Сочинение на тему: «Значительное лицо» и Акакий Акакиевич в повести Н. В

Встреча Башмачкина со «значительным лицом» показана в «Шинели» как столкновение не с дурным человеком, а с «обычным» порядком, с постоянной практикой «власть имущих». Башмачкин страдает не от бесчеловечности отдельных людей, а от того бесправия, в которое он поставлен своим общественным положением. Изображая в «Шинели» «маленького» человека, Гоголь выступал как великий гуманист. Гуманизм его носил не абстрактно-созерцательный, а действенный, социальный характер. Писатель защищал права тех людей, которые лишены их в обществе. Слова «я брат твой» явились отражением идей социальной справедливости, общественного равенства.

Изображение «бедствия» как обыденного факта сливается с описанием «чрезвычайных» происшествий – похищения шинели, встречи со «значительным лицом». Каждое из этих событий составляет как бы кульминацию отдельных частей повествования. Развитие сюжета, действия в «Шинели» идет от картин безропотного, повседневного прозябания героя к сценам столкновений его с представителем правящих верхов общества.

В своих отношениях с «низшими», в своей общественной практике «значительное лицо» выражает господствующие «нормы»; его личные качества не играют при этом сколько-нибудь существенной роли. «Он был в душе добрый человек, хорош с товарищами, услужлив…», «но как только случалось ему быть в обществе, где были люди хоть одним чином пониже его, там он был просто хоть из рук вон».

«Шинель» написана отнюдь не в приемах сказа; тем не менее, в ряде мест Гоголь тонко отмечает языковые особенности рассказчика: «…родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта… Матушка еще лежала на кровати против дверей, а по правую руку стоял кум, превосходнейший человек, Иван Иванович Ерошкин, служивший столоначальником в сенате, и кума, жена квартального офицера, женщина редких добродетелей, Арина Семеновна Белобрюшкова»; «в таком состоянии Петрович обыкновенно очень охотно уступал и соглашался, всякий раз даже кланялся и благодарил. Потом, правда, приходила жена, плачась, что муж-де был пьян и потому дешево взялся; но гривенник, бывало, один прибавишь, и дело в шляпе».

Литератор-романтик, как правило, склонен был выражать к слову отношение скептическое, возвышенно-недоверчивое. Гоголь как бы вторит такому романтику. Однако теперь у Гоголя писатель, художник оказывается бессилен не перед возвышенным и исключительным, а перед низменным, заурядным, в глубинах которого тоже клубятся сложности, живет и душевная боль, и горечь обид, и социальная скорбь. Эстетика возвышенного прилагается к низменному, и на стыке их внятно слышится косноязычный лепет какого-нибудь Акакия Акакиевича, беспомощное «того…». «Я ваше превосходительство осмелился утрудить потому, что секретари того… ненадежный народ…» - бормочет ограбленный Акакий Акакиевич, представ перед генералом, явившись к «значительному лицу». Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь?

Не читал Акакий Акакиевич стихотворения Тютчева, незадолго до приключившейся с ним беды, в 1833 году напечатанного в журнале «Молва»; и думал он, что другой поймет его горе. Да не понял другой! И сказал значительное лицо: «Что, что, что? откуда вы набрались такого духу? откуда вы мыслей таких набрались? что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших!» И Акакий Акакиевич домой потрусил, и умер он в лихорадке, в жару, причем в бреду он действительно дерзостно «сквернохульничал, произнося самые страшные слова, так что старушка хозяйка даже крестилась, от роду не слыхав от него ничего подобного, тем более что слова эти непосредственно следовали за словом „ваше превосходительство”», Тут, кажется, косноязычный Акакий Акакиевич высказался, запоздало, лишь на смертном одре разрешив вопрос: «Как сердцу высказать себя?» А вместе с ним высказался и Гоголь.

Говоря о «значительном лице», Гоголь не преминул оттенить, что «его сердцу были доступны многие добрые движения, несмотря на то, что он весьма часто мешал им обнаруживаться».

