Спектакль по пьесе Эдварда Олби "Что случилось в зоопарке?" на специально созданной сцене "Чёрный квадрат". Сцена располагается в большом фойе, прямо напротив входа в основной зал, выглядит она немного мрачно, но интригующе: хочется посмотреть, что там внутри. Поскольку рамки приличия не позволяют пройти туда без разрешения, остаётся только одно - сходить на спектакль, который здесь играют 3-4 раза в месяц.

Наконец, пришёл этот день. Мне удалось узнать, что находится внутри таинственного чёрного квадрата! Если снаружи он оправдывает своё депрессивное название, то внутри там на удивление уютно. Мягкий свет освещает парк, в котором растут причудливые белые деревья, уходящие ввысь. По бокам две скамейки, а в центре - решётка, спускающаяся с потолка. К ней на ниточках подвешены 2 пустые фотографические рамки, бутылка водки, колода карт, нож. Очевидно, они ещё сыграют свою роль. Интересно, какую...

Ты заходишь и ощущаешь, что тебе предстоит встретиться с чем-то необычным. Это не будет стандартный спектакль. Это эксперимент, лаборатория. Ещё до начала действия я замечаю, что отношение к спектаклю особое. Дело не ограничилось одними декорациями: позади зрительских рядов - высокий каркас, к которому крепятся прожекторы. Из колонок раздаётся приятное чириканье птичек. Всё это оживляет пространство, настраивает на творческое восприятие будущего действия.

Всё началось... На протяжении всего спектакля меня не покидало ощущение, что я нахожусь не в театре, а в кино. Некий психоделический треш с тайными смыслами. Городская история об одиночестве в многомиллионном городе. Вокруг тебя - толпы, но ты совершенно один, ты никому не нужен. Чей это выбор: твой собственный или за тебя его сделали несчастливые родители, которых, в свою очередь, никто не привёл к истине, никто не рассказал им о смысле жизни, и которые в итоге бросили тебя одного, в этом огромном безразличном городе, оставив в наследство маленькую комнатушку, больше похожую на клетку в зоопарке.

Страдания одинокого человека, которому кто-то однажды сказал, что Бог давно повернулся спиной к нашему миру. А может, это мы повернулись спиной к Богу, и не только к нему, но и к самим себе, к своим близким? Мы не ищем взаимопонимания. Легче установить контакт с соседской собакой, чем с людьми. Да это не жизнь, а зоопарк какой-то!

Каждый сошёл со своего пути, мы извратили изначальный план, по которому жили наши далёкие предки. Вместо райской жизни мы стали жить в зоопарке, мы стали больше похожи на бессловесных животных, чем на людей, созданных по образу и подобию божьему. Человеку, сотворённому для общения, зачастую не с кем поговорить, он начинает страдать от одиночества, он ищет себе всевозможных развлечений, только они настолько гадкие, что срок им – максимум один день, не больше, потому что остатки совести не позволяют возвращаться к ним. Дамочки на один раз, колода порнографических карт, воспоминания об извращённой любовной связи, общение с псом – вот и всё, что есть в жизни одинокого, озлобившегося на весь мир человека.

В чём счастье? У кого найти ответ? Ему неизвестно. Его не научили, ему не рассказали, его обманули. В среде, когда у тебя нет ни семьи, ни друзей, когда ты совершенно один, человек рискует запутаться и погрузиться в полную тьму. Что и произошло с главным героем этой печальной истории, которую рассказали актёры Дмитрий Марфин и Михаил Суслов (он же и режиссёр спектакля).

Если вас заинтересовал этот текст, советую вам почитать пьесу Эдварда Олби "Что случилось в зоопарке? ", чтобы смысл был для вас более понятен. Лично у меня после просмотра осталось много вопросов, потому что концовка, честно говоря, была совершенно неожиданной. Прочтение пьесы расставило всё на свои места, и мне стало понятно, что хотел сказать Эдвард Олби . Но что хотел сказать режиссёр, для меня пока остаётся загадкой… Может, он просто-напросто хотел заставить меня прочитать пьесу, чтобы во всём разобраться? Если так, то задумка удалась:-)

