Сочинение на тему Нравственные проблемы в рассказе Солженицына «Матренин двор. Cочинение «Нравственная проблематика рассказа А

Рассказ А. И. Солженицына «Матренин двор» (1959) имел автобиографическую основу. То, что увидел писатель в русской деревне после своего освобождения, было типич-ным, а поэтому особенно болезненным. Тяжелое положе-ние деревни, испытавшей страшные годы коллективиза-ции, кормившей страну во время войны, поднимавшей после лихолетья разрушенное хозяйство, так правдиво не представало на страницах произведений. Работа в колхозе за трудодни вместо денег, отсутствие пенсии и какой бы то ни было благодарности («Государство — оно минутное. Сегодня, вишь, дало, а завтра отымет») — все это реаль-ность крестьянской жизни, о которой нужно было громко заявить. Первоначальным названием было — «Не стоит село без праведника», окончательный вариант был пред-ложен А. Т. Твардовским.

В цент-ре повествования находится простая русская крестьянка, до краев испившая беды своей страны, своей малой родины. Но никакие жизненные трудности не могут изменить этого душевного человека, сделать его черствым и бессердечным. Вот Матрена никому и не могла отказать, всем помогала. Потеря шестерых детей не ожесточила героиню: всю мате-ринскую любовь и заботу она отдала приемной дочери Кире. Сама жизнь Матрены — нравственный урок, она не уклады-валась в традиционную деревенскую схему: «Не гналась за обзаводом… Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом бе-речь’ их больше своей жизни. Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев. Не понятая и брошенная даже своим мужем, схоронившая шесть детей, но не нрав свой общительный, чужая сестрам, золовкам, смеш-ная, по-глупому работающая на других бесплатно, — она не скопила имущества к смерти…» Материал с сайта

Рассказ А. И. Солженицына написан в реалистических традициях. И в нем нет излишней приукрашенности. Пра-ведный образ главной героини, для которой дом — это кате-гория духовная, противопоставляется людям обычным, стремящимся своего не упустить и не замечающим, как их жестокость ранит. «Не спала Матрена две ночи. Нелегко ей было решиться. Не жалко было саму горницу, стоявшую без дела, как вообще ни труда, ни добра своего не жалела Мат-рена никогда. И горница эта все равно была завещана Кире. Но жутко ей было начать ломать ту крышу, под которой про-жила сорок лет. Даже мне, постояльцу, было больно, что начнут отрывать доски и выворачивать бревна дома. А для Матрены было это — конец ее жизни всей». Символичен трагический конец рассказа: когда разобрана горница, Мат-рена погибает. И жизнь быстро берет свое — Фаддей, деверь

Матрены, «преодолевая немощь и ломоту, оживился и помо-лодел»: начал разбирать сарай и забор, оставшиеся без хо-зяйки.

Внутренний свет души таких людей освещает жизнь ок-ружающим. Потому-то и говорит в финале рассказа автор: «Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот са-мый праведник, без которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша».

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

• нравственный урок в рассказе матренин двор
• нравственные уроки солженицына по рассказу матрёнин двор
• нравственная проблематика рассказа солженицына матренин двор
• матренин двор темы уроков
• сочинение миниатюра матренин двор

Однако, поклонники гения нам возразят: да, допустим со стилем у А.И. Солженицына есть проблемы, но зато какое содержание, какие идеи, какова их значимость для общества!

Вам ответят, что Нобелевскую премию в области литературы он получил не за литературу, а за «нравственную силу в традициях великой русской литературы» , т. е. не за форму, а за содержание, иными словами, за идеологию.

Что же. Будем разбираться с идеологией и с «нравственной силой». И с ужасом увидим, что и здесь говорить не о чем. Нравственная сторона большей части солженицынских произведений в целом не возвышается выше девятого круга Дантова ада. Ледяного колодца, где караются предатели.

Почему? Потому что, Солженицын не просто оправдал, а воспел и возвеличил предательство. Прежде всего - измену Родине.

Вот перл Солженицыновской мысли: «Иногда мы хотим солгать, а Язык нам не дает. Этих людей объявляли изменниками, но в языке примечательно ошибались - и судьи, и прокуроры, и следователи. И сами осужденные, и весь народ, и газеты повторили и закрепили эту ошибку, невольно выдавая правду, их хотели объявить изменниками РодинЕ, но никто не говорил и не писал даже в судебных материалах иначе, как "изменники Родины".

Ты сказал! Это были не изменники ей, а ее изменники. Не они, несчастные, изменили Родине, но расчетливая Родина изменила им и притом ТРИЖДЫ.

Первый раз бездарно она предала их на поле сражения - когда правительство, излюбленное Родиной, сделало все, что могло, для проигрыша войны: уничтожило линии укреплений, подставило авиацию на разгром, разобрало танки и артиллерию, лишило толковых генералов и запретило армиям сопротивляться. Военнопленные - это и были именно те, чьими телами был принят удар и остановлен вермахт.

Второй раз бессердечно предала их Родина, покидая подохнуть в плену.

И теперь третий раз бессовестно она их предала, заманив материнской любовью ("Родина простила! Родина зовет!") и накинув удавку уже на границе » .