И здесь, значит, сердце себя не высказало. Между душой человека и его словами возникла преграда: положение власть имущего, чин. И душа генерала оказалась богаче слов - косноязычных, несмотря на то, что они были изречены свысока, устрашающе. Гоголь и здесь обнаружил в себе учителя и отца, укоряющего другого отца и учителя: генерал «учился… перед зеркалом» быть учительски грозным; был он притом и «почтенный отец семейства». Таким образом, в мире Гоголя, населенном отцами и учителями, генералу принадлежит весьма достойное место. И он знает о своей учительной роли, он ее репетирует. Но сколько бы генерал ни глядел на себя в зеркало, он не знает себя; а Гоголь, тот его знает получше, как истый учитель.

«Маленький человек», оказавшийся лицом к лицу с вершителем его судьбы, государственным человеком. «Маленький человек», в безумии, в бреду изрыгающий дерзновенные угрозы, обращенные к властям предержащим… «Маленький человек» и его смерть, его убогие похороны… Где это было?

В «Шинели» преломлены события романтической поэмы Пушкина «Руслан и Людмила», и, когда видишь это, перестает казаться сюжетным произволом, нелепостью финал повести, триумф ее героя, воскреснувшего и вернувшего себе похищенную подругу жизни, его «сопутницу». Речь рассказчика в повести «Шинель» - двуобращенная речь: она обращена и к реальности, о которой она повествует; и к романтическим образам, которые она трансформирует. И в «Шинели» вновь оживают герои «Руслана…». Но в «Шинели» - и пушкинский «Медный Всадник».

В «Шинели» есть прямая отсылка к «Медному Всаднику»: чиновники рассказывают друг другу «вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента». Тема Медного Всадника введена в повесть и она откровенно снижена: бронзовый герой Пушкина явлен так, что поскакать за чиновником-бунтовщиком он не сможет, ибо не солидно же скакать за кем бы то ни было на бесхвостой лошади. Да и вообще, Петр I - уже история. И был он давно, хотя якобы ожил он на одну беспокойную ночь:

* …Грозного царя,
* Мгновенно гневом возгоря,
* Лицо тихонько обращалось…

Гоголь корректирует ситуации «Медного Всадника», этой «петербургской повести» Пушкина. В «Шинели» находят отзвуки и описанные Пушкиным трагические беды столицы, и веселый быт петербуржцев. У Гоголя жертва, бедный чиновник, в жару, в бреду видит разбойников. Правда, не зарезали они чиновника, а только шинель отобрали; но на то и существует современная Гоголю подлинная реальность, чтобы возвышенные преступления превращались в ней в гадости помельче, попрозаичнее, так же, впрочем, ведущие к гибели жертвы этих незатейливых гадостей. И умирал Акакий Акакиевич, и в бреду «видел он Петровича и заказывал ему сделать шинель с какими-то западнями для воров, которые чудились ему беспрестанно под кроватью, и он поминутно призывал хозяйку вытащить у него одного вора даже из-под одеяла…»

И далее - смерть героя, «Акакия Акакиевича свезли и похоронили». А поименовав скудные вещички его, Гоголь бросает: «Кому все это досталось, бог знает…». И Петербург остался без Акакия Акакиевича. И в трагедии своей, и в смерти сравнялся он с императором-исполином, косвенно, но несомненно послужившим виновником и его гибели. И на него «нестерпимо обрушилось несчастье, как обрушивалось на царей и повелителей мира…»

Неожиданное упоминание о царях и повелителях мира в соотнесении с событиями «петербургской повести» Пушкина обретает глубокий смысл: царь, повелитель мира лицом к лицу встретился с «маленьким человеком» именно там; но лишь сейчас окончательно выясняется, что и царям, и их подданным бывает одинаково плохо, хотя при данном социальном устройстве они никогда не поймут друг друга, не уживутся; и у Пушкина царь, властелин, повелитель мира гоняется по Петербургу за оскорбившим его «маленьким человеком», а у Гоголя, напротив, «маленький человек» после смерти своей гоняется за ставленником царя, тоже повелителем и властелином. Там - высшая власть преследует бедняка-чиновника, здесь - бедняк-чиновник преследует высокую власть. Плохо чиновнику: сыпали ему на голову бумажки, глумились над ним.