Елена Кабилова

• Первым душераздирающим криком, взывающим к молчаливым и неслышащим, занятым только собой и своими делами, стала уже его первая пьеса. Одному из персонажей, Джерри, в начале приходится трижды повторить одну и ту же фразу: «Я сейчас был в зоопарке», прежде чем его услышал и откликнулся другой, и началась драма. Она минимальна, эта драма, во всех отношениях: и протяженностью - до часа игрового времени, и сценическими аксессуарами - две садовые скамейки в нью-йоркском Сентрал-парке, и количеством действующих лиц - их двое, т.е. ровно столько, сколько необходимо для диалога, для элементарнейшего общения, для движения драмы.
• Оно возникает из наивно-нелепого как будто, неудержимого, навязчивого желания Джерри «поговорить по-настоящему», и разлетающийся поток его фраз, шутливых, ироничных, серьезных, вызывающих, преодолевает в конце концов невнимание, недоумение, настороженность Питера.
• Диалог быстро выявляет две модели отношений с обществом, два характера, два социальных типа.
• Питер - стопроцентный стандартный семейный американец, и у него, как у такового, согласно ходячим представлениям о благополучии, всего по двое: две дочери, два телевизора, две кошки, два попугая. Он служит в издательстве, выпускающем учебники, зарабатывает полторы тысячи в месяц, читает «Тайм», носит очки, курит трубку, «не толстый и не худой, не красавец и не урод», он - как другие его круга.
• Питер представляет ту часть общества, которую в Америке называют «средним классом», точнее, верхний - состоятельный и просвещенный - его слой. Он доволен собой и миром, он, что называется, интегрирован в Систему.
• Джерри - усталый, опустившийся, неряшливо одетый человек, у которого обрублены все личные, семейные, родственные связи. Он обитает в каком-то старом доме Вест-Сайда, в скверной дыре, рядом с такими же, как он, обездоленными и отщепенцами. Он, по его собственным словам, «вечный временный жилец» в этом доме, обществе, мире. Навязчивость грязной и глупой домовладелицы, эта «гнусненькая пародия на вожделение», да яростная вражда ее собаки - единственные знаки внимания к нему со стороны окружающих.
• Джерри, этот люмпен-интеллектуал, отнюдь не экстравагантная фигура: его отчужденные собратья густо населяют пьесы и романы современных американских авторов. Судьба его тривиальна и типична. Вместе с тем мы угадываем в нем нераскрытые возможности незаурядной эмоциональной натуры, чутко реагирующей на все обыденное и вульгарное.
• Равнодушно-обывательское сознание Питера не может воспринять Джерри иначе, как соотнеся его с каким-нибудь общепринятым представлением о людях - грабитель? богемный обитатель Гринич Виллидж? Питер никак не может, не хочет поверить в то, о чем лихорадочно рассказывает этот странный незнакомец. В мире иллюзий, мифов, самообольщения, в котором существует Питер и ему подобные, нет места неприятной правде. Факты лучше оставить фикциям, литературе? - грустно роняет Джерри. Но он идет на контакт, выворачивая перед случайным встречным свое нутро. Питер огорошен, раздражен, заинтригован, шокирован. И чем непригляднее факты, тем сильнее он им сопротивляется, тем толще стена непонимания, о которую бьется Джерри. «Человек обязательно должен как-то общаться, хоть с кем-нибудь, - яростно убеждает он. - Если не с людьми.... так с чем-то другим... Но если нам не дано понять друг друга, так зачем мы вообще придумали слово «любовь»?»
• Этим откровенно полемичным риторическим вопросом, обращенным к проповедникам отвлеченной спасительной любви, Олби завершает восьмистраничный монолог своего героя, выделенный в пьесе как «История о Джерри и собаке» и играющий ключевую роль в ее идейно-художественной системе. «История» выявляет пристрастие Олби к монологической форме как наиболее очевидному способу самовыражения персонажа, спешащего высказаться, желающего, чтобы его выслушали.
• В предварительной ремарке Олби указывает, что монолог должен «сопровождаться почти беспрерывной игрой», т.е. выводит его за пределы чисто словесного общения. Сама структура олбианских парамонологов, в которых используются различные виды фонации и кинесики, их раздерганные ритмы, перепады интонаций, паузы и повторы призваны выявить недостаточность языка как средства общения.
• С точки зрения содержания «История» - это одновременно и опыт в общении, который Джерри ставит на себе и собаке, и анализ драматургом форм поведения и чувств - от любви до ненависти и насилия, и, как следствие, приблизительная модель человеческих отношений, которая будет варьироваться, уточняться, поворачиваться новыми и новыми гранями, но так и не достигнет цельности мировоззренческой и художественной концепции. Мысль Олби движется, как двигался Джерри из зоопарка, то и дело давая большой крюк. При этом проблема отчуждения претерпевает изменения, толкуется то как конкретно-социальная, то отвлеченно-нравственная, то экзистенциально-метафизическая.
• Конечно, монолог Джерри - не тезис и не проповедь, это печальный и ожесточенный рассказ героя о себе, чья проникновенность не передается печатным текстом, рассказ-парабола, где собака, как мифологический Цербер, воплощает существующее в мире зло. Можно приспособиться к нему или попытаться его одолеть.
• В драматической структуре пьесы монолог Джерри - его последняя попытка убедить Питера - и зрителя - в необходимости понимания между людьми, в необходимости преодолеть изоляцию. Попытка терпит крах. Питер не то что не хочет - он не может понять ни Джерри, ни истории с собакой, ни его навязчивой идеи, ни того, в чем нуждаются другие: трижды повторенное «Я не понимаю» лишь выдает его пассивное смятение. Он не может отказаться от привычной системы ценностей. Олби использует технику абсурда и балагана. Джерри принимается открыто оскорблять Питера, щекочет его и щиплет, сталкивает со скамейки, дает ему затрещину, плюет в лицо, заставляет поднять брошенный им нож. И наконец крайний довод в этой схватке за контакт, последний отчаянный жест отчужденного человека - Джерри сам накалывается на нож, который в испуге, в целях самообороны схватил Питер. Итог, где нормальные «я - ты» отношения подменяются связью «убийца - жертва», страшен, абсурден. Призыв к человеческому общению пронизан неверием в возможность, если не утверждением невозможности такового иначе как через страдание и смерть. Эта дурная диалектика невозможного и неизбежного, в которой различимы положения экзистенциализма, являющегося философским оправданием антиискусства, не предлагает ни содержательного, ни формального разрешения драматической ситуации и немало ослабляет гуманистический пафос пьесы.