С фактической точки зрения большая часть сказанного - бессовестная ложь. Не одного впрочем, Солженицына, но и хрущевских пропагандистов. На этом мы остановимся ниже. С нравственной точки зрения - это не просто оправдание коллаборационизма и воинской измены, но и полное извращение понятий: уже не солдат, предавший воинскую присягу и с оружием пошедший против Родины объявляется изменником, но сама Родина, попавшая в беду, становится изменницей, поскольку будто бы допустила этого солдата попасть в плен и якобы не проявила о нем должной заботы. Соответственно, с точки зрения Солженицына, этот солдат имеет право делать со своей Родиной, т. е. со своим народом что угодно: истреблять, убивать, жечь, насиловать. И соответственный вывод относительно Власова и власовцев: «Не рабами распрямлялись с той стороны фронта, чтоб хоть замахнуться, чтобы погрозить Отцу усатому». То, что за отцом усатым стояло еще сто девяносто миллионов жителей Советского Союза, которых собирались истребить немцы и власовцы, автора не интересует. А насчет не рабами - смешно и омерзительно изображать простых подручных СС и подчиненных Гиммлера этакими свободолюбцами. Но об этом - немного ниже.

А в целом, это полное извращение нравственной иерархии. Обиженный индивид ставит себя выше Родины. У нормального русского человека к России, к Родине иное отношение:

«Но русские среди трудов и битв,

хотя порой с отчаянья немеют,

обиды на Россию не имеют:

она для них превыше всех обид» .

Квинтэссенция русофобии и антипатриотизма содержится в третьей части «Архипелага Гулага», куда Солженицын включил такие пассажи, которые ужаснули даже многих его советских единомышленников. Например, вот такой, с оправданием коллаборационистов, в частности преподававших при немцах: "Конечно, за это придется заплатить. Из школы придется вынести портреты с усами и, может быть, внести портреты с усиками. Елка придется уже не на Новый год, а на Рождество, и директору придется на ней (и еще в какую-нибудь имперскую годовщину вместо октябрьской) произнести речь во славу новой замечательной жизни -- а она на самом деле дурна. Но ведь и раньше говорились речи во славу замечательной жизни, а она была тоже дурна. То есть, прежде-то кривить душой и врать детям приходилось гораздо больше... " . Иными словами - какая разница между фашистским режимом и советским. Одинаковые. Советский, впрочем, немного хуже - врать-де приходилось больше!

А из этого выковался афоризм (точнее - афонаризм): «Ну и что, если победили бы немцы? Висел портрет с усами, повесили бы с усиками. Всего и делов! ". Не с этой ли подлой фразы потом пошли совсем не безобидные «байки» насчёт «баварского пива» и подобные рассуждения?

Как известно, в природе нет абсолютно равных величин. Поэтому, так или иначе, «концепция двух равно преступных тоталитарных режимов», выработанная немецкими историками 60-х-70х годов требует выбора. И Солженицын выбирает фашистов. Для него Гестапо лучше НКВД, нацистский режим - более мягкий, человечный и менее долговечный, чем советский. Солженицын рассуждает следующим образом: «Н о принцип! Но самый принцип! Но имеет ли право русский человек для достижения своих политических целей, пусть кажущихся ему правильными, опереться на локоть немецкого империализма?!.. Да еще в момент беспощадной с ним войны?
Вот, правда, ключевой вопрос: для целей, кажущихся тебе благородными, можно ли воспользоваться поддержкой воюющего с Россией немецкого империализма?
Все единодушно воскликнут сегодня: нет! нет! нет!
Но откуда же тогда - немецкий пломбированный вагон от Швейцарии до Швеции и с заездом (как мы теперь узнали) в Берлин? Вся печать от меньшевиков до кадетов тоже кричала: нет! нет! - а большевики разъяснили, что это можно, что даже смешно в этом укорять. Да и не один там был вагон. А летом 1918-го сколько вагонов большевики погнали из России - то с продуктами, то с золотом - и всё Вильгельму в пасть! П_р_е_в_р_а_т_и_т_ь _в_о_й_н_у _в _г_р_а_ж_д_а_н_с_к_у_ю - это Ленин предложил прежде власовцев.
- Но ц_е_л_и! но цели какие были?!
А - какие?
А ведь то - Вильгельм! кайзер! кайзерчик! То же - не Гитлер! И в России рази ж было правительство? временное...
Впрочем, по военной запальчивости мы и о кайзере когда-то не писали иного, как "лютый" да "кровожадный", о кайзеровских солдатах незапасливо кричали, что они младенцам головы колют о камни. Но пусть - кайзер. Однако и Временное же: ЧК не имело, в затылки не стреляло, в лагеря не сажало, в колхозы не загоняло, мутью к горлу не подступало. Временное - тоже не сталинское. Пропорционально.

