Open
Close

Венедикт ерофеев. Ерофеев, венедикт васильевич Ерофеев венедикт васильевич

«Сверхчеловек я, и ничто сверхчеловеческое мне не чуждо…».

Веничка Ерофеев

Русский писатель и алкоголик, наиболее известный повестью «Москва-Петушки», написанной в начале 1970 года. В тексте повести – масса пародий на штампы того времени, но нет никакой обличительности…

Воспитывался в детском доме. Окончил школу с золотой медалью.

«Веничка постоянно носил с собой зелёную тетрадку, в которую записывал наблюдения и заметки об окружающих его людях. Там же находилась и неоконченная рукопись поэмы «Москва-Петушки». Веничка с этой тетрадкой не расставался и никому её не показывал. Однажды приехал к нему в бригаду Игорь. Друзья, как водится, выпили, и задумал Авдиев стащить у приятеля заветную рукопись. Дождавшись, когда Веничка уснул, Игорь вынул у него из-под подушки тетрадь. Ещё в электричке он прочитал её от корки до корки и вернулся в Москву совершенно обалдевший. Взяв такси, он помчался к Тихонову, и друзья всю ночь читали рукопись, смеясь и плача от восторга. Веничка заявился под утро, сам не свой от постигшей его утраты. Но по лицам Игоря и Вадима он сразу понял, что сокровенная тетрадка была у них. «Слава Богу, что нашлась. Давайте немножечко шлёпнем», - выдохнул он с облегчением…»

Петровец Т.Г., Звёзды скандалят, М. «Рипол-классик, 2000 г., с. 210.

В своё время писатель выписал себе британское понимание романа Николая Островского: «В британском энциклопедическом словаре: «Kak zakalyalas stal» - «история успеха молодого калеки».

Ерофеев В.В., Из записных книжек / Со дна души, М., «Вагриус» 2003 г., с. 452.

«…возникла целая плеяда «смиренных» писателей, чьим патриархом по праву может считаться Венедикт Ерофеев . Его «слабость» - ангелическое пьянство Венички - залог трансформации мира. В поэме «Москва-Петушки» алкоголь выполняет функцию «генератора непредсказуемости». Опьянение - способ вырваться на свободу, стать - буквально - не от мира сего. (Вновь любопытная параллель с даосскими текстами: «Пьяный при падении с повозки, даже очень резком, не разобьётся до смерти. Кости и сочленения у него такие же, как и у других людей, а повреждения иные, ибо душа у него целостная. Сел в повозку неосознанно и упал неосознанно».) Водка в поэме Ерофеева - повивальная бабка новой реальности, переживающей в душе героя родовые муки. Каждый глоток омолаживает «черствые», окостеневшие структуры мира, возвращая его к неоднозначности, протеичности, аморфности того беременного смыслами хаоса, где вещи и явления существуют лишь в потенции. Главное в поэме - бесконечный поток истинно вольной речи, освобождённой от логики, от причинно-следственных связей, от ответственности за смысл. Веничка вызывает из небытия случайные, как непредсказуемая икота, совпадения: всё здесь рифмуется со всем - молитвы с газетными заголовками, имена алкашей с фамилиями писателей, стихотворные цитаты с матерной бранью. В поэме нет ни одного слова, сказанного в простоте. В каждой строчке - кипит и роится зачатая водкой небывалая словесная материя. Пьяный герой с головой погружается в эту речевую протоплазму, дурашливо признаваясь читателю: «Мне как феномену присущ самовозрастающий логос». Логос, то есть цельное знание, включающее в себя анализ и интуицию, разум и чувство, «самовозрастает» у Венички потому, что он сеет слова, из которых, как из зерна, прорастают смыслы».

Генис А.А. , Билет в Китай, СПб, «Амфора», 2001 г., с. 97-98.

Образец текста: «Мне это нравится. Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости. Можно себе представить, какие глаза там. Где всё продается и всё покупается... глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза... Девальвация, безработица, пауперизм... Смотрят исподлобья, с неутихающей заботой и мукой - вот какие глаза в мире Чистогана... Зато у моего народа - какие глаза! Они постоянно навыкате, но никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла - но зато, какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной. В дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий эти глаза не сморгнут. Им всё божья роса...»

Венедикт Ерофеев, Москва – Петушки.