• Сила пьесы, конечно же, не в художественном анализе отчуждения как социально-психологического явления, а в самой картине этого чудовищного отчуждения, которое остро осознается субъектом, что придает пьесе отчетливо трагедийное звучание. Известная условность и приблизительность этой картины восполняется беспощадным сатирическим обличением глухого псевдоинтеллигентного мещанства, блистательно персонифицированного в образе Питера. Трагедийность и сатиричность картины, показанной Олби, и позволяет вынести определенный моральный урок.

• Однако что же все-таки случилось в зоопарке? На протяжении всей пьесы Джерри пытается рассказать о зоопарке, но каждый раз его лихорадочная мысль отлетает в сторону. Постепенно все же из разбросанных упоминаний складывается аналогия зоопарка и мира, где все «отгорожены решетками» друг от друга. Мир как тюрьма или как зверинец - самые характерные образы модернистской литературы, выдающие умонастроние современного буржуазного интеллигента («Все мы заперты в одиночной камере собственной шкуры», - замечает один из персонажей Теннесси Уильямса). Олби же всем строем пьесы задает вопрос: почему настолько разобщены люди в Америке, что перестают понимать друг друга, хотя говорят как будто на одном языке. Джерри заблудился в джунглях большого города, в джунглях общества, где ведется непрекращающаяся борьба за то, чтобы выжить. Общество это разделено перегородками. По одну сторону - благоустроенные и благодушные конформисты, такие, как Питер, со своим «собственным маленьким зоопарком» - попугаями и кошками, который из «растения» превращается в «животное», как только посторонний посягает на его скамейку (= собственность). По другую - скопище несчастных, запертых в своих каморках и вынужденных вести недостойное человека, животное существование. Для того Джерри и отправился в зоопарк, чтобы еще раз «присмотреться, как люди ведут себя с животными и как животные ведут себя друг с другом и с людьми тоже». Он в точности повторил путь своего прямого предка о"ниловского кочегара Янка («Косматая обезьяна», 1922), «обреченного на крах инстинктивного рабочего-анархиста», по замечанию А. В. Луначарского , который бросил бесплодный вызов механической буржуазной толпе и тоже пытался понять меру человеческих взаимоотношений через обитателей зверинца. Между прочим, экспрессионистская текстура этой и других драм О"Нила тех лет дает ключ и ко многим моментам в пьесах Олби.

