Тухачевский и таинственные похищения белых генералов 26 января 1930 г. в центре Парижа был похищен председатель РОВС генерал А. П. Кутепов. Первые же шаги следствия установили, что похищение было произведено агентами ОГПУ, которые выследили генерала, схватили и на

36. Как Антанта «мирила» красных и белых Большевики побеждали, утверждались все более основательно, но в лагере их противников осенью 1918 г. почти все люди были убеждены, что это «лебединая песнь» советской власти и дни ее сочтены. Ведь мировая война кончалась. Германия -

Что делали с Чеченскими снайперами (женщинами) на войне.
Как известно в первой и второй чеченской компании принимали участие в основном наёмники но иногда встречались женщины наёмники, которые воевали исключительно убивая из снайперских винтовок.И вот когда ловили так называемых снайперш, то с ними делали такое, это была война и жестокая.
Вот например:
"Тайфуновцы" спецназ, рассказали что в колодце во дворе штаба особо боевитые штабные полковники утопили снайпершу.
Морпехи изрубили саперными лопатками.Вот видео где рассказывает морпех:

Волчицы в белых колготках. Семнадцатилетняя биатлонистка Лолита.

Я буду убивать тебя медленно, потому что люблю. Сначала прострелю тебе ногу, обещаю целиться в коленную чашечку. Потом руку. Потом яйца. Ты не бойся, я кандидат в мастера спорта. Я не промахнусь, - голос снайперши Маши звучал в радиоэфире четко, будто она лежала где-то совсем рядом, а не пряталась в сотнях метров отсюда.

Семнадцатилетняя биатлонистка, приехавшая в Чечню на

заработки из маленького уральского городка. Она должна была стрелять по своим. Впрочем, ей было все равно, в кого целиться. Просто на той стороне лучше платили. Тот контрактник, с которым она от скуки трепалась по рации каждую ночь, уже привык к язвительным ноткам в ее голосе. Как к свисту пуль из ее винтовки. Как к "грузу 200". Она не успела никого убить. И ничего не заработала. Наткнулась на растяжку, которую наши поставили в горах. А через день убили его. Выстрел в голову, пуля - 7,62. Снайпер.
"Белые колготки" — безжалостные призраки, бьющие точно в цель. Их ненавидят. Их боятся. На них охотятся. В лицо их знают только те, кто их убивает.
Пойманные живыми, эти женщины как величайшую милость воспринимают расстрел на месте, пулю в лоб, мгновенную смерть. После них не остается ничего, даже настоящего имени. Только легенды и проклятия.

Подлинная история Лолиты

Махровый розовый халат крепко затянут на талии, на голове прозрачный белый шарфик. Она то теребит его в руках, то смахивает им навернувшуюся слезу. Крашеные светлые волосы, золотые зубы, блеклые серо-зеленые глаза и белая, почти матовая кожа, вроде не дурнушка, а пройдет — и не заметишь.
Каждый вечер, когда десятки зэчек после работы в швейном цеху собираются перед телевизором, чтобы посмотреть вечерние новости, она забивается в самый дальний угол камеры. "Ну и правильно сделал, что убил. Так ей, суке, и надо!" — возбужденно кричат бабы, увидев на экране процесс над полковником Будановым. "Да давить их, гадов! Мочить в сортире!" — слышится отовсюду любимая цитата президента.
— В зоне никто не знает, что она была снайпершей в Чечне и стреляла в российских солдат. Да и в ее уголовном деле об этом нет ни слова, — сразу же предупредили меня в одной из женских колоний Краснодарского края. — Она никого не чурается, но и ни с кем не дружит. Если вы напишете ее настоящую фамилию, ее сразу убьют.
Именно про Лену в первую войну по Чечне ходила страшно романтичная история. За необыкновенную красоту, молодость и умение метко стрелять боевики прозвали ее Лолитой. В отряде Шамиля Басаева она появилась в 1995 году. Приехала с родной Украины, чтобы заработать... себе на свадьбу и приданое. Впрочем, жениха своего она быстро позабыла, потому что влюбилась в настоящего "волка", полевого командира Сулиму Ямадаева. Под грохот боя и свист пуль их счастье длилось недолго — "волка" убили, много позже Аслан Масхадов присвоил ему посмертно звание бригадного генерала, а безутешная "волчица" начала мстить. Причем целилась нашим бойцам в "причинное место", ниже пояса. Так, во всяком случае, гласила легенда.
— Ничего я о Лолите и "белых колготках" не знаю, — Лена театрально закатывает глаза и тут же подносит к ним свой платок. — А в Чечню я попала задолго до войны, в самом начале 90-х. Жила вместе с родителями и маленьким братом в Константиновке Донецкой области, неплохо училась. Мама работала тогда на складе заведующей, отец тоже без работы не сидел. Правда, частенько к бутылке прикладывался. После 8-го класса вместе с Маринкой, моей школьной подружкой, мы отправились в Николаев — на повара учиться. На весенние каникулы Маринка предложила поехать в Чечню, торговать шмотками. До Прохладного добрались на поезде, оттуда на автобусе попали в Грозный. В поезде у нас отобрали свидетельства о рождении, а мне ведь тогда еще и 16 не было. Заперли на четыре дня в какой-то квартире, сказали, что одними шмотками мы дорогу не отработаем. Мы и отрабатывали... То в поле вывезут, то в горы — кто стреляет, кто еще чего делает — забавлялись как хотели. Подружка моя периодически куда-то исчезала, а меня продавали новому мучителю. Не могу все это вспоминать... — и она плачет. — Мои мучения закончились, только когда обо мне услышал Муса и спас меня. Он ничего не знал о моем прошлом. Ему я почему-то поверила.