«Водка - суть и корень ерофеевского творчества. Стоит нам честно прочесть поэму «Москва-Петушки», как мы убедимся, что водку не надо оправдывать - она сама оправдывает автора. Алкоголь - стержень, на который нанизан сюжет Ерофеева. Его герой проходит все ступени опьянения - от первого спасительного глотка до мучительного отсутствия последнего, от магазина, закрытого утром, до магазина закрытого вечером, от похмельного возрождения до трезвой смерти. В строгом соответствии этому пути выстраивается и композиционная канва. По мере продвижения к Петушкам в тексте наращиваются элементы бреда, абсурда. Мир вокруг клубится, реальность замыкается на болезненном сознании героя. Но эта клинически достоверная картина описывает лишь внешнюю сторону опьянения. Есть и другая - глубинная, мировоззренческая, философская, скажем прямо - религиозная. О религиозности Ерофеева писал его близкий друг, Владимир Муравьев, который уговорил его принять католичество, убедив Веничку тем, что только эта конфессия признает чувство юмора.
Муравьев пишет: «Москва-Петушки» - глубоко религиозная книга [...] У самого Венички всегда было ощущение, что благополучная, обыденная жизнь - это подмена настоящей жизни, он разрушал её, и его разрушительство отчасти имело религиозный оттенок».

Генис А.А. , Благая весть. Венедикт Ерофеев / Два: Расследования, М., «Эксмо»; «Подкова», 2002 г., с. 58.

Венедикт Ерофеев вел записные книжки почти всю жизнь: из них роди-лись «Москва — Петушки» и другие его произведения, они же стали главным источником, рассказывающим о жизни писателя и о становлении его стиля. Их публи-кация — сначала в виде небольших подборок, а затем и целиком — началась сразу после смерти Ерофеева. Книжки наполнены выписками из прочитан-ного, репликами друзей и случайных знакомых, дневниковыми записями, номерами телефонов и списками долгов, афоризмами, шутками и каламбурами. Здесь Ерофеев оттачивал свой стиль, и многие записи почти без изменений перешли в его сочинения; другие же, ничуть не хуже, так и остались, аккуратно выписанные в отдельные блокноты. В записных книжках Венедикт Ерофеев предстает грустным философом, любителем парадоксов, и читать их не менее интересно, чем «Москву — Петушки».

Венедикт Ерофеев. 1988 год Анатолий Морковкин / ТАСС

1. О поводе выпить

Заметка 1978 года может показаться шутливой, но это не единственный слу-чай, когда Ерофеев собирается отметить какую-либо неожиданную памятную дату. В других записях упоминаются 150-летие великого наводнения 1824 года в Петер-бурге, 70-летие премьер-министра Вьетнама Фам Ван Донга, 90-летие «лежащего на дне Яика» Василия Чапаева и даже своеобразный пушкинский юбилей — 150-летие того дня, когда Пушкин получил у Николая I ссуду на печатание «Истории Пуга-чева».

Такая любовь писателя к неочевидным юбилеям объясняется и его страстью к точным датам, и стремлением соотнести собственную биографию с истори-ческими событиями, и, наверное, чисто бытовой необходимостью найти повод для выпивки. Но главная причина лежит все-таки в эстетической плоскости — не случайно все памятные даты, которые упоминает Ерофеев, выглядят откро-венно иронично.

В конце 1960-х годов Советский Союз захлестнула волна юбилеев, связанных с событиями Октябрьской революции и Гражданской войны, а кульминацией стало празднование столетия со дня рождения Ленина (кстати, именно эту дату имеют в виду члены бригады по прокладке кабеля в «Москве — Петушках», когда под руководством Венички торжественно клянутся «по случаю предсто-ящего столетия покончить с производственным травматизмом»). Об этом же Ерофеев с грустью пишет в записной книжке 1969-1970 годов:

«Раз начав, уже трудно остановиться. 50 лет установления советской власти в Актюбинске, 25 лет львовско-сандомирской операции etc., etc. Все ширится мутный поток унылых, обалбесивающих юбилеев».

Предлагая «спрыснуть» очередную годовщину, Ерофеев делает попытку спаро-ди--ровать официальный советский язык, обессмыслив его. И таким образом, быть может, сделать свое существование рядом с ним чуть более приемлемым.

2. О пользе алкоголя

«О необходимости вина, т. е. от многого было б избавление, если бы, допустим, в апреле 17 г. Ильич был бы таков, что не смог бы влезть на броневик. Т. е. задача в том, чтоб пьяным перестать пить, а их заставить»

За типичной для Ерофеева шутливой формой скрывается серьезное содержа-ние. Алкоголь как естественный ограничитель — одна из постоянных тем его записей. Пьяный человек мало на что способен, а значит, меньше вероятность, что он совершит какую-нибудь подлость. Исторический трезвый Ленин — жесток и безжалостен, Ленин из ерофеевской зарисовки вызывает смех и, пожа-луй, даже симпатию.