• Очевидная, но требующая нескольких уровней анализа многозначность метафорического образа зоопарка, развернутого по всему тексту и собранного в широком и емком названии «The Zoo Story», исключает однозначный ответ на вопрос о том, что случилось в зоопарке.

• И конечный вывод из всей этой «зоологической истории» состоит, пожалуй, в том, что лицо мертвого Джерри - и драматург недвусмысленно намекает на это - неизбежно будет вставать перед глазами сбежавшего с места происшествия Питера всякий раз, когда тот увидит на телеэкране или газетной полосе насилие и жестокость, вызывая хотя бы муки совести, если не чувство личной ответственности за зло, которое творится в мире. Без этой гуманистической перспективы, предполагающей гражданскую отзывчивость читателя или зрителя, все, что случилось в пьесе Олби, останется непонятным и надуманным.

Эдвард Олби

Что случилось в зоопарке

Пьеса в одном действии

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Питер

лет сорока с небольшим, не толстый и не худой, не красавец и не урод. На нем костюм из твида и очки в роговой оправе. Курит трубку. И хотя он, так сказать, уже входит в средний возраст, стиль его одежды и манера себя держать почти юношеские.

Джерри

лет под сорок, одет не столько бедно, сколько неряшливо. Когда-то подтянутая, мускулистая фигура начинает обрастать жирком. Сейчас его нельзя назвать красивым, но следы былой привлекательности видны еще довольно ясно. Тяжелая походка, вялость движений объясняются не распущенностью; если присмотреться внимательнее, видно, что этот человек безмерно устал.

Сентрал-парк в Нью-Йорке; летний воскресный день. Две садовые скамьи по обе стороны сцены, за ними - кусты, деревья, небо. На правой скамье сидит Питер. Он читает книгу. Кладет книгу на колени, протирает очки и снова углубляется в чтение. Входит Джерри.

Джерри . Я сейчас был в зоопарке.

Питер не обращает на него внимания.

Я говорю, я только что был в зоопарке. МИСТЕР, Я БЫЛ В ЗООПАРКЕ!

Питер . А?.. Что?.. Простите, это вы мне?..

Джерри . Я был в зоопарке, потом шел пешком, пока вот не очутился здесь. Скажите, я шел на север?

Питер (озадаченно). На север?.. Да… Вероятно. Дайте-ка сообразить.

Джерри (тычет пальцем в зал). Это Пятая авеню?

Питер . Это? Да… Да, конечно.

Джерри . А это что за улица, что ее пересекает? Вон та, направо?

Питер . Вон та? О, это Семьдесят четвертая.

Джерри . А зоопарк возле Шестьдесят пятой, значит, я шел на север.

Питер (ему не терпится вернуться к чтению). Да, по-видимому, так.

Джерри . Добрый старый север.

Питер (почти машинально). Ха-ха.

Джерри (после паузы). Но не прямо на север.

Питер . Я… Ну да, не прямо на север. Так сказать, в северном направлении.

Джерри (смотрит, как Питер, стремясь отделаться от него, набивает трубку). Вы что, хотите нажить себе рак легких?

Питер (не без раздражения вскидывает на него гл-аза, но затем улыбается). Нет, сэр. От этого не наживешь.

Джерри . Правильно, сэр. Вернее всего, вы получите рак во рту и вам придется вставить такую штуку, какая была у Фрейда после того, как ему удалили полчелюсти. Как они называются, эти штуки?

Питер (нехотя). Протез?

Джерри . Именно! Протез. Вы образованный человек, не правда ли? Вы случайно не врач?

Питер . Нет, просто я об этом где-то читал. Кажется, в журнале «Тайм». (Берется за книгу.)