Из досье "МК".

Муса Чараев, полевой командир. Активный участник боевых действий 1994— 1996 годов, вместе со своим отрядом "засветился" во многих кровопролитных стычках. Друг Басаева, который часто гостил в его доме. И если Чараев до войны — простой сельский тракторист, подрабатывавший продажей вина, привозимого с Калининского винзавода, то после — хозяин приличного "куска" нефтяной трубы Баку — Новороссийск, щедро подаренной ему президентом Ичкерии Асланом Масхадовым.
Как уверяли следователей многочисленные свидетели, во время первой чеченской кампании Лена ходила с гордо поднятой головой и снайперской винтовкой наперевес. О том боевом периоде ее жизни, о котором она ни в какую не желает рассказывать, сохранилось единственное документальное свидетельство. Красная книжица с фотографией и ее настоящей фамилией. Рядом с подписью Басаева скромная должность — медсестра. Во время следствия и суда Лена не скрывала, что в марте 1995 года вступила в Аргуне в отряд, полевого командира Абдулы Хаджиева-Асламбека. Хоть и числилась она там лишь санитаркой, на самом деле делала все, что скажут: обстирывала, готовила, а иногда по старой памяти ублажала бородатых борцов за свободу. Впрочем, в отряде Абдулы она пробыла недолго.

"Лишь бы ты была жива"