Но и императору тоже неважно: скажем, хвост у бронзовой лошади отпилили, шутка ли! Но утверждают, что хвост этот - одна из трех точек, на которые опирается знаменитый памятник императору. Значит, кто-то ухитрился лишить царствующую особу точки опоры, поставил ее под угрозу крушения. А потом - наводнение, и от стихии, как от разбойников, гибнет один чиновник. А нет наводнений, так просто разбойники по столице слоняются и убивают другого чиновника. Для верноподданных все это беда, но и для императора тоже. И Гоголь не был бы отцом своих героев и проникновенным учителем их, если бы не понимал их бед и не сострадал бы им, рассказывая об их злоключениях.

Хорошо известно, что «Шинель» рождалась из реального случая: некий чиновник ценою невероятных лишений купил дорогое охотничье ружье, но в первый же день охоты оно зацепилось за камыши, упало в воду, исчезло на дне. Сослуживцы сделали складчину и купили бедняге новое ружье. Но по мере того как Гоголь обдумывал рассказанный случай, все изменилось: ружье сменилось шинелью, появилось «значительное лицо», одолела героя болезнь, смерть пришла, а за ней воскресенье настало.

Сочинение

Литератор-романтик, как правило, склонен был выражать к слову отношение скептическое, возвышенно-недоверчивое. Гоголь как бы вторит такому романтику. Однако теперь у Гоголя писатель, художник оказывается бессилен не перед возвышенным и исключительным, а перед низменным, заурядным, в глубинах которого тоже клубятся сложности, живет и душевная боль, и горечь обид, и социальная скорбь. Эстетика возвышенного прилагается к низменному, и на стыке их внятно слышится косноязычный лепет какого-нибудь Акакия Акакиевича, беспомощное «того…». «Я ваше превосходительство осмелился утрудить потому, что секретари того… ненадежный народ…» - бормочет ограбленный Акакий Акакиевич, представ перед генералом, явившись к «значительному лицу». Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь?

Не читал Акакий Акакиевич стихотворения Тютчева, незадолго до приключившейся с ним беды, в 1833 году напечатанного в журнале «Молва»; и думал он, что другой поймет его горе. Да не понял другой! И сказал значительное лицо: «Что, что, что? откуда вы набрались такого духу? откуда вы мыслей таких набрались? что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших!» И Акакий Акакиевич домой потрусил, и умер он в лихорадке, в жару, причем в бреду он действительно дерзостно «сквернохульничал, произнося самые страшные слова, так что старушка хозяйка даже крестилась, от роду не слыхав от него ничего подобного, тем более что слова эти непосредственно следовали за словом „ваше превосходительство”», Тут, кажется, косноязычный Акакий Акакиевич высказался, запоздало, лишь на смертном одре разрешив вопрос: «Как сердцу высказать себя?» А вместе с ним высказался и Гоголь.

Говоря о «значительном лице», Гоголь не преминул оттенить, что «его сердцу были доступны многие добрые движения, несмотря на то, что он весьма часто мешал им обнаруживаться».

И здесь, значит, сердце себя не высказало. Между душой человека и его словами возникла преграда: положение власть имущего, чин. И душа генерала оказалась богаче слов - косноязычных, несмотря на то, что они были изречены свысока, устрашающе. Гоголь и здесь обнаружил в себе учителя и отца, укоряющего другого отца и учителя: генерал «учился… перед зеркалом» быть учительски грозным; был он притом и «почтенный отец семейства». Таким образом, в мире Гоголя, населенном отцами и учителями, генералу принадлежит весьма достойное место. И он знает о своей учительной роли, он ее репетирует. Но сколько бы генерал ни глядел на себя в зеркало, он не знает себя; а Гоголь, тот его знает получше, как истый учитель.