Идея про Ленина, который напился так, что в самый ответственный момент не смог забраться на броневик и произнести свою историческую речь, похожа на анекдот. В определенном смысле это и есть анекдот, цель которого — с помо-щью юмора оживить застывшую историческую личность. Вероятно, именно для этого Ерофеев страницами выписывает цитаты из писем Ленина и Крупской, выбирая самые смешные. Например, такую: «Все же мне жалко, что я не мужчина, я бы в десять раз больше шлялась» Надежда Крупская — Марии Ульяновой, речь в письме идет о прогулках в окрестностях Шушенского. .

Из этих выписок за два февральских дня 1988 года сложилась «Моя маленькая лениниана» — последнее законченное сочинение Ерофеева. И хотя его часто относят к постмодернизму, на самом деле это скорее попытка очеловечить советский официоз доступными писателю средствами. Услышав слово «пост-модернизм», Ерофеев, наверное, скривился бы не меньше, чем от вопроса, считает ли он себя русским интеллигентом Из интервью Игорю Болычеву. Цит. по: Венедикт Ерофеев. Собрание сочинений в 2 томах. Т. 2. С. 277. .

3. О смешении жанров

«Не смех со слезами, но утробное ржание с тихим всхлипыванием в подушку, трагедию с фарсом, музыку со сверхпрозаизмом, и так, чтоб это было исподтишка и неприметно. Все жанры слить в один, от рондо до пародии, на меньшее я не иду»

Интересно, что Ерофеев объединяет даже не противоположности, а крайние точки: «Не смех со слезами, но утробное ржание с тихим всхлипыванием в по-душку…» В этом фрагменте выражена как его любовь ко всему ненормаль-ному, выходящему за рамки привычного, так и ненависть к «золотой сере-дине». Об этом же и цитата из «Пер Гюнта» Ибсена, которую Ерофеев выписывает в 1961 году:

Пикантность-то и дорога нам, людям,
Когда нормальным сыты мы по горло.
Привычное нас больше не пьянит.
Лишь крайность — худобы или дородства,
Иль юности иль старости — способна
Ударить в голову, а середина
Лишь вызвать тошноту способна Перевод Анны и Петра Ганзен. .

Пикантность, непривычность, неприличность — вот ерофеевская стихия. Она нужна, чтобы поразить читателя, вывести его из равновесия. Крайность «ударяет в голову», как знаменитые Веничкины коктейли с их фантастиче-ски-ми и несоединимыми ингредиентами — дезинсекталем для уничтожения мел-ких насекомых, клеем БФ, тормозной жидкостью. Собственно, все твор-че-ство Ерофеева в каком-то смысле и есть такой коктейль — смешение разных жанров («от рондо до пародии»), языковых регистров и стилистических пластов.

4. Об обыденности горя

«У вас вот лампочка. А у меня сердце перегорело, и то я ничего не говорю»

В грубовато-ироничной форме, как будто это реплика ворчуна-электрика, Еро-феев высказывает нечто действительно для себя важное. «Настоящей страстью Вени было горе. Он предлагал писать это слово с прописной буквы, как у Цве-та-евой: Горе», — пишет Ольга Седакова, вспоминая эпизод в «Москве — Пе-тушках», в котором Веничка сравнивает себя с героиней картины Крамского «Неутеш-ное горе ». Там Веничка утверждает, что те «скорбь» и «страх», кото-рые обычные люди испытывают в исключительные моменты жизни, напри-мер из-за смерти близких, он ощущает все время. Горе для него превра-щается в обыденность, в нечто привычное, но не теряющее при этом своей остроты.

В таком контексте становится понятна и эта запись. «Перегоревшее» сердце для Ерофеева — ситуация такая же будничная, как для дру-гих — перегорев-шая лампочка. Но если лампочку можно заменить, то с серд-цем это сделать слож-нее. Безнадежность этой ситуации хорошо выражена в записи 1973 года на эту же тему:

«Сравни их тяжесть и безвыходность и мою, дурацкую. У них завтра зарплата — а сегодня нечего жрать. А у меня ленинградская блокада».

5. О любимом первенце

«А Тихонов бы все напутал. Он в Афинах был бы Брут, а в Риме — Периклес»

Вадим Тихонов, «любимый первенец» «Любимым первенцем» автор назвал Тихо-нова в посвящении к «Москве — Петушкам». Писатель имел в виду, что Тихонов стал для него кем-то вроде первого ученика. , которому писатель посвятил «Москву — Петушки», стал не только персонажем главной книги Ерофеева, но и постоянным героем записных книжек. Отличительная особенность «Вади» — дремучая необразованность. Тихонов действительно был не слишком эрудированным: он кое-как окончил среднюю школу, слыл хулиганом, и мему-аристы часто вспоминают о его безграмотности и дурных манерах. Необразо-ванность и невоспитанность Тихонова, очевидно, были постоянным поводом для шуток среди друзей и, возможно, причиной той иррациональной любви, которую испытывал к нему Ерофеев.

