный смысл со времени визитов Львова в Италию имело для него творчество А.Палладио; в 1798 издал в собственном переводе и со своим предисловием и примечаниями первый том Четырех книг об архитектуре. Стремился распространить в своих постройках первозданный «вкус Палладиев», с его гармоническим сочетанием красоты и практической пользы.

Среди его реализованных проектов – собор святого Иосифа в Могилеве (1781–1797; разрушен в 1930-е годы), петербургский почтамт (1782–1789), Невские ворота Петропавловской крепости (1784–1787), Троицкая церковь в селе Александровском, ныне в черте Петербурга (Кулич и Пасха, 1785–1797), Борисоглебский собор в Торжке (строил архитектор Ф.И.Буци; 1785–1796), Екатерининская церковь-ротонда в городке Валдай (1793), усадьбы в Знаменском («Раек»), Арпачево, Митино-Василево, Премухине в Тверской области, Воронове и Введенском в Московской области (все – 1780–1790-е годы; сохранились лишь более или менее крупные фрагменты былых ансамблей). К 1789–1804 относятся жилые и хозяйственные постройки, а также семейная усыпальница в Никольском-Черенчицах. Часто выделяясь – подобно Невским воротам или «Куличу и Пасхе» (храмовая ротонда с пирамидальной колокольней) – оригинальной выразительностью композиции и силуэта, архитектурные идеи Львова имели в то же время и большое типообразующее значение, прежде всего в усадебной архитектуре. К тому же он постоянно сочетал свои сооружения с новаторскими инженерными разработками (такова, в частности, система водоснабжения в Торжке, оформленная ротондой-колодцем на Торговой площади, 1802).

В письме хоть лучше ты, как Цицерон, в сто крат.
В словах же навсегда останься Гарпократ.

Львов Николай Александрович

Не раз выступал и как паркостроитель: изложил принципы устройства пейзажного парка с элементами регулярной планировки в многочисленных пометках и рисунках на полях книги К.Гиршфельда о садоводстве (экземпляр в собрании Музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина), а также в альбоме с проектами парка в московской усадьбе своего покровителя канцлера А.А.Безбородко (1797–1799).

Открыв в 1786 в районе Валдайской возвышенности и города Боровичи залежи каменного угля, активно способствовал его разработкам, попутно исследуя новые возможности его отопительного и промышленного применения (для получения корабельной смолы, серы, кокса и «каменного картона», т.е. толя). В 1795 опубликовал трактат Русская пиростатика, или употребление испытанных уже воздушных печей и каминов с собственноручно награвированными чертежами новых отопительно-вентиляционных устройств (первую работу такого рода в России), а в 1799 – сочинение О пользе и употреблении русского земляного угля.

Глагол таинственный небес!
Тебя лишь сердце разумеет;
Событию твоих чудес
Едва рассудок верить смеет.
Музыка властная! пролей
Твой бальзам сладкий и священный
На дни мои уединенны,
На пламенных моих друзей.