Конец 95-го. Кровавый набег банды Салмана Радуева на Кизляр и Первомайское. Две недели вся страна не отходила от телеэкранов, наблюдая за развитием драматических событий. Захват вертолетной площадки. Расстрелы людей. Стремительный "визит" в больницу, чуть не закончившийся повторением Буденновска. Торжественный отъезд в Первомайское в колонне автобусов вместе с захваченными заложниками. И, наконец, загадочное исчезновение из села, практически снесенного артиллерией с лица земли и окруженного российскими войсками тройным кольцом. Среди нескольких женщин, участвовавших в том знаменитом радуевском походе, была и Лена.
Этот факт стал известен лишь после ареста самого Салмана Радуева. В его архивах нашли интересный документ, в котором он просил главу Октябрьского района Грозного о выделении двухкомнатной квартиры для Елены П. "как активной участницы боевых действий в Кизляре и Первомайском". Квартиру она получила. Тогда же и познакомилась с Мусой Чараевым. "Волк" и "волчица" полюбили друг друга — и это в легенде про Лолиту было правдой.
— Шла война, — продолжает Лена. — Муса со своими ребятами прятался в горах, и в Ищерскую (крупная приграничная узловая станция, где иногда после ранений отлеживались боевики. — Е.М.) приезжал нечасто. По-чеченски я говорила очень хорошо. Свекровь меня сразу как-то приняла и даже полюбила — стала как мать. Она все время молилась. Глядя на нее, я тоже приняла мусульманство. А вскоре нас с Мусой поженил мулла.
Устроив свою личную жизнь, Лена наконец позвонила родителям в Константиновку. Мать, несколько лет не знавшая о ней вообще ничего, услышав ее голос, упала в обморок. "Лишь бы ты была жива", — сказала она и разрыдалась. После этого звонка она стала выпивать вместе с отцом. А через полгода, летом 96-го, вся семья отравилась грибами, купленными на базаре. Отца и брата врачи откачали. Маму Лена увидела уже в гробу. Как активная боевичка и жена полевого командира Лолита попала во все оперативные сводки. И ей тут же справили новые документы. "Чтобы меньше дергали",—поясняет Лена. По ним она и приезжала домой на похороны. После войны в боевой семье Чараевых родился сын. Муса по-прежнему не расставался с автоматом и своими бойцами, охраняя вверенный ему кусок нефтепровода. Лену устроили на солидную должность в таможню. "Растаможивала грузы, оформляла бумаги, отвозила деньги в Грозный. Ничего особенного", — явно скромничает Лена, ведь казну кому попало не доверят. Но Лену ценили не за это — она проверяла грузовые и пассажирские составы, выискивая в них "агентов ФСБ". Если человек казался ей подозрительным, его снимали с поезда и уводили в неизвестном направлении. "Волчица", — боялись ее мирные станичники. "Наша волчица! Повезло командиру", — одобряли бывшие боевики. В марте 99-го Мусу убили. Его нашли в собственной машине, недалеко от "трубы", с неизменным автоматом в руках и двумя десятками пуль в спине и шее. Он так и не узнал, что Лена снова беременна, — она хотела его на следующий день обрадовать.
Приказом №101 президента ЧРИ Масхадова Чараеву посмертно присвоили звание бригадного генерала и переименовали его родное село Северная Наурского района — то самое, где он так недолго пахал землю, — в Муса-юрт. Выходит, легенда снова не наврала.

Фальшивый расчет

Прибалтийки, украинки, белоруски, сибирячки, уралочки, ленинградки, москвички и, конечно же, сами чеченки—нет конца жутким рассказам о безжалостных снайпершах-наемницах, вот уже который год кочующих по окопам, госпиталям и газетным страницам. Правда, стоит заметить, что и сами боевики боятся каких-то фантастичных и страшно ненавидящих их женщин-осетинок, якобы воюющих на российской стороне. Самый устойчивый миф о "белых колготках", что большинство из них биатлонистки, причем из Прибалтики. Если собрать воедино все рассказы о белокурых красавицах, говорящих по-русски с приятным легким акцентом и стрелявших в наших солдат, то получится, что ни одной спортсменки, хоть когда-либо державшей в руках оружие, там уже давно не осталось — или уже убита, или еще воюет. Впрочем, в первую чеченскую войну наши правоохранительные органы все же попытались проверить одну леденящую душу историю о прибалтийской снайперше, сброшенной ранеными десантниками с вертолета с гранатой во влагалище Звали наемницу-биатлонистку Милита Транкаутене и прославилась она тем, что с особым цинизмом кастрировала меткими очередями молодых российских офицеров. Может, и падала какая-нибудь девица, потянувшись за сигаретой, из российской "вертушки", только трупа так и не нашли. Как не нашли в Прибалтийских республиках и никаких следов биатлонистки по фамилии Транкаутене… Само название "белые колготки" пошло от белого трико, облегающего бедра, в которых биатлонистки выступают на соревнованиях. До Чечни они мелькали практически во всех "горячих точках" бывшего Союза, от Приднестровья до Нагорного Карабаха. Впрочем, тогда истории о наемницах вызывали у военных лишь удивление. Да и самих снайперш можно было по пальцам пересчитать. Другое дело Чечня. Здесь — большая война и, соответственно, совсем другие деньги. В большинстве случаев чеченцы заключали с новенькой контракт на месяц. По словам пленных боевиков, до кризиса снайперам платили до 10 тысяч долларов. Иногда рассчитывались "поголовно" от 500 до 800 баксов "отстегивали" за убитого офицера и 200 — за солдата. Впрочем, такими гонорарами скорее заманивали новых наемниц, чем выплачивали их на самом деле — то доллары окажутся фальшивыми, то полевой командир посчитает, что дамочка слишком многого хочет и ее дешевле просто убить. Но все равно: за полгода в Чечне — если, конечно, не поймают федералы или не пришьют свои же боевики — можно было заработать на всю оставшуюся жизнь. "Фатима — 170 тысяч рублей, Оксана — 150 тысяч, Лена — 30 (за двух убитых разведчиков)" — этот "расчетный листок" нашли в кармане убитой снайперши неподалеку от села Бечик.