Пред нами - явная реабилитация нацизма и сотрудничества с ним, а равно и узаконивание измены ссылкой на исторический прецедент большевиков (во многом ложная). Оказывается, с нацизмом можно и должно сотрудничать во имя социального протеста, во имя сокрушения нехорошего Сталина. Чему удивляться недавно отвергнутой ВАКом диссертации Александрова, в которой проводится мысль о том, что власовцы - герои антисоветского социального протеста, если в школах велено изучать ГУЛАГ Солженицына? В целом данные (и иные) солженицынские рассуждения целиком и полностью подпадают под обвинение в реабилитации фашизма и под решения Нюрнбергского трибунала, а равно под закон об уголовной ответственности за уравнивание СССР и Германии, за искажение роли СССР в годы Второй Мировой войны. За реабилитацию Власова и власовцев (как и за многое другое) «Архипелаг Гулаг» достоин быть включенным в список экстремистской литературы, а не в школьную программу. Известно, что Первая дивизия т. н. Российской Освободительной Армии Власова состояла в большей части из бывших карателей - т. н. «Бригады Каминского», которая уничтожала мирных граждан на территории Брянщины, Белоруссии, Польши, та самая «Бригада Каминского», которую Солженицын силится представить в «Архипелаге» символом освободительного движения России, а ее командира - «почетным великомучеником», якобы замученным красноармейцами (на самом деле - немцами за жестокость, см. о нем ниже).

Многие обижаются на прозвище «литературный власовец», прилепленное к Солженицыну. Однако на что обижаться, если сам нобелевский лауреат расписался в любви к Власову и власовскому движению? «Возьму на себя сказать: да ничего бы не стоил наш народ, был бы народом безнадёжных холопов, если б в эту войну упустил хоть издали потрясти винтовкой сталинскому правительству, упустил бы хоть замахнуться да матюгнуться на [Отца родного]. У немцев был генеральский заговор - а у нас? Наши генеральские верхи были (и остались по сегодня) ничтожны, растлены партийной идеологией и корыстью и не сохранили в себе национального духа, как это бывает в других странах. И только [низы] солдатско-мужицко-казацкие замахнулись и ударили. Это были сплошь - [низы], там исчезающе мало было участие бывшего дворянства из эмиграции или бывших богатых слоёв, или интеллигенции. И если бы дан был этому движению свободный размах, как он потёк с первых недель войны - то это стало бы некой новой Пугачёвщиной: по широте и уровню захваченных слоёв, по поддержке населения, по казачьему участию, по духу - рассчитаться с вельможными злодеями, по стихийности напора при слабости руководства. Во всяком случае, движение это было куда более народным, [простонародным], чем всё интеллигентское "освободительное движение" с начала ХХ века и до февраля 17 г. с его мнимо-народными целями и с его октябрьскими плодами. Но не суждено было ему развернуться, а погибнуть позорно с клеймом: [измена] .

Иными словами, власовцы - народные герои, новые пугачевы (правда потенциально), с могучим казацким замахом народно-освободительного движения. Отметим, что именно отсюда вырастают такие опусы, как , где почти дословно воспроизводится этот тезис Солженицына о том, что «власовцам не дано было стать героями, но они могли ими стать». И все это - ложь, ложь и ложь.

Ложью является тезис Солженицына о том, что Власовское движение было низовым, народным. Власовский проект частично реализовался только потому, что Власов побывал на приеме у Гиммлера в сентябре 1944 и тот дал добро на создание...2 дивизий. Будто с ними можно было победить восьмимиллионную Красную Армию! Власов погнал на позорный убой доверившихся ему военнопленных, чтобы продлить дни Гитлера и Гиммлера. Каждый шаг Власова контролировался Гестапо, при этом нацисты не стеснялись. Появившийся на политзанятии власовцев немецкий генерал без всяких церемоний провел указкой по Уралу и сказал: «Что до этих гор - все наше. Ну а дальше на восток - то ваше». Даже навидавшиеся всего власовцы обалдели от подобной наглости . Но ничего, перетерпели и это. При это дело было в феврале 1945 г., когда немцам, казалось, надо было спрятать в карман свои колониальные претензии, далеко и глубоко. А ничего подобного. Этот случай показывает и меру «независимости» власовского так сказать правительства, меру уважения немцев к своим русским пособникам, и меру правдивости в обещаниях Власова о создании России в границах 1938 года, о каковых трепетно пишет Солженицын.

К тому же организовывали КОНР и РОА те же советские генералы, бывшие члены ВКП(б) под присмотром СС и СД, те самые, которых Солженицын обвиняет в растленности и своекорыстии. Образовался какой-то противоестественный нацистко-коммунистический симбиоз. Ненавистник советского строя, но временами трезвый наблюдатель, Иван Солоневич справедливо замечает: «Нельзя же объяснить простой случайностью тот факт, что к руководству власовской армии были допущены одни коммунисты, которые в 1943 и в 1948 годах называли себя «бывшими коммунистами». Я не верю в «бывших коммунистов» ибо принадлежность к коммунистической партии вовсе не ограничивается наличием партийного билета, она определяется наличием «партийных навыков», от которых отвязаться не так-то просто » . Солоневичу неведомо было модное ныне слово «ментальность», но в своей работе он показывает потрясающий пример синтеза нацистской и коммунистической ментальности власовских вождей: «Мою книжку «Большевизм и крестьянство», которую я не под своим именем пытался выпустить в Праге, власовская цензура запретила за критику «ликвидации кулака как класса». Об этой ликвидации русского мужика мне Жиленков рассказывал в тонах искреннего партийного энтузиазма... » . Естественно, на большей части оккупированных территорий нацисты оставили колхозы в неприкосновенности: так удобнее им было эксплуатировать русского мужика.