Джерри . По-моему, журнал «Тайм» не для болванов.

Питер . По-моему, тоже.

Джерри (после паузы). Очень хорошо, что там Пятая авеню.

Питер (рассеянно). Да.

Джерри . Терпеть не могу западную часть парка.

Питер . Да? (Осторожно, но с проблеском интереса.) Почему?

Джерри (небрежно). Сам не знаю.

Питер . А! (Снова уткнулся в книгу.)

Джерри (молча глядит на Питера, пока тот, смущенный, не поднимает на него глаза). Может, поговорим? Или вам не хочется?

Питер (с явной неохотой). Нет… отчего же.

Джерри . Я вижу, вам не хочется.

Питер (кладет книгу, вынимает трубку изо рта. Улыбнувшись). Нет, право же, я с удовольствием.

Джерри . Не стоит, раз вам не хочется.

Питер (наконец решительно). Нисколько, я очень рад.

Джерри . Это, как его… Сегодня славный денек.

Питер (без всякой надобности воззрившись на небо). Да. Очень славный. Чудесный.

Джерри . А я был в зоопарке.

Питер . Да, кажется, вы уже говорили… не правда ли?

Джерри . Завтра вы об этом прочтете в газетах, если вечером не увидите по телевизору. У вас, наверное, есть телевизор?

ЭДВАРД ОЛБИ: «НЕОБЫЧНОЕ. НЕВЕРОЯТНОЕ НЕОЖИДАННОЕ»

«Что случилось в зоопарке »: люди в клетках одиночества. - «Не боюсь Вирджинии Вулф»: правда и иллюзия. - Художественная философия Олби: между абсурдизмом и реализмом.

Здоровье нации и общества характеризуется тем, в какого рода искусстве они нуждаются.

Эдвард Олби

Эдвард Олби - наиболее яркая фигура того поколения драматургов, которое выступило после Т. Уильямса и А. Миллера. Смелые, новаторские пьесы Олби ставятся в лучших театрах мира, экранизируются. Уже при жизни о нем вышли несколько монографий, специальные библиографии, а общее количество работ, ему посвященных, превышает тысячу.

«Что случилось в зоопарке»: люди в клетках одиночества

Раннее признание: «культовая фигура». Жизненная история Олби (Edward Albee, р. 1928) вызывает ассоциации с популярными в конце XIX в. романами Горацио Олджера об «американском успехе»: их герои, бедняки, волею счастливого случая возносятся к вершинам благополучия. Олби был усыновлен богатыми людьми, его детство и юность были безмятежны, он учился в частных школах, сменил ряд профессий, затем последовал быстрый и очень удачный старт в драматургии. Признание пришло к нему из-за океана: феномен, как известно, нередкий для американских художников слова. В 1959 г. в Шиллеровском театре Западного Берлина на премьере его пьесы «Что случилось в зоопарке» разразилась мощная овация. Затем пьесу поставили и на других европейских сценах.

С начала 1960-х годов Олби завоевывает американские подмостки. Он приходит в литературу в переломную пору. Бродвейский театр переживает кризис - коммерческий и творческий. Америка нуждается в драматурге, способном выразить «новые времена». Им и становится Олби. С той поры театральные критики пишут о нем обильно и по-разному. Мнения высказываются порой полярные. У него находят и «сексуальные фантазии», и «бессюжетный натурализм», и просто «грязь». Но правы, пожалуй, те, кто видит в нем «драматурга-про- тестанта», «социального критика», который, вступив в литературу в 1960-е годы, выразил бунтарские настроения этого десятилетия.

Олби о назначении театра. Свою общественную позицию Олби определяет так: «Я никогда не был политическим писателем, склонным к дидактике, хотя, как это легко можно заметить в моих пьесах, мои симпатии в значительно большей степени принадлежат левым, чем правым. Как люди живут в обществе и как они себя обманывают - вот что меня прежде всего заботит».