Ерофеев в записных книжках отмечает, что его приятель путает изобретателя Генри Форда и химика Эрнеста Резерфорда, композитора Оффенбаха и фи-лософа Фейербаха, актрису Веру Марецкую и балерину Майю Плисецкую, художника Рембрандта и политика Вилли Брандта. Ерофеев даже не упускает случая рассказать об этом швейцарской исследовательнице, автору диссерта-ции о «Москве — Петушках» Текст письма приведен в: Светлана Гайсер-Шнитман. Венедикт Ерофеев: «Москва — Петушки», или «The Rest is Silence». Bern; Frankfurt am Main; New York; Paris. 1989 . Он как будто противопоставляет Тихонова известному шутливому описанию интеллигента, который способен отличить Гоголя от Гегеля, Гегеля от Бебеля, Бебеля от Бабеля и далее по списку. Тихо-нов же, наоборот, не знает ничего. Вот и в цитируемом фрагменте он изде-ва-тельски уподобляется Чаадаеву из известного пушкинского стихотво-рения, но если Чаадаев «в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес», то Тихонов и здесь бы все напутал.

6. О подходящих сравнениях

«Игорь Авдиев, длинный, как жизнь акына Джабаева, бородатый, как анекдот»

В записных книжках Ерофеева часто упоминается и другой его друг, Игорь Авдиев. Он имел эксцентричную внешность: очень высокий, с длинной густой бородой. Высоким был и сам Ерофеев. «…В Игоре метр девяносто семь, а в Вене было метр восемьдесят семь (он обычно говорил: метр восемьдесят восемь)», — вспоминала его вторая жена Галина Носова. «Мы с Авдиевым оба длинны. Но он длинен, как декабрьская ночь, а я — как июньский день», — пишет сам Ерофеев, с помощью типичных для него сравнений передавая не только сходство в их внешности, но и различие: у Ерофеева волосы были русые, у Авдиева — иссиня-черные.

В основе этих сравнений лежит простой каламбур: длинным часто называют высокого и, как правило, худого человека, но одновременно длинной может быть жизнь — например, советского поэта Джамбула Джабаева, прожившего 99 лет. Для создания того же эффекта можно использовать не разные значения одного и того же слова, а устойчивые языковые выражения: человек может стать бородатым, как анекдот, длинным, как рубль, или высоким, как награда. Так и рождается ерофеевская шутка.

Писатель, кажется, и сам понимал незатейливость подобных каламбуров. «Надо привыкать шутить по-„Крокодильски“», — замечает Ерофеев в записи от 1966 года. Однако в основе некоторых его каламбуров лежит не только при-ми-тивный юмор, но и характерное для него стремление к обновлению языка и умение точно описать внешность или характер:

«Он самый строгий и самый длинный из нас, как литургия Василия Великого — самая длинная и самая строгая из всех литургий».

Нет сомнений, что в этой заметке речь тоже идет об Игоре Авдиеве. Если Тихонов у Ерофеева, как правило, изображается неучем, то Авдиева как героя записных книжек писателя отличает глубокая и очень серьезная религи-оз-ность. Ерофеев мог написать «высокий, как каланча» или «строгий, как выго-вор», но выбрал иной вариант. Получился, может быть, не самый смешной каламбур, зато достаточно точное описание.

7. О неоднозначности

«Это о *** [проститутках] или не о *** [проститутках]? У Дидро: „Самый счастливый человек тот, кто дает счастье наибольшему количеству людей“»

Источник этого афоризма — отрывной календарь за 1976 год . Случайное со-брание разнообразных цитат, годовщин и бесполез-ной информации обо всем на свете — абсолютно ерофеевский формат. Из этого календаря Ерофеев не только выписывает понравившиеся афоризмы, но и уз-нает о грядущем 70-летии премьер-министра Вьетнама Фам Ван Донга, которое собирается «спрыснуть», о том, что Александр Македонский, помимо прочего, был изо-бретателем мороженого, а общая протяженность книжных полок хранилища Ленинской библиотеки составляет более 400 километров. Любовь к чтению отрывных календарей, вероятно, появилась у Ерофеева еще в детстве. Вот как об этом вспоминает сестра писателя Нина Фролова:

«Книг особых у нас не было, поэтому читали все подряд, что под руку попадается; был у нас маленький отрывной календарь, который вешают на стену и каждый день отрывают по листочку. Веничка этот кален-дарь — все 365 дней — полностью знал наизусть еще до школы; напри-мер, скажешь ему: 31 июля — он отвечает: пятница, восход, заход солнца, долгота дня, праздники и все, что на обороте написано».