Снайперская война

Это только в дешевых фильмах снайпер работает в одиночку. В худшем случае у него один помощник — и прикрытие обеспечит, и убитых подсчитает. В лучшем и наиболее распространенном в Чечне — "охотника, стреляющего из засады" (в переводе с английского. — Е.М.), прикрывают пара автоматчиков, пулеметчик, гранатометчики подносчик боеприпасов. Кстати, роль последнего члена такой мобильной группы вообще трудно переоценить — благодаря ему боевики могут "лупить" по два часа без перерыва. "Лучше недоесть, чем недоспать" и "стрелять нужно, как вальс танцевать: раз-два-три — и меняй позицию, сидеть на месте не рекомендуется" — "золотые правила" каждого снайпера, которые знают и на той, и на этой стороне. Прежде чем "засветиться", хороший "охотник" заранее готовит 5—8 позиций и только потом открывает огонь. "Найти и обезвредить" снайпера противника, связиста и старших офицеров — боевая задача не изменилась с середины XVIII века, когда в архивных документах появились первые упоминания о "застрельщиках". По числу ранений в голову и грудь военные медики окрестили нынешнюю войну в Чечне снайперской. Но начинается она только тогда, когда войска ведут позиционные бои. — Раньше снайперов искали среди профессиональных стрелков. Считалось, что меткая стрельба в такой работе — самое главное. Но в последнее время, особенно после Чечни, мы убедились, что крепкие нервы и умение хорошо прятаться все же важнее, — уверен полковник Александр Абин, автор книги "Тактика применения снайперов в городе", сразу же засекреченной ФСБ, преподаватель кафедры тактико-специальной подготовки Санкт-Петербургского университета МВД РФ. — Настоящий снайпер работает прежде всего головой — он знает и инженерное дело, и топографию, и медицину. Таких профессионалов немного, и они совершенствуются всю жизнь. Алексей, снайпер элитного питерского спецподразделения, — один из них. "Самый выдержанный и спокойный человек, никогда ни с кем не конфликтует", — говорят про него в отряде.
— Чтобы прицелиться, мне нужно 2—3 секунды, максимум 10, — рассказывает Алексей. — Я волнуюсь, только когда не вижу цель. Как только она перед глазами — мгновенно успокаиваюсь и нажимаю на курок. Хороший выстрел идет между ударами сердца, а у женщин сердечный ритм реже. Им легче, поэтому и стреляют они лучше. По большому счету биатлонисток нужно учить только тактике, техника уже отпадает. Спортсменки выносливы, а без этого в горах никуда. Да и вооружены они лучше. У них есть и снайперские винтовки СВ-94 калибра 12-миллиметров, и "винторезы", и те же наши СВДшки (снайперская винтовка Драгунова, "рабочая лошадка" российских снайперов. — Е.М.), только модернизированные. К тому же вся оптика у них антибликовая. Нам о таком вооружении пока остается только мечтать.

Подполковник и прапорщик рассказывают, как захватили литовку-снайпера. Как она просила не убивать ее. У нее якобы двое детей.

«Белыми колготками» называли якобы существовавшие в 1990—2000 годах подразделения женщин-снайперов. Считалось, что они были наемницами и воевали против российской армии в Чечне, Приднестровье, Грузии, Нагорном Карабахе и ряде других вооруженных конфликтов на территории СНГ.

В отрядах «Белых колготок» служили, в основном, молодые женщины прибалтийского происхождения. Никаких документальных подтверждений и других доказательств их существования не было. Все «свидетельства» имеют характер легенд и армейских анекдотов. Образ девушек из отряда «Белых колготок» часто обыгрывался в детективных романах того времени.

Откуда возникли

Впервые о них заговорили в 90-ые годы в связи с грузино-абхазским конфликтом. Официальные источники подтверждали участие женщин-снайперов в военных действиях в этом регионе. Эти дамы воевали на стороне грузин. Были ли это одиночные случаи или существовали какие-то особые женские отряды, при этом не уточнялось.