Бродвей и Голливуд олицетворяли для Олби худшие стороны «индустрии развлечений», понятие же абсурдизма приобретало вполне конкретный смысл. «Что может быть абсурднее, - писал Олби в статье “Какой театр действительно абсурден?” (What Is the Theatre of Absurd?, 1962), - чем театр, который зиждется на эстетических критериях: “хорошая” пьеса та, что приносит деньги, “плохая” - та, что не приносит; театр, в котором драматургов поощряют (не правда ли, очень смешное слово) признать себя колесиком огромной машины; театр, в котором подражание природе заменяется имитацией подражания... театр, в котором в данном сезоне не идет ни одной пьесы Беккета, Брехта, Чехова, Ибсена, О’Кейси, Пиранделло, Стриндберга или Шекспира!»

Осуждая «ленивую публику», падкую лишь до острых ощущений и удовольствий, а также тех, кто ей потрафляет, Олби видит в театре не только «развлечение», но и «наставление», «просвещение», при этом отнюдь не забывая о его особой эстетической природе, которой противопоказаны прямолинейная назидательность и «лобовая» тенденциозность. По мысли Олби, серьезный американский театр развивается в русле послеибсеновской и чеховской традиции. Ощутима она и у Олби. Один английский критик прямо назвал его пьесу «Все кончено» «чеховской». Вообще же, Олби присущи пластичность манеры, способность писать в плане и лирическом, и саркастическом, и гротесковом. Это не значит, что он эмпиричен и может как губка впитывать разнородные явления. Его своеобразие в живом, остроумном диалоге, в умении придать тривиально-обыденному тексту особую значительность: построить пьесу так, что отсутствие внешнего драматизма с лихвой компенсируется внутренней энергией и музыкальностью.

«Что случилось в зоопарке». Перу Олби принадлежит серия экспериментальных одноактных пьес («Американская мечта», American Dream, 1961; «Крошка Алиса», Tiny Alice, 1965; «Ящик председателя Мао», Box and Quatation from Chairman Mao, 1969). Дебют Олби - экспериментальная одноактная пьеса «Что случилось в зоопарке» (The Zoo Story, 1959) впервые обозначил выраженную через парадоксальный сюжет глубинную тему драматурга: тотальное одиночество людей. В пьесе почти нет непосредственного действия, она выстроена как своеобразный диалог двух «глухих» персонажей, совершенно случайных людей.

Один из персонажей, Джерри, едва ли не исповедуется собеседнику, Питеру, но наталкивается на непробиваемое непонимание и равнодушие. Джерри - интеллектуал, человек одинокий, у него нет даже фотографий близких. Единственно с кем он вынужден иногда общаться - это соссдка- пьяница, донимающая его своей похотью. Питер - обычный благополучный американец, мещанин, озабоченный исключительно собственными делами. Он не желает понять кого-то другого, особенно когда Джерри заводит с ним разговор о неприятных жизненных проблемах. Впрочем, разговора не получается. Мы слышим лишь сбивчивый, взволнованный монолог Джерри. Питер лишь трижды перебивает его репликой: «Я не понимаю». Джерри жаждет рассказать Питеру о том, что он увидел в зоопарке. Этот образ исполнен глубинного смысла. Железные клетки, в которых находятся звери, - метафора человеческого существования, бездушного общества, где все «отгорожены решетками друг от друга». Монолог Джерри - своеобразный крик о помощи: «Человек обязательно должен с кем-то общаться». Поэтому исполнен символики его рассказ о соседской собаке, враждебном существе, которое в итоге начинает его понимать. Ведь существование Джерри - «унизительное подобие тюрьмы». Он никак не может достучаться до Питера. Последний не намерен уступить Джерри часть скамейки: ведь она, скамейка, - «собственность» Питера. Когда Джерри не удается согнать Питера со скамейки, он в ярости на него бросается. При этом он наталкивается на нож, которым озаботился вооружиться Питер. Джерри умирает, а Питер бежит с места происшествия...

Традиционный мотив одиночества обретает у Олби пронзительную ноту. Джерри не похож на традиционного «отчужденного» героя авангардистских пьес: он несет в себе душевное тепло и, осознавая трагизм своего бытия, тщетно стремится нащупать связи с другими людьми.