8. О молчании

«Не надо спешить с публикацией и обнародованием чего бы то ни было. Ньютон, открывший всемирное тяготение, ознакомил с ним людей 20 лет спустя»

Эта запись сделана в 1974 году; совсем скоро тема творческого молчания станет для Ерофеева чрезвычайно болезненной. Написанные в 1969 году «Москва — Петушки» были опубликованы за границей в 1973-м («Моя проза — в розлив с 1970 г. и с 1973 навынос», — шутил сам писатель), в том же 1973-м в самиз-датском журнале «Вече» вышло его эссе о философе Василии Розанове — а сле-ду-ющий его текст, пьеса «Вальпургиева ночь», появится только через 12 лет. Все это время Ерофеев будет мучиться от творче-ской немоты и невозможности создать что-то равновеликое «Петушкам» — его творческому дебюту и opus magnum. Александр Леонтович пишет в своих воспоминаниях о Ерофееве:

«Он вообще был невероятно талантлив, и я думаю, что реализовался хорошо, если на один процент. Моя жена говорила ему по поводу „Петушков“: „Ты, как Терешкова Имеется в виду Валентина Терешкова — советская космонавтка, первая женщина, побывавшая в космосе. , полетел один раз — и все“. Он прямо весь изворачивался — ему было очень обидно, — но ничего не отвечал».

Ерофееву оставалось только горько шутить, как он делал это в записной книжке 1978 года:

«„Почему молчишь целых пять лет?“ — спрашивают. Отвечаю, как прежде графья отвечали: „Не могу не мол-чать!“ Отсылка к манифесту Льва Толстого «Не могу молчать». ».

9. Об отношениях с Богом

«Об одном только я попросил Господа Бога — „в виде исключения“ сделать это лето градуса на полтора попрохладнее обычного. Он ничего твердого мне не обещал»

Комический эффект этого фрагмента строится на всемогуществе адресата и ничтожности самой просьбы, подчеркнутой нецелым числом, на которое Ерофеев просит снизить температуру, — «градуса на полтора попрохладнее обычного». Вдобавок Господь «ничего твердого» обещать не может, как будто просьба кажется ему трудновыполнимой или чреватой чересчур обремени-тельными хлопотами. Ерофеев рисует себя надоедливым канючащимпроси-телем, а Бога — то ли мелким чинов-ником, то ли уставшим родителем, кото-рый не может решить, разрешить ли ребенку еще сладкого. Ерофеев любил именно эту форму жалоб на погоду: ту же форму «градуса на полтора» он ис-пользовал и позже, но с обратным знаком:

«Я попросил Господа Бога сделать ну хоть на полтора градуса теплее обычного. Он ничего твердого мне не обещал».

10. О течении времени

«Здесь так хочется спать от вина, что рассказываешь, например, анекдот о Чапаеве, скажешь „ча“, а „па“ уже не успеваешь»

Пример любимой Ерофеевым гиперболической конструкции. Здесь он в харак-терной для себя манере обновляет затершиеся языковые клише вроде «в один миг» или «и глазом моргнуть не успеешь». Можно сказать «и глазом моргнуть не успеешь — уже темно», а можно так:

«И как быстро наступает тьма в этом ноябре. Я размахнулся — было еще светло, а как ****** [выпил] — полная темнота».

  • Ерофеев В. Собрание сочинений в 2 томах.
  • Седакова О. Несколько монологов о Венедикте Ерофееве.

    Венедикт Ерофеев
    К 75-летию со дня рождения

    Веничка.

    Никогда не приду в сознание,
    Будет знание - будет и херес.
    Успокойся, сосед Достоевский, -
    Без меня обойдётся Кремль!

    Наливает Площадь Борьбы -
    И немедленно Серп и Молот!
    Комсомольская плачет богиня
    С веткой жимолости в руках...

    Веничке 75 лет… Много это или мало?..
    По нынешним российским меркам и немало совсем. Целая жизнь, разделенная, как бутылка на троих, на жизнь сменяющих друг за дружкой трех поколений, из которых два точно приходятся на советские времена, а последнее – на новую российскую жизнь. Жаль только, что Веничка её, эту самую российскую жизнь и не увидел.

    Вступление.