И конечный вывод Солоневича неопровержим: «Никто не стал бы рекомендовать нести в Россию знамя монархии под прикрытием Гитлера и Гиммлера, Власова и Жиленкова. Все эти четверо были людьми одного и того же порядка: Власову была предоставлена только показательно-строевая часть «армии», а политику этой армии проводил Гиммлер руками Жиленкова. Стал бы я под знамена этакого двуглавого орла, одна голова которого торчала бы из ОГПУ, а другая из Гестапо » . Только добавим: из того ОГПУ, которое проводило неправедные репрессии в 1937 г. и в значительной степени было укрощено Сталиным и Берией в 1939 г.

Отметим так, что коммунизм был специфический. Троцкистского разлива. Недаром Гитлер уважал Троцкого, а тот считал, что победа Гитлера над Россией дает единственный шанс для торжества подлинного коммунизма.

И как раз коммунистическо-троцкистская ментальность неудержимо прорастает из Солженицына. Он восторгается «несостоявшейся пугачевщиной», прямо в духе коммунистических историков, типа Покровского, забывая и о возможных заграничных пружинах этого мятежа и жестокостях, мерзостях и свинствах, которые сотворили пугачевцы . Так и хочется сказать: с кем вы, мастера культуры? Определитесь! Либо вы против классовой борьбы во всех случаях, либо за нее. А то получается, есть свои бунтовщики и не свои, свои родные «оппозиционеры» и злые талибы... Лицемерие, да и только, какому и Госдеп позавидует.

С одной стороны, Солженицын ненавидит Ленина и ленинскую идею превращения «империалистической войны в гражданскую», но охотно приемлет ее для власовцев (см. выше). А почему - потому что они воевали против Сталина. Вместе с Вильгельмом, получается, нельзя, а с Гитлером против Сталина - можно!

Подобная концепция связана с ненавистью к советскому строю, которая неизбежно переходит на историческую Россию. Но ненависть глушит разум. А сон разума рождает чудовищ.

Похвалами предательству и антипатриотизмом наполнены многие опусы лауреата. Например, «В круге первом». Измену дипломата Володина, стремившегося помешать передаче атомных секретов советским разведчикам, Солженицын стремится оправдать страшилками о тиране, который получит в свои руки сверхоружие. Показательно, однако, что в «Круге первом» нет трех японских слов - Хиросима, Нагасаки и хибакуся. Летчик-метеоролог Изерли, сообщивший о том, что над Хиросимой чистое небо, после войны мучился муками совести и требовал посадить себя в тюрьму, пока его не бросили в сумасшедший дом.
После войны была издана очень показательная брошюрка с документальными воспоминаниями экипажа бомбардировщика «Энола Гей», доставившего к Хиросиме первую атомную бомбу «Малыш». Что чувствовали эти двенадцать человек, когда увидели под собой город, превращенный ими в пепел?
НЕЛЬСОН. Как только бомба отделилась, самолет развернулся градусов на 160 и резко пошел на снижение, чтобы набрать скорость. Все надели темные очки.
ДЖЕППСОН. Это ожидание было самым тревожным моментом полета. Я знал, что бомба будет падать 47 секунд, и начал считать в уме, но, когда дошел до 47, ничего не произошло. Потом я вспомнил, что ударной волне еще потребуется время, чтобы догнать нас, и как раз тут-то она и пришла.
КЭРОН. Я делал снимки. Это было захватывающее зрелище. Гриб пепельно-серого дыма с красной сердцевиной. Видно было, что там внутри все горит. Мне было приказано сосчитать пожары. Черт побери, я сразу же понял, что это немыслимо! Крутящаяся, кипящая мгла, похожая на лаву, закрыла город и растеклась в стороны к подножиям холмов.
ШУМАРД. Все в этом облаке было смертью. Вместе с дымом вверх летели какие-то черные обломки. Один из нас сказал: "Это души японцев возносятся на небо".
БЕСЕР. Да, в городе пылало все, что только могло гореть. "Ребята, вы только что сбросили первую в истории атомную бомбу!" - раздался в шлемофонах голос полковника Тиббетса. Я записывал все на пленку, но потом кто-то упрятал все эти записи под замок.
КЭРОН. На обратном пути командир спросил меня, что я думаю о полете. "Это похлеще, чем за четверть доллара съехать на собственном заду с горы в парке Кони-айленд", - пошутил я. "Тогда я соберу с вас по четвертаку, когда мы сядем!" - засмеялся полковник. "Придется подождать до получки!" - ответили мы хором.
ВАН КИРК. Главная мысль была, конечно, о себе: поскорее выбраться из всего этого и вернуться целым.
ФЕРИБИ. Капитан первого ранга Парсонс и я должны были составить рапорт, чтобы послать его президенту через Гуам.
ТИББЕТС. Никакие условные выражения, о которых было договорено, не годились, и мы решили передать телеграмму открытым текстом. Я не помню ее дословно, но там говорилось, что результаты бомбежки превосходят все ожидания .

Кажется, здесь все ясно. Никаких признаков раскаяния. Убийство 200000 человек - аттракцион. Обыкновенный фашизм, еще более страшный в своей циничной пошлости.