Питер - живое олицетворение так называемого everyman, «всечело- века», эмблема «истеблишмента», конформизма, «золотой середины»: женат, две дочки, два телевизора, две кошки, два попугайчика, работа в издательстве по выпуску школьных учебников, чтение респектабельного журнала «Тайм», восемнадцать тысяч долларов дохода в год. Нужны потрясение, боль, смерть Джерри, чтобы Питер пробудился, задумался над тем, что за его благопристойным существованием духовная нищета.

«Южная история»: гибель певицы. «Смерть Бесси Смит» (The Death of Bessie Smith, 1960), другая одноактная драма, отличается простотой сюжета, социальной определенностью. В ней все конкретно: Юг, Мемфис, 1937 год, время гражданской войны в Испании. И документальной основой, и негодующим пафосом она соотносится с социальной драматургией 1930-х годов, поэтому так удачно вписывается в контекст Америки «бурных шестидесятых».

Знаменитая негритянская певица Бесси Смит, блестящая исполнительница блюзов, попадает в автомобильную катастрофу в штате Миссисипи. Истекающую кровью, ее привозят в больницу «для белых», где ей отказываются оказать помощь. До ближайшей больницы «для черных» далеко. Преступное бездействие белых врачей становится причиной смерти певицы от потери крови.

Мишень критики здесь - расизм. Он глубоко въелся во все поры американского образа жизни в его «южном» варианте. Расизм персонифицирован в разных лицах, но всего отчетливее - в образе медсестры, красивой, самоуверенной, достойной дочери своего глуповатого отца, разорившегося южанина.

Питер

лет сорока с небольшим, не толстый и не худой, не красавец и не урод. На нем костюм из твида и очки в роговой оправе. Курит трубку. И хотя он, так сказать, уже входит в средний возраст, стиль его одежды и манера себя держать почти юношеские.

Джерри

лет под сорок, одет не столько бедно, сколько неряшливо. Когда-то подтянутая, мускулистая фигура начинает обрастать жирком. Сейчас его нельзя назвать красивым, но следы былой привлекательности видны еще довольно ясно. Тяжелая походка, вялость движений объясняются не распущенностью; если присмотреться внимательнее, видно, что этот человек безмерно устал.

Сентрал-парк в Нью-Йорке; летний воскресный день. Две садовые скамьи по обе стороны сцены, за ними - кусты, деревья, небо. На правой скамье сидит Питер. Он читает книгу. Кладет книгу на колени, протирает очки и снова углубляется в чтение. Входит Джерри.

Джерри . Я сейчас был в зоопарке.

Питер не обращает на него внимания.

Я говорю, я только что был в зоопарке. МИСТЕР, Я БЫЛ В ЗООПАРКЕ!

Питер . А?.. Что?.. Простите, это вы мне?..

Джерри . Я был в зоопарке, потом шел пешком, пока вот не очутился здесь. Скажите, я шел на север?

Питер (озадаченно). На север?.. Да… Вероятно. Дайте-ка сообразить.

Джерри (тычет пальцем в зал). Это Пятая авеню?

Питер . Это? Да… Да, конечно.

Джерри . А это что за улица, что ее пересекает? Вон та, направо?

Питер . Вон та? О, это Семьдесят четвертая.

Джерри . А зоопарк возле Шестьдесят пятой, значит, я шел на север.

Питер (ему не терпится вернуться к чтению). Да, по-видимому, так.

Джерри . Добрый старый север.

Питер (почти машинально). Ха-ха.

Джерри (после паузы). Но не прямо на север.

Питер . Я… Ну да, не прямо на север. Так сказать, в северном направлении.

Джерри (смотрит, как Питер, стремясь отделаться от него, набивает трубку). Вы что, хотите нажить себе рак легких?

Питер (не без раздражения вскидывает на него гл-аза, но затем улыбается). Нет, сэр. От этого не наживешь.

Джерри . Правильно, сэр. Вернее всего, вы получите рак во рту и вам придется вставить такую штуку, какая была у Фрейда после того, как ему удалили полчелюсти. Как они называются, эти штуки?

Питер (нехотя). Протез?

Джерри . Именно! Протез. Вы образованный человек, не правда ли? Вы случайно не врач?

Питер . Нет, просто я об этом где-то читал. Кажется, в журнале «Тайм». (Берется за книгу.)

Джерри . По-моему, журнал «Тайм» не для болванов.

Питер . По-моему, тоже.