    В качестве эпиграфа, а может быть, вступления, приведем небольшой информационный блок о праздновании 60-летия писателя Венедикта Ерофеева 15 лет назад.

    Итак. Москва. 1998 год.

    …23 октября в Парадном зале Российского Фонда Культуры состоялся вечер, посвященный 60-летию со дня рождения Венедикта Ерофеева. В этом году юбилей писателя отмечали весьма широко. Но вечер в Фонде отличался особой камерностью, почти домашним уютом. На вечере присутствовали друзья писателя: Игорь Авдиев (В Венином автографе в журнале "Трезвость и Культура" с первой публикацией поэмы в России, принадлежащем Авдиеву, утверждается, что он (Авдиев) - это министр обороны из поэмы. "Через два часа он испустил дух на руках у министра обороны" - глава "Воиново - Усад"); Вадим Тихонов ("Вадиму Тихонову, моему первенцу, посвящает автор эти трагические листы" - эпиграф к поэме); сын Венедикта Ерофеева - тоже Венедикт. Гость вечера - Гарио Дзанни, журналист и литературовед, переводчик произведений В. Ерофеева…
    …звучали воспоминания о Венечке и его жизни, странной жизни мечущегося человека... …зрителям были представлены фрагменты спектакля "Москва-Петушки", режиссер Валерий Рыжий. В главной и единственной роли Александр Цуркан. Это - моно-спектакль. Точнее спектакль двоих - Актера и Саксофона. Саксофон служил здесь как бы декорацией и музыкой, как бы прожектором и рампой. Исполнитель- саксофонист - Алексей Летов…

    Краткая биография.

    Ерофеев, Венедикт Васильевич (24 октября 1938, Нива-2, Мурманская область - 11 мая 1990, Москва) - русский писатель, автор поэмы «Москва - Петушки».

    Личная жизнь.

    Был дважды женат. В 1966 году у Ерофеева родился сын, его также назвали Венедикт.
    После рождения сына Ерофеев зарегистрировал брак с его матерью Валентиной Васильевной Зимаковой (1942-2000). Вторая жена писателя - Галина Павловна Носова (1941-1993).

    Книги Ерофеева переведены более чем на 30 языков. О нём снят документальный фильм Павла Павликовского «Москва - Петушки» (1989-1991).
    В Москве в сквере на площади Борьбы находится скульптурная группа, посвящённая героям поэмы «Москва - Петушки».
    Во Владимире на здании пединститута в его честь установлена мемориальная доска.
    В Кировске в центральной городской библиотеке создан музей Ерофеева.

    Изучение творчества

    Первое исследование, посвящённое поэме «Москва - Петушки», появилось задолго до того, как она была опубликована в СССР. В 1981 году в сборнике научных статей Slavica Hierosolymitana появилась статья Бориса Гаспарова и Ирины Паперно под названием «Встань и иди». Исследование посвящено соотношению текста поэмы с Библией и творчеством Ф. М. Достоевского.
    Самой крупной работой, посвящённой Ерофееву и написанной за рубежом, является диссертация Светланы Гайсер-Шнитман «Венедикт Ерофеев. „Москва - Петушки“, или The Rest is Silence».
    В России основные исследования творчества Ерофеева были также связаны с изучением его центрального произведения - поэмы «Москва - Петушки». Среди первых критических работ стоит отметить небольшую статью Андрея Зорина «Пригородный поезд дальнего следования» («Новый мир», 1989, № 5), где говорится о том, что появление «Москва - Петушки» свидетельствует о «творческой свободе и непрерывности литературного процесса», несмотря ни на какие трудности.
    «Москва - Петушки» традиционно вписывается исследователями в несколько контекстов, с помощью которых и анализируется. В частности, «Москва - Петушки» воспринимается как пратекст русского постмодернизма и в контексте идеи М. М. Бахтина о карнавальности культуры. Активно изучаются связи лексического строя поэмы с Библией, советскими штампами, классической русской и мировой литературой.
    Самый пространный комментарий к поэме принадлежит Эдуарду Власову. Он был опубликован в приложении к поэме «Москва - Петушки» в 2000 году издательством «Вагриус».
    В фэнтезийном романе Олега Кудрина «Код от Венички» (2009, «Олимп-АСТрель»), написанном в постмодернистском духе, в «сакральных текстах» Венедикта Васильевича находится объяснение едва ли не всем тайнам мироздания.
    В 2005 году в альманахе «Живая Арктика» (№ 1, «Хибины - Москва - Петушки») опубликована «Летопись жизни и творчества Венедикта Ерофеева» (составитель Валерий Берлин).

    Основные произведения.