А вот, что увидели первые очевидцы с земли. Вот репортаж Бирта Брэтчета, побывавшего в Хиросиме в сентябре 1945 г.: «Утром 3 сентября Бэрчетт сошел с поезда в Хиросиме, став первым иностранным корреспондентом, который увидел этот город после атомного взрыва. Вместе с японским журналистом Накамурой из телеграфного агентства Киодо Цусин Бэрчетт обошел бескрайнее красноватое пепелище, побывал на уличных пунктах первой помощи. И там же, среди развалин и стонов, отстучал на машинке свой репортаж, озаглавленный: "Я пишу об этом, чтобы предостеречь мир..."

"...Почти через месяц после того, как первая атомная бомба разрушила Хиросиму, в городе продолжают умирать люди - загадочно и ужасно. Горожане, не пострадавшие в день катастрофы, погибают от неизвестной болезни, которую я не могу назвать иначе, как атомной чумой. Без всякой видимой причины их здоровье начинает ухудшаться. У них выпадают волосы, на теле появляются пятна, начинается кровотечение из ушей, носа и рта. Хиросима, - писал Бэрчетт, - не похожа на город, пострадавший от обычной бомбежки. Впечатление такое, будто по улице прошел гигантский каток, раздавив все живое. На этом первом живом полигоне, где была испытана сила атомной бомбы, я увидел невыразимое словами, кошмарное опустошение, какого я не встречал нигде за четыре года войны".
После бомбардировки в Хиросиме царил настоящий ад. Вспоминает чудом выживший свидетель Акико Такахура:

«Три цвета характеризуют для меня день, когда атомная бомба была сброшена на Хиросиму: чёрный, красный и коричневый. Чёрный - потому что взрыв отрезал солнечный свет и погрузил мир в темноту. Красный был цветом крови, текущей из израненных и переломанных людей. Он также был цветом пожаров, сжёгших всё в городе. Коричневый был цветом сожжённой, отваливающейся от тела кожи, подвергшейся действию светового излучения от взрыва » .

От теплового излучения некоторые японцы моментально испарились, оставив тени на стенах или на асфальте. Ударная волна сметала здания и убивала тысячи людей. В Хиросиме бушевал самый настоящий огненный смерч, в котором горели заживо тысячи мирных жителе

Общее количество погибших только при взрыве составило от 90 до 166 тысяч человек в Хиросиме и от 60 до 80 тысяч человек - в Нагасаки. И это не все - от лучевой болезни скончалось около 200 тысяч человек.
Вот, что ждало бы нас, если бы не советский урановый проект. Безусловно, в сталинское время было совершено немало беззаконий, но атомную бомбу мы никогда не применили на войне. Ничего подобного трагедии Хиросимы и Нагасаки Советский Союз не совершал. Не будем также забывать, что сейчас мы живем плодами сталинско-брежневской индустриализации, немыслимой без коллективизации, (тот же нефтегазовый комплекс, например) и если сейчас государство Российское независимо и пока неуязвимо для внешней агрессии, если на наших просторах не повторяется трагедия Югославии и Ирака, то это - во многом благодаря ВПК и ракетно-ядерному щиту, заложенному при Сталине. И если нас после войны не сожгли в ядерном огне американцы, как Хиросиму и Нагасаки, то в определенной мере мы обязаны этим Сталину как инициатору ядерного проекта.
Но Солженицын как раз сохранение СССР и считает преступлением. Для него это тюрьма во главе с людоедом. Вот ключевая цитата: «Кто прав, кто виноват? Кто это может сказать? - Да я тебе скажу! - с готовностью отозвался просветлевший Спиридон, с такой готовностью, будто спрашивали его, какой дежурняк заступит дежурить с утра. - Я тебе скажу: волкодав - прав, а людоед - нет! - Как-как-как? - задохнулся Нержин от простоты и силы решения. - Вот так, - с жестокой уверенностью повторил Спиридон, весь обернувшись к Нержину: - [Волкодав прав, а людоед - нет]. И, приклонившись, горячо дохнул из-под усов в лицо Нержину:
- Если бы мне, Глеба, сказали сейчас: вот летит такой самолёт, на ем бомба атомная. Хочешь, тебя тут как собаку похоронит под лестницей, и семью твою перекроет, и ещё мильён людей, но с вами - Отца Усатого и всё заведение их с корнем, чтоб не было больше, чтоб не страдал народ по лагерях, по колхозах, по лесхозах?

Спиридон напрягся, подпирая крутыми плечами уже словно падающую на него лестницу, и вместе с ней крышу, и всю Москву. - Я, Глеба, поверишь? нет больше терпежу! терпежу - не осталось! я бы сказал, - он вывернул голову к самолёту: - А ну! ну! кидай! Рушь!! Лицо Спиридона было перекошено усталостью и мукой. На красноватые нижние веки из невидящих глаз наплыло по слезе .

Ну да, рушь, чтобы не страдал. Страдать будет некому. Все страдальцы испарятся, как японцы на асфальте. Солженицын предлагает гильотину, как средство от головной боли... По-моему, подобные высказывания должны подпадать под уголовную статью «Склонение к самоубийству». И кто на самом деле людоед? Может все-таки Трумэн и экипаж «Энолы Гэй»?

Когда мы читали «В круге первом», то не мог отделаться от ощущения, что это все мы слышали. В поэтической форме. Из прекрасного эмигрантского далека.