«Маленький человек», оказавшийся лицом к лицу с вершителем его судьбы, государственным человеком. «Маленький человек», в безумии, в бреду изрыгающий дерзновенные угрозы, обращенные к властям предержащим… «Маленький человек» и его смерть, его убогие похороны… Где это было?

В «Шинели» преломлены события романтической поэмы Пушкина «Руслан и Людмила», и, когда видишь это, перестает казаться сюжетным произволом, нелепостью финал повести, триумф ее героя, воскреснувшего и вернувшего себе похищенную подругу жизни, его «сопутницу». Речь рассказчика в повести «Шинель» - двуобращенная речь: она обращена и к реальности, о которой она повествует; и к романтическим образам, которые она трансформирует. И в «Шинели» вновь оживают герои «Руслана…». Но в «Шинели» - и пушкинский «Медный Всадник».

В «Шинели» есть прямая отсылка к «Медному Всаднику»: чиновники рассказывают друг другу «вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента». Тема Медного Всадника введена в повесть и она откровенно снижена: бронзовый герой Пушкина явлен так, что поскакать за чиновником-бунтовщиком он не сможет, ибо не солидно же скакать за кем бы то ни было на бесхвостой лошади. Да и вообще, Петр I - уже история. И был он давно, хотя якобы ожил он на одну беспокойную ночь:

* …Грозного царя,
* Мгновенно гневом возгоря,
* Лицо тихонько обращалось…

Гоголь корректирует ситуации «Медного Всадника», этой «петербургской повести» Пушкина. В «Шинели» находят отзвуки и описанные Пушкиным трагические беды столицы, и веселый быт петербуржцев. У Гоголя жертва, бедный чиновник, в жару, в бреду видит разбойников. Правда, не зарезали они чиновника, а только шинель отобрали; но на то и существует современная Гоголю подлинная реальность, чтобы возвышенные преступления превращались в ней в гадости помельче, попрозаичнее, так же, впрочем, ведущие к гибели жертвы этих незатейливых гадостей. И умирал Акакий Акакиевич, и в бреду «видел он Петровича и заказывал ему сделать шинель с какими-то западнями для воров, которые чудились ему беспрестанно под кроватью, и он поминутно призывал хозяйку вытащить у него одного вора даже из-под одеяла…»

И далее - смерть героя, «Акакия Акакиевича свезли и похоронили». А поименовав скудные вещички его, Гоголь бросает: «Кому все это досталось, бог знает…». И Петербург остался без Акакия Акакиевича. И в трагедии своей, и в смерти сравнялся он с императором-исполином, косвенно, но несомненно послужившим виновником и его гибели. И на него «нестерпимо обрушилось несчастье, как обрушивалось на царей и повелителей мира…»

Неожиданное упоминание о царях и повелителях мира в соотнесении с событиями «петербургской повести» Пушкина обретает глубокий смысл: царь, повелитель мира лицом к лицу встретился с «маленьким человеком» именно там; но лишь сейчас окончательно выясняется, что и царям, и их подданным бывает одинаково плохо, хотя при данном социальном устройстве они никогда не поймут друг друга, не уживутся; и у Пушкина царь, властелин, повелитель мира гоняется по Петербургу за оскорбившим его «маленьким человеком», а у Гоголя, напротив, «маленький человек» после смерти своей гоняется за ставленником царя, тоже повелителем и властелином. Там - высшая власть преследует бедняка-чиновника, здесь - бедняк-чиновник преследует высокую власть. Плохо чиновнику: сыпали ему на голову бумажки, глумились над ним.