В армейском фольклоре о снайперах в юбках ходили следующие слухи: в прошлом все они якобы были спортсменками-биатлонистками из Прибалтики. Воевать против российских федеральных войск стали из яростной ненависти к русским. Чеченцы платили наемницам за их «работу» $50 в час.

В 1995 году издание «Коммерсантъ» опубликовал неподтвержденные данные, что в Грозном действительно воюют женщины-снайперы славянской внешности. Военные после антитеррористической операции в Чечне распространяли слухи о якобы расстрелянных террористках латвийского, эстонского и литовского происхождения. Та же ситуация повторилась позднее и в Приднестровье.

Российские расследования и мнение литовского посла

Все эти истории ни разу не были подтверждены ни одной официальной структурой РФ, включая МИД. Российские журналисты (Юлия Шум, Дмитрий Муратов и др.) не единожды предпринимали расследования, но тоже не нашли следов барышень-снайперов. Многие исследователи этого вопроса приходили к выводу: истории о «Белых колготках» — всего лишь колоритная легенда либо умелый пропагандистский прием.

В 2001 году журналистка радиостанции «Эхо Москвы» Н. Болтянская смогла взять интервью у посла Литвы в России З. Намавичюса. На вопрос о «Белых колготках» последний ответил, что это просто смешно. По его мнению, образ прибалтийской женщины-снайпера, которая стреляет в русских, был создан для разжигания межнациональной розни.

Прототипы

Вероятными прототипами светловолосых наемниц со снайперскими винтовками могли быть некоторые реально существовавшие лица. Одно из них – молодая девушка из Полтавы по прозвищу «Лолита». Она реально служила в 1995—2001 годах в отряде Басаева и впоследствии получила за это срок. О ней написала обозреватель Е. Маетная («Московский комсомолец»).

История «Лолиты» получила широкий общественный резонанс и могла спровоцировать слухи о «Белых колготках». То, что Шамиль Басаев создал в 90-х женский снайперский отряд, подтверждала и газета «Столичные новости» (Украина, 2003 г.). В него якобы набирали уроженок Украины и Прибалтики, желавших подзаработать. Обрядом руководила Мадина, родная сестра Басаева.

На самом деле, в его армии существовали отряды чеченок-смертниц. Но среди них не было девушек славянской национальности. Другим прототипом «Белых колготок» могла быть российская биатлонистка из Санкт-Петербурга, которая реально воевала на стороне Басаева и за неплохие деньги отстреливала русских солдат. О ней рассказал С. Шаврин, бывший полковник ФСБ.

Пропагандистский прием

Существовало много других не подтвержденных на 100% свидетельств арестов женщин-снайперов. Но все они были самых разных национальностей: украинки, русские, таджички и пр. Никаких достоверных доказательств существования «Белых колготок» не обнаружено по сей день. Этот образ чаще всего использовался для разжигания межнациональной розни и мифологизации террористической деятельности боевиков.