    «Записки психопата» (1956-1958, опубликованы в 1995)
    «Москва - Петушки» (поэма в прозе, 1970)
    «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора» (трагедия, опубликована в Париже в 1985, на родине - в 1989)
    «Василий Розанов глазами эксцентрика» (эссе, 1973, опубликовано в СССР в 1989)
    «Моя маленькая лениниана» (коллаж, издан в Париже в 1988, в России в 1991)
    «Бесполезное ископаемое» (книга составлена на основе записных книжек прозаика)
    В 2005 году в издательстве «Захаров» была организована публикация записных книжек писателя под редакцией Владимира Муравьёва и Венедикта Ерофеева-младшего(сына писателя).

    В качестве послесловия.

    Чем и кем является Веничка Ерофеев для русской и позднесоветской культуры конца ХХ века?.. Ответ однозначный – он является её неотъемлемой частью. А хорошо это или плохо – рассудят История и Читатель!..

    Сайт, посвященный творчеству великого русского писателя Венедикта Ерофеева:
    http://www.moskva-petushki.ru/

    За эпиграф наша сердечная благодарность Панкрату Антипову.

    (По материалам свободной энциклопедии Википедия и открытых источников).

    Источник иллюстрации:
    Яндекс-фото.

    Венедикт Васильевич Ерофеев - российский писатель, автор нашумевшей поэмы «Москва – Петушки»

    Дата рождения: 24 октября 1938 г.
    Место рождения: пос. Нива-3 Кандалакшского горсовета Мурманской области, РСФСР, СССР
    Знак зодиака: Скорпион
    Дата смерти: 11 мая 1990 г.
    Место смерти: Москва, СССР

    Его называли человеком мировой скорби, совестью нации, последним представителем русской литературы, люмпен-аристократом, поэтом пригородных поездов и дешевого спиртного, трагическим гулякой, так и не нашедшим дорогу в Кремль.

    «Почему я должен быть приятным? Даже в новой конституции нет такой статьи».

    Биография Венедикта Ерофеева

    Венедикт Васильевич родился в многодетной семье начальника железнодорожной станции Василия Васильевича Ерофеева и домохозяйки Анны Андреевны Ерофеевой (в девичестве Гущиной).

    Писать Веночка (так его называли в семье: именно ВенОчка) начал с пяти лет и был маминым любимчиком. Она надеялась, что любимый Веночка прославится на всю страну.
    Кстати, в доме и книг-то не было, только том Н.В. Гоголя, в котором были «Записки сумасшедшего». Но Ерофеев сам научился читать и его вместе с братом Борисом, который был старше на полтора года, отдали в первый класс.

    Когда Вене было 6 лет, кто-то из «доброжелателей» написал донос на отца: якобы он был не доволен советской властью. И Василия Васильевича как врага народа отправили в лагерь. На маму, как на жену врага народа не выдавали карточки на пропитание, и тогда она уехала к родственнице в столицу, в надежде, что власть советов маленьких детей не бросит. Их не бросили, устроили в детдом в городе Кировске на Кольском полуострове.

    В год окончания школы Ерофеев был единственным из учеников получившим золотую медаль. Тогда, на выпускном вечере, он впервые закурил папиросу (тогда сигарет еще не было) и выпил бокал шампанского.

    В 17 лет он начал писать «Записки психопата» - свое «первое заслуживающее внимания сочинение» (так он сам охарактеризовал свою книгу), а закончил, когда его отчисляли из МГУ.
    Писатель по году учился в трех педагогических институтах: в Орехово-Зуевском, Владимирском и Коломенском, но отовсюду его отчисляли.


    В 32 года кочегар Ерофеев написал «библию» алкоголиков – «Москва-Петушки». В это время он буквально бродяжничал, у него не было ни паспорта, ни военного билета, ни прописки. Ему была важна независимость ото всех и ото всего.
    Венедикт Ерофеев написал пьесу «Вальпургиева ночь, или Шаги командора», эссе о русском религиозном философе, литературном критике и публицисте Василии Розанове, «Благую Весть», а также подборку цитат из Ленина «Моя маленькая лениниана». Пьеса «Диссиденты, или Фанни Каплан» осталась неоконченной.


    В середине 1980-х у Венедикта Васильевича обнаружили рак горла, тогда он перенес две операции. После второго операционного вмешательства он лишился голоса, своего прекрасного баритона. Одинокому гению не хватило трудового стажа для лечения болезни за границей, во Франции – это послужило основанием для того, чтобы ему отказали в выезде. Скорее всего не выпустили из-за того, что боялись, что он не вернется. К тому же выпускать человека на лечение – это подтвердить, что в Советском Союзе медицина находится не на должном уровне. В 1990 году Венедикт Ерофеев скончался.