«Россия тридцать лет живет в тюрьме.
На Соловках или на Колыме.
И лишь на Колыме и Соловках
Россия та, что будет жить в веках.

Все остальное - планетарный ад:
Проклятый Кремль, безумный Сталинград.
Они достойны только одного -
Огня, испепелящего его».

Это - стихи Георгия Иванова, написанные в 1949 году, «замечательного русского патриота», по словам прот.Георгия Митрофанова. Об этих стихах метко высказался профессор Алексей Светозарский: «Чего же ожидать от сего славного сына Серебряного века? Мечи картонные и кровь для них, особенно чужая, - "клюквенный сок", в том числе и та, что лилась под Сталинградом. Ну а то, что и Кремль, и Сталинград достойны "испепеляющего" огня, то в этом "патриот" сам благополучно пересидевший и войну, и оккупацию в тихом французском захолустье был, увы, не одинок в своем желании. Об "очищающем" огне ядерной войны говорилось в Пасхальном послании 1948 года Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей. Было такое слово. Но, к счастью, не дело. Кстати, может быть, этим посланием и навеяны эти вирши "одного из самых выдающихся поэтов русского зарубежья"? Кто знает? » .
Стоит, кстати, прочесть его внимательней. Вот что писал митрополит Анастасий (Грибановский) в 1948 году: «Наше время изобрело свои особые средства истребления людей и всего живого на земле: они обладают такою разрушительною силою, что в один миг могут обратить большие пространства в сплошную пустыню. Все готов испепелить этот адский огонь, вызванный самим человеком из бездны, и мы снова слышим жалобу пророка, обращенную к Богу: "Доколе плакати имать земля и трава вся сельная исхнет от злобы живущих на ней" (Иерем. 12, 4). Но этот страшный опустошительный огонь имеет не только разрушительное, но и свое очистительное действие: ибо в нем сгорают и те, кто воспламеняют его, и вместе с ним все пороки, преступления и страсти, какими они оскверняют землю. [...] Атомные бомбы и все другие разрушительные средства, изобретенные нынешней техникой, поистине менее опасны для нашего Отечества, чем нравственное разложение, какое вносят в русскую душу своим примером высшие представители гражданской и церковной власти. Разложение атома приносит с собой только физическое опустошение и разрушение, а растление ума, сердца и воли влечет за собой духовную смерть целого народа, после которой нет воскресения »

Иными словами, сожжению обрекались не только Сталин, Жуков, Ворошилов, Рокоссовский но и Святейший Патриарх Алексий I, митрополит Григорий (Чуков), митрополит Иосиф (Чернов), святитель Лука (Войно-Ясенецкий) - тогдашние «высшие представители церковной власти». И миллионы наших соотечественников, в том числе миллионы верующих православных христиан, выстрадавших и гонения, и Великую Отечественную войну. Только митрополит Анастасий весьма деликатно и политкорректно умалчивает о том нравственном разложении и примере, который показывали высшие представители западной гражданской и церковной власти, в том числе и православной, не гнушавшейся сотрудничеством с нацистами в Германии и Югославии. И забывает великие евангельские слова: «Какой мерой мерите, такой и вам отмерят» . Заметим, кстати, что в 1948-49 году слова об испепеляющем огне опирались на солидный военный фундамент - сто атомных бомб США, готовых обрушиться на СССР. Так что данная риторика обслуживала известные военные намерения - уничтожить советскую Россию до основания...
То, что Солженицын зависим от зарубежных концепций - не новость. Но страшно, что он информационно обслуживал возможное ядерное нападение на СССР, то есть совершал государственную измену. Проще говоря, предательство своей родины.
В «Круге первом» для совершившего государственную измену дипломата Володина появляется удачный эпитет. Князь Курбский. Готовый восстать против «тирана» Грозного. Только Курбский несостоявшийся. И в этом - суть конфликта. Знатный предатель, переметчик, идущий против державца Земли Русской. И, объективно, против своей Родины. Готовый участвовать в ее сожжении ядерным огнем. На почве слепой ненависти к своему благодетелю и отцу, пусть временами суровому и жесткому. Однако, Володин сливается с самим Солженицыным, который стал таким же предателем и переветником, выступившим против грозного Отца народов. Только Солженицын оказался удачливее и Володина и Курбского: благополучно переместился за границу, да еще с помпой, в отличие от беглого боярина, а там, в подражании Курбскому, говоря языком А.К.Толстого,

За безопасным сидя рубежом,

Стал лаяться, как пес из-за ограды .

Как говорится, чему посмеешься, тому послужишь. Солженицын не жаловал Герцена, однако уподобился ему в том, что с «того берега» звонил в колокол новой русской революции и, заодно к интервенции, и призывал даже не к топору, а к атомной дубине против своего Отечества.

При объективном рассмотрении, в образе Володина все же есть известная доля правды. Сытое безделье подвигло декабристов на их мятеж 14 декабря против благодетеля-царя. Оно же подвигало детей номенклатуры выходить на профашистские демонстрации в начале восьмидесятых. Но тогда какова цена этому подвигу? И если мы рассмотрим жизнь Солженицына в СССР с 1962 по 1974 г. то увидим практически такое же безделье, щедро оплаченное, кстати, не только иностранными, но и советскими источниками финансирования.