О полумистическом подразделение «Белые колготки» слышали, наверное, все. Поговаривают, что миф о неуловимых амазонках, стреляющих без промаха и не знающих сострадания к попавшим в плен, родился еще во времена Первой мировой войны. Причем стращали ими новобранцев по обе стороны фронтов. Новейшее время точек над «i» тоже не расставило: рассказы участников всевозможных боевых действий о прибалтийских биатлонистках, где правда мешается с вымыслом, резво подхватили и растиражировали авторы новомодных бестселлеров типа «прочел и выкинул». Народ приманку заглотил, и теперь в реальности «белых колготок» уже почти не сомневается.
Пытаясь раздобыть хоть что-то похожее на факты, подтверждающие существования «белых колготок», я каких только ужасов не наслушался. По обе стороны карабахского фронта взрослые мужчины с суеверным ужасом в глазах рассказывали о фуриях со снайперскими винтовками, получающих за каждый удачный «отстрел» большие суммы. Вот один из любимых, с каждым новым пересказом дополнительно обрастающий душераздирающими подробностями, сюжетов: расправа казаков-добровольцев бившихся за Приднестровье над молоденькой блондинкой-снайпершей, имевшей неосторожность воевать на стороне молдаван. В Грузии, а потом и в Абхазии, их называли уже «черными колготками». Правда, суть мифа от этого не изменилась: девушкам все так же приписывали сказочную меткость, невероятную жестокость, жажду наживы. Уже почти верилось в дым без огня, когда вмешался Его Величество Случай.
В купе скорого поезда «Астрахань — Москва» я познакомился с миловидной девушкой, представившейся Ингой. Раз-другой вышли покурить в тамбур, быстро разговорились. Я к слову бросил что-то типа: «Кто не был на войне, тот не поймет…», и вдруг… Впрочем, этот психологический феномен уже описан многократно: именно случайному попутчику порой проще всего выплеснуть то, что накипело: боль, сомнения, откровения.
Говорила в основном Инга. Говорила не ради красного словца, а дабы облегчить душу, это чувствовалось. Повинуясь профессиональному журналистскому долгу, я, спросив ее разрешения, включил диктофон. «Пиши. Хуже того, что уже было, не будет»… За хрупкими плечами Инги осталась первая чеченская. Ни отметок в документах, ни воинских званий, ни наград у нее нет — в армии девушка не прослужила ни дня. Но армейскую жизнь знает неплохо: за те несколько месяцев, что «снайперила» на стороне сепаратистов, изучила ее досконально через оптический прицел своей СВДшки.