    Личная жизнь

    В 1966 году у Венедикта Васильевича родился сын Веня, после чего Ерофеев оформил брак с Валентиной Васильевной Зимаковой. Потом он ушел ко второй жене - Галине Павловне Носовой. Она прописала его в Москве, сделала ему все документы, и паспорт, и военный билет. То есть он официально стал москвичом. Она о нем заботилась и терпела застолья, друзей и выпивку.


    У Венедикта Ерофеева появилась муза, подруга – Наталья Александровна Шмелькова. После ухода из жизни Ерофеева женщины поддерживали друг друга.

    Основные произведения

    «Записки психопата» (1956-1958, опубликованы в сокращенном виде в 2000 году, в полном виде - в 2004)
    «Москва - Петушки» (поэма в прозе, 1970; опубликована в Израиле в 1973, в СССР - в 1988-1989)
    «Вальпургиева ночь, или Шаги командора» (трагедия, опубликована в Париже в 1985, на родине - в 1989)
    «Василий Розанов глазами эксцентрика» (эссе, 1973, опубликовано в СССР в 1989)
    «Моя маленькая лениниана» (коллаж, издан в Париже в 1988, в России в 1991)
    «Бесполезное ископаемое» (книга составлена на основе записных книжек прозаика)

    Автор второй после «Мертвых душ» русской поэмы в прозе Веничка Ерофеев может считаться безупречным денди эпохи застоя. Стильный острослов шагал по просторам необъятной родины как хозяин. Несмотря на суровый уголовный кодекс, не заморачивался такими вещами, как постоянная прописка или воинский учет.

    Головные боли диссидентов-правозащитников не досаждали ему; голова этого голубоглазого брюнета, на раз разбивавшего женские сердца, страдала разве что от мучительных похмельных болей.

    Алкогольный дурман окутывал его персону с самых ранних лет. В 1946-м отец восьмилетнего Венедикта был арестован за «антисоветскую пропаганду», и Веню определили в детский дом города Кировска. Несмотря на молодость, шпанистые друзья быстро научили мальчика плохому (а писать, если верить его матери, он начал уже с пяти лет). Назвать Ерофеева ребенком-алкоголиком было бы чересчур, но, как закладывать за воротник, парень знал не понаслышке. После возвращения отца и поселения семьи в железнодорожном бараке круг общения Венички мало изменился.

    Пил Веничка по-черному, самозабвенно. Все изощренные рецепты, приведенные в поэме «Москва - Петушки», не досужий вымысел, а опробованные на собственном опыте экспериментальные находки. Он сделал пьянство нормой жизни и опроверг тезис о неизбежности запойной деградации, всю жизнь сохраняя завидный интеллект. То, что он изрекал, слушали с любопытством, даже когда страдавший раком горла писатель скрежетал через ларингофон.

    Пьянство было для Ерофеева культом, которому официально не признанный, но при этом всеми любимый алкоголик Веничка служил до своего последнего дня и который и свел его в могилу.

    Гений против употребления

    1955 Ерофеев поступает на филфак МГУ. Спустя полтора года общажного пьянства его отчисляют с курса - за неуспеваемость.

    1957-1959 Веничка демонстрирует чудеса мультипрофессионализма, трудясь грузчиком продмага, каменщиком на строительстве, кочегаром, дежурным отделения милиции (!) и т.д. Начинает заливать в себя все, что горит. При таком темпе труда и отдыха ему не до письма.

    1960-1965 Поступает на филфак сразу двух пединститутов - во Владимире и Коломне. Изгнан из обоих «за моральное разложение студенчества». Сочиняет повесть «Благая весть». Пьет «качественнее» - не травится самопалом.

    1966 После рождения сына Ерофеев разводится с женой. Пьет горькую, делая перерывы на дни посещений ребенка в деревне Мышлино.

    1970 Год создания поэмы «Москва - Петушки» совпадает с пиком бродяжничества и служения Бахусу.

    1974 Текст романа ходит в самиздате. Венедикт отчасти социализируется, вступив в брак с Галиной Носовой, встав на воинский учет и приобретя «определенное место жительства». Пьет все - красненькое, беленькую, портвешок, одеколон. Ничего не пишет.

    1990 Пишет пьесу «Вальпургиева ночь, или Шаги командора», герои которой, пациенты психушки, совершают массовое самоубийство, упиваясь метиловым спиртом. В мае уже признанный гением Ерофеев, заставший пуб­ликацию «Петушков», умирает - не от цирроза печени, а от рака горла.