Джерри (после паузы). Очень хорошо, что там Пятая авеню.

Питер (рассеянно). Да.

Джерри . Терпеть не могу западную часть парка.

Питер . Да? (Осторожно, но с проблеском интереса.) Почему?

Джерри (небрежно). Сам не знаю.

Питер . А! (Снова уткнулся в книгу.)

Джерри (молча глядит на Питера, пока тот, смущенный, не поднимает на него глаза). Может, поговорим? Или вам не хочется?

Питер (с явной неохотой). Нет… отчего же.

Джерри . Я вижу, вам не хочется.

Питер (кладет книгу, вынимает трубку изо рта. Улыбнувшись). Нет, право же, я с удовольствием.

Джерри . Не стоит, раз вам не хочется.

Питер (наконец решительно). Нисколько, я очень рад.

Джерри . Это, как его… Сегодня славный денек.

Питер (без всякой надобности воззрившись на небо). Да. Очень славный. Чудесный.

Джерри . А я был в зоопарке.

Питер . Да, кажется, вы уже говорили… не правда ли?

Джерри . Завтра вы об этом прочтете в газетах, если вечером не увидите по телевизору. У вас, наверное, есть телевизор?

Питер . Даже два - один для детей.

Джерри . Вы женаты?

Питер (с достоинством). Разумеется!

Джерри . Нигде, слава богу, не сказано, что это обязательно.

Питер . Да… это конечно…

Джерри . Значит, у вас есть жена.

Питер (не зная, как продолжать этот разговор). Ну да!

Джерри . И у вас есть дети!

Питер . Да. Двое.

Джерри . Мальчики?

Питер . Нет, девочки… обе - девочки.

Джерри . Но вам хотелось мальчиков.

Питер . Ну… естественно, каждому человеку хочется иметь сына, но…

Джерри (чуть насмешливо). Но так рушатся мечты, да?

Питер (с раздражением). Я совсем не то хотел сказать!

Джерри . И больше вы не собираетесь иметь детей?

Питер (рассеянно). Нет. Больше нет. (Каи бы очнувшись, с досадой.) Как вы узнали?

Джерри . Может, по тому, как вы кладете ногу на ногу, да еще что-то в вашем голосе. А может быть, случайно догадался. Жена не хочет, да?

Питер (яростно). Не ваше дело!

Пауза.

Джерри кивает. Питер успокаивается.

Что ж, это верно. У нас не будет больше детей.

Джерри (мягко). Так рушатся мечты.

Питер (прощая ему это). Да… пожалуй, вы правы.

Джерри . Ну… Что же еще?

Питер . А что это вы говорили насчет зоопарка… что я об этом прочту или увижу?..

Джерри . Я вам после скажу. Вы не сердитесь, что я вас расспрашиваю?

Питер . О, нисколько.

Джерри . Знаете, почему я к вам пристаю? Мне редко приходится разговаривать с людьми, разве только скажешь: дайте кружку пива, или: где тут уборная, или: когда начинается сеанс, или: не давай волю рукам, приятель, - ну и так далее. В общем, сами знаете.

Питер . Честно говоря, не знаю.

Джерри . Но иногда хочется поговорить с человеком - поговорить по-настоящему; хочется узнать о нем все…

Питер (смеется, все еще ощущая неловкость). И сегодня ваш подопытный кролик - это я?

Джерри . В такой насквозь солнечный воскресный день лучше нет, чем поговорить с порядочным женатым человеком, у которого есть две дочки и… э-э… собака?

Питер качает головой.

Нет? Две собаки?

Питер качает головой.

Гм. Совсем нет собак?

Питер грустно качает головой.

Ну, это странно! Насколько я понимаю, вы должны любить животных. Кошка?

Питер уныло кивает.

Кошки! Но не может быть, чтобы это вы по своей воле… Жена и дочки?

Питер кивает.

Любопытно, а еще что-нибудь у вас есть?

Питер (ему приходится откашляться). Есть… есть еще два попугайчика. У… гм… у каждой дочки по штуке.

Джерри . Птицы.

Питер . Они живут в клетке, в комнате у моих девочек.

Джерри . Они чем-нибудь болеют?.. Птицы то есть.