Родилась и выросла Инга в городе на Неве. С детства увлеклась спортом: сначала легкой атлетикой, потом более серьезно — пулевой стрельбой и биатлоном. Замуж вышла рано, в неполные восемнадцать, и семейная жизнь, как часто бывает, не сложилась. Муж сбежал в неизвестном направлении, а на руках у Инги остались годовалый сын и мать-инвалид. Жизнь продолжалась, и надо было строить что-то более устойчивое, чем карточный домик неудачного брака. В середине 90-х с работой в Питере, как и везде, было сложно. Да и кому в самый расцвет эпохи челноков нужен был кандидат в мастера спорта по биатлону? Шли долгие месяцы, а она все искала и искала любой, хоть самый маленький заработок.
Все решила случайная встреча со старой приятельницей, вместе с которой Инга когда-то покоряла спортивные высоты. Зашли в кафе, разговорились. Инга рассказала обо всех своих мытарствах, поплакалась в жилетку, спросила совета. Помолчав немного, словно колеблясь, подруга черкнула на салфетке телефонный номер вербовочного пункта. Шепотом, в двух словах обрисовала характер «работы». Потом беспомощно развела руками: «Ты ведь ничего не умеешь в этой жизни. Только стрелять».
«Пункт» оказался обычной питерской коммуналкой, а всей кадровой работой заведовала некая Зинаида — дебелая барышня, чей возраст с первого раза определить сложно. Как Инга узнала уже потом, сама мама-Зина, до того как стать «диспетчером», почти два года отвоевала на стороне армян в Карабахе. Неделя ушла на оформление «левых» документов, еще три — на переучивание под новое для Инги оружие, снайперскую винтовку Драгунова. Потом появились покупатели, и вот уже подписан контракт, согласно которому Инга получила на руки 7 тыс. долларов, после полнейшего безденежья сумма для нее просто несусветная.
Срок «работы» — три месяца. Место — самопровозглашенная Ичкерия-Чечня. Противник — вооруженная антидудаевская оппозиция. Но этот пункт волновал Ингу меньше всего: мать и ребенок теперь были обеспечены, а очередную разборку каких-то кавказских кланов (именно так представляла не интересовавшаяся политикой Инга свою будущую войну) близко к сердцу она принимать не собиралась. На дворе стояла поздняя осень 1994 г.
До Чечни добирались больше недели. Ее и еще нескольких девушек («дикие гусыни» слетались на Северный Кавказ со всего бывшего Союза) сопровождали дудаевские эмиссары. Когда прибыли на место, с ними еще раз побеседовали, провели последний инструктаж, распределили по отрядам.
Война для Инги началась не сразу. Работали четверками: снайпер, гранатометчик, два автоматчика. «Чехи» внимательно следили за тем, как наемницы выполняют условия контракта, помечали, сколько лабазановцев отправлено к Аллаху. Группу Инги держали в резерве, чему она была несказанно рада: убивать, как бы ни готовилась она к этому мысленно, не хотелось.
Ближе к середине декабря их перекинули под Грозный. Все резко изменилось, кругом царило напряжение и озлобленность. Если первые две недели на «охоту» выходили лишь с наступлением темноты, то теперь их выставляли даже днем. Где-то вдали рвались снаряды, слышалась трескотня пулеметов.
О том, что в Чечню для усмирения бандитского беспредела введены федеральные войска, Инга, естественно, не знала. А в один из дней она увидела танки, которых, как заверяли дудаевские «покупатели», у оппозиции нет и быть не может. Окончательное прозрение пришло, когда она разглядела в оптику винтовки едва различимые на черном от чеченской грязи камуфлированном бушлате лейтенантские звезды. И голубые, мальчишечьи глаза… Сделала вид, что в магазине перекосило патрон, благо таким штучкам научилась. «Чехи» недобро шипели по-своему, но другой винтовки не было. Группе пришлось отойти без выстрела.
Стрелять в своих ей все же пришлось, иначе было не выжить. Старалась по возможности «мазать», но нескольких ранила, а одного пришлось убить. Благо, что тот стоял спиной, глядя в глаза жертве, она не смогла бы нажать курок. Истек срок ее трехмесячного контракта, но тех, кто об этом помнил, давно не было в живых. Да и как, какими путями выбираться домой? Инга не знала.
Из Грозного она отступила вместе с боевиками. Бородачи из отряда, к которому она прибилась, несколько раз пытались ее изнасиловать, спасал полевой командир, которого головорезы слушались безоговорочно. К концу апреля 1995-го Инга была похожа на зомби. Спать, принимать пищу, ухаживать за оружием, «работать»…Ночами, когда удавалось поспать подольше, словно проваливалась в черный колодец. Без снов, но Инга даже радовалась этому: кошмаров хватало наяву, а что-то другое на войне приснится вряд ли. И постоянный страх. Боялась «чехов», зверевших с каждым днем все больше, боялась своих, которые, по слухам, с наемницами-снайпершами не церемонились. Сдаться, и «закосить» под санитарку не позволило бы плечо, до синевы отбитое прикладом, и въевшаяся в кожу рук пороховая гарь. Жила надеждой увидеть сына и мать, вернуться домой.
Чудо произошло. В мае их отряд практически полностью разгромили. В бою Инга получила сильнейшую контузию, почти неделю не приходила в сознание. Очнулась в одном из полевых госпиталей группировки внутренних войск. Всем было не до нее, и особо разбираться с Ингой не стали — поверили ее нелепой легенде, что жила в Грозном, работала санитаркой в горбольнице, а потом, мол, «духи», отступая, забрали с собой. Благо, что винтовка оказалась отброшенной от нее взрывом метров на десять, да снайперский синяк на фоне прочих больших и малых кровоподтеков никому не бросился в глаза.
В июне из Ростова добралась до Питера, где мать ее уже похоронила. Пришлось переехать сначала в другой район, а затем и город: все боялась, что на нее выйдут либо свои спецслужбы, либо чеченцы. И неизвестно, что хуже. Через год вышла замуж, сменила фамилию, поменяла привычки и цвет волос. Открыли с мужем свое дело, жизнь потихоньку стала входить в нормальное русло.
И только тогда ей стали сниться сны о войне. И как самый кошмарный — в перекрестье прицела бездонно-голубые глаза спасенного ею лейтенанта. Только здесь, в повторяющемся ночном кошмаре, она его убивала. Снова и снова…

Не скрою: мне было ни по себе, когда слушал сбивчивый рассказ Инги. Еще хуже, когда пишу эти строки. Кстати, для меня именно она окончательно развеяла миф о «белых колготках»: не носят женщины на войне белых колготок. Вообще никаких не носят, под «камуфляжем» все равно не видно.

Дорожное знакомство — штука несерьезная, доехали до станции назначения и разбежались. Координатами не обменивались, да, если честно, и не хотелось. В тот момент почему-то подумалось о десятках, возможно сотнях «диких гусынь», спешащих в очередной очаг напряженности за длинным инвалютным рублем. Губя чьи-то жизни и свои души, они пройдут или сгинут на дорогах чужой войны. И только выжив вопреки всему, поймут, что дороги эти ведут в никуда.