И, напоследок еще одно. Иннокентий участвует в предательстве. Не только Российской Державы в целом. В его звонке - судьба разведчика Юрия Коваля и его американских помощников, которых он готов посадить на электрический стул. Ради своей мечты и ненависти. И Солженицын воспевает Иудин грех и, по сути дела пишет литературный донос на свою Родину. В предыдущей главе мы говорили о художественной и исторической несостоятельности романа «В круге первом», однако, должны сделать важную оговорку. Он неубедителен для здравомысленного читателя, а для того, кто накручен антисоветской пропагандой и не разбирается в советских реалиях и заранее считает СССР и Россию империей зла. «В круге первом» вполне может быть приемлемым, разумеется не как художественное произведение, а как агитка. Все равно, как зов к борзым на охоте: «Ату его. Кусь-кусь». И первоначальный адресат романа - западный читатель, которого во что бы то ни стало следует убедить в том, что СССР - царство тьмы, достойное только одного - «огня, испепелящего его», то есть атомной бомбардировки. Иначе говоря, Солженицын не только воспевает, но и совершает Иудин грех.

Вот один лишь из эпизодов. Пугачев вошел в алтарь, сел на церковный престол и сказал: «Как давно я не сидел на престоле»... Церковь Георгиевская была осквернена даже калом - лошадиным и человечьим. См. Пушкин А.С. История Пугачева. Пушкин А.С. Собрание сочинений. Т.8. С. 100. М., 1977. Всего пугачевцами было казнено не менее 10000 человек, притом не только дворян, но и священников, купцов и крестьян. Существует версия, согласно которой Пугачев был подготовлен польскими конфедератами.

Всеволод Овчинников. Горячий пепел. М, 1980. С. 60-61.

Там же. С. 82. Отметим, что Пентагон поспешил объявить Бэрчетта жертвой японской пропаганды и заявить, что никаких последствий радиации в Хиросиме нет.

Там же. С. 51.

В круге первом. Собрание сочинений. Т.3. М., 1991. С.

Светозарский А. Кое-что о церковной проповеди прот. Георгия Митрофанова. https://pravoslavie.ru/37771.html

«Святая Русь». Штутгарт, 1948 год. Январь.

Василик В.В. О Хиросиме, Нагасаки и белой демонии. http://www.pravoslavie.ru/81242.html

Толстой А.К. Смерть Иоанна Грозного. Толстой А.К. Собрание сочинений. Т. 3. М., 1980. С. 32.

Как остаться человеком в трудных жизненных условиях? Отвечая на этот вопрос, А. И. Солженицын в своих произведениях раскрывает проблемы нравственности и морального выбора человека. У героев его произведений далеко не лёгкая судьба, но они показывают, что даже при самых тяжёлых обстоятельствах не стоит падать духом и позволять себя сломить.

Например, главный герой одноимённого рассказа «Один день Ивана Денисовича» был несправедливо заключён в один из сталинских лагерей.

Автор повествует всего об одном дне заключённого, но этого хватает, чтобы представить себе суровую лагерную жизнь. Каждый из зэков выбирает свой путь выживания. Кто-то, забыв честь и достоинство, становится «шакалом», как Пантелеев, стучащий на других заключённых, или Фетюков, выпрашивающий окурки. Кто-то приспосабливается к такой жизни, ища лазейки. Так Цезарь, став помощником нормировщика, получает посылки два раза в месяц. А есть те, кого лагерная жизнь не сумела сломить, кто сохранил свои моральные принципы. Это бригадир Тюрин, баптист Алёшка и сам Иван Денисович. Они стойко выдерживают все тяготы: «…но он не был шакал даже после восьми лет общих работ – и чем дальше, тем крепче утверждался…». Именно такие люди пользуются уважением. Если всегда держаться нравственных ценностей, то ничто и никто не сможет сломить этот стержень.

Другим примером по этой проблеме служит рассказ А. И. Солженицына «Матренин двор». Главная героиня, Матрёна Васильевна, - одинокая старушка, у которой из живности только коза и хромая кошка. Её муж пропал на войне, все шестеро детей умерли в младенчестве. Хоть у неё и была приёмная дочь Кира, но та быстро вышла замуж и уехала. Матрёна была вынуждена вести хозяйство одна. Она рано вставала и поздно ложилась. Кроме того, Матрёна Васильевна никогда не отказывала в помощи, хоть у неё и было множество собственных забот. Несмотря на все трудности, она придерживалась праведного пути.

Таким образом, высоконравственные люди всегда играли важную роль в жизни общества. И А. И. Солженицын показывает на героях своих произведений, что нужно уметь сохранить в себе моральную опору, как бы ни было тяжело.

Обновлено: 2018-05-12

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Рассказ А. И. Солженицына «Матренин двор» (1959) имел автобиографическую основу. То, что увидел писатель в русской деревне после своего освобождения, было типич­ным, а поэтому особенно болезненным. Тяжелое положе­ние деревни, испытавшей страшные годы коллективиза­ции, кормившей страну во время войны, поднимавшей после лихолетья разрушенное хозяйство, так правдиво не представало на страницах произведений. Работа в колхозе за трудодни вместо денег, отсутствие пенсии и какой бы то ни было благодарности («Государство - оно минутное. Сегодня, вишь, дало, а завтра отымет») - все это реаль­ность крестьянской жизни, о которой нужно было громко заявить. Первоначальным названием было - «Не стоит село без праведника», окончательный вариант был пред­ложен А. Т. Твардовским.

Сюжетная основа рассказа и его проблематика. В цент­ре повествования находится простая русская крестьянка, до краев испившая беды своей страны, своей малой родины. Но никакие жизненные трудности не могут изменить этого душевного человека, сделать его черствым и бессердечным. Вот Матрена никому и не могла отказать, всем помогала. Потеря шестерых детей не ожесточила героиню: всю мате­ринскую любовь и заботу она отдала приемной дочери Кире. Сама жизнь Матрены - нравственный урок, она не уклады­валась в традиционную деревенскую схему: «Не гналась за обзаводом… Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом бе­речь’ их больше своей жизни. Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей

Уродов и злодеев. Не понятая и брошенная даже своим мужем, схоронившая шесть детей, но не нрав свой общительный, чужая сестрам, золовкам, смеш­ная, по-глупому работающая на других бесплатно, - она не скопила имущества к смерти…»

Рассказ А. И. Солженицына написан в реалистических традициях. И в нем нет излишней приукрашенности. Пра­ведный образ главной героини, для которой дом - это кате­гория духовная, противопоставляется людям обычным, стремящимся своего не упустить и не замечающим, как их жестокость ранит. «Не спала Матрена две ночи. Нелегко ей было решиться. Не жалко было саму горницу, стоявшую без дела, как вообще ни труда, ни добра своего не жалела Мат­рена никогда. И горница эта все равно была завещана Кире. Но жутко ей было начать ломать ту крышу, под которой про­жила сорок лет. Даже мне, постояльцу, было больно, что начнут отрывать доски и выворачивать бревна дома. А для Матрены было это - конец ее жизни всей». Символичен трагический конец рассказа: когда разобрана горница, Мат­рена погибает. И жизнь быстро берет свое - Фаддей, деверь

Матрены, «преодолевая немощь и ломоту, оживился и помо­лодел»: начал разбирать сарай и забор, оставшиеся без хо­зяйки.

Внутренний свет души таких людей освещает жизнь ок­ружающим. Потому-то и говорит в финале рассказа автор: «Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот са­мый праведник, без которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша».

Чему нас учит история религий? Что они повсюду раздували пламя нетерпимости, устилали равнины трупами, поили землю кровью, сжигали города, опустошали государства; но они никогда не делали людей лучше.

11 декабря 1918 года в Кисловодске родился Солженицын Александр Исаевич. Мальчик еще в школе увлекался литературой, писал статьи, занимался в драмкружке. Но то, что он хочет быть писателем, достаточно четко понял лишь к окончанию университета. Почти сразу же возникла и идея написания серии романов о революции. Солженицын принялся за работу, но в октябре 1941 его призвали в армию, а к концу войны (в феврале 1945) писателя, уже ставшего капитаном и награжденного двумя орденами, арестовали за переписку со старым товарищем, в которой он нелестно отзывался о вожде. Александр Исаевич прекрасно знал о цензуре, но внутреннее противостояние тоталитаризму не позволяло ему молчать, и он решается критиковать «самого Сталина». Нравственные уроки Солженицына Учитывая жесткую политику вождя, ожидаемым итогом стал суровый приговор суда – 8 лет лагерей за пропаганду и агитацию.

Но именно во время заключения у Солженицына возникает мысль о необходимости рассказать миру обо всех ужасах сталинских лагерей. В марте 1953, в день смерти вождя, писатель освобождается из лагерного ада.

Важным этапом в последующих событиях в жизни писателя стал доклад Генсека СССР Хрущева о "культе личности", разоблачающий преступления умершего Сталина. К тому времени Александр Исаевич заканчивает работу над своим произведением "Один день Ивана Денисовича", а вскоре последовало произведение «Матренин двор». Но время не стояло на месте, события стремительно развивались, и хрущевская оттепель подошла к концу. Страну ожидал новый виток репрессий и гонений на представителей интеллигенции и культуры. В этих условиях опять был неизбежен конфликт Александра Исаевича с правительством. В 1969 году его исключили из « Союза писателей» всего лишь за стремление говорить правду. Всю жизнь Солженицын , как он сам выражался, «вскрывал все нарывы на лице советской власти».

В 1973 году КГБ конфисковало рукопись произведения "Архипелаг ГУЛАГ ", в основу которого легли собственные воспоминания автора, а также свидетельства более 200 заключенных. Нравственные уроки Солженицына 12 февраля 1974 года писателя вновь арестовали, обвинили в государственной измене и, лишив гражданства СССР, депортировали в ФРГ.

В 90-х годах Александр Солженицын возвратился на Родину, но уже в 2008 на 90-м году жизни писатель умер от сердечной недостаточности. Солженицын до последнего дня своей жизни оставался обличителем тяжелой эпохи, ставшей одной из самых драматичных страниц ру сской истории. Нравственные уроки Солженицына

Пусть человеку нет никакой выгоды лгать – это ещё не значит, что он говорит правду: лгут просто во имя лжи.