Но и императору тоже неважно: скажем, хвост у бронзовой лошади отпилили, шутка ли! Но утверждают, что хвост этот - одна из трех точек, на которые опирается знаменитый памятник императору. Значит, кто-то ухитрился лишить царствующую особу точки опоры, поставил ее под угрозу крушения. А потом - наводнение, и от стихии, как от разбойников, гибнет один чиновник. А нет наводнений, так просто разбойники по столице слоняются и убивают другого чиновника. Для верноподданных все это беда, но и для императора тоже. И Гоголь не был бы отцом своих героев и проникновенным учителем их, если бы не понимал их бед и не сострадал бы им, рассказывая об их злоключениях.

Хорошо известно, что «Шинель» рождалась из реального случая: некий чиновник ценою невероятных лишений купил дорогое охотничье ружье, но в первый же день охоты оно зацепилось за камыши, упало в воду, исчезло на дне. Сослуживцы сделали складчину и купили бедняге новое ружье. Но по мере того как Гоголь обдумывал рассказанный случай, все изменилось: ружье сменилось шинелью, появилось «значительное лицо», одолела героя болезнь, смерть пришла, а за ней воскресенье настало.

Другие сочинения по этому произведению

Литератор-романтик, как правило, склонен был выражать к слову отношение скептическое, возвышенно-недоверчивое. Гоголь как бы вторит такому романтику. Однако теперь у Гоголя писатель, художник оказывается бессилен не перед возвышенным и исключительным, а перед низменным, заурядным, в глубинах которого тоже клубятся сложности, живет и душевная боль, и горечь обид, и социальная скорбь. Эстетика возвышенного прилагается к низменному, и на стыке их внятно слышится косноязычный лепет какого-нибудь Акакия Акакиевича, беспомощное “того…”. “Я ваше превосходительство осмелился утрудить потому, что секретари того… ненадежный народ…” – бормочет ограбленный Акакий Акакиевич, представ перед генералом, явившись к “значительному лицу”. Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь?
Не читал Акакий Акакиевич стихотворения Тютчева, незадолго до приключившейся с ним беды, в 1833 году напечатанного в журнале “Молва”; и думал он, что другой поймет его горе. Да не понял другой! И сказал значительное лицо: “Что, что, что? откуда вы набрались такого духу? откуда вы мыслей таких набрались? что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших!” И Акакий Акакиевич домой потрусил, и умер он в лихорадке, в жару, причем в бреду он действительно дерзостно “сквернохульничал, произнося самые страшные слова, так что старушка хозяйка даже крестилась, от роду не слыхав от него ничего подобного, тем более что слова эти непосредственно следовали за словом “ваше превосходительство””, Тут, кажется, косноязычный Акакий Акакиевич высказался, запоздало, лишь на смертном одре разрешив вопрос: “Как сердцу высказать себя?” А вместе с ним высказался и Гоголь.
Говоря о “значительном лице”, Гоголь не преминул оттенить, что “его сердцу были доступны многие добрые движения, несмотря на то, что он весьма часто мешал им обнаруживаться”.
И здесь, значит, сердце себя не высказало. Между душой человека и его словами возникла преграда: положение власть имущего, чин. И душа генерала оказалась богаче слов – косноязычных, несмотря на то, что они были изречены свысока, устрашающе. Гоголь и здесь обнаружил в себе учителя и отца, укоряющего другого отца и учителя: генерал “учился… перед зеркалом” быть учительски грозным; был он притом и “почтенный отец семейства”. Таким образом, в мире Гоголя, населенном отцами и учителями, генералу принадлежит весьма достойное место. И он знает о своей учительной роли, он ее репетирует. Но сколько бы генерал ни глядел на себя в зеркало, он не знает себя; а Гоголь, тот его знает получше, как истый учитель.
“Маленький человек”, оказавшийся лицом к лицу с вершителем его судьбы, государственным человеком. “Маленький человек”, в безумии, в бреду изрыгающий дерзновенные угрозы, обращенные к властям предержащим… “Маленький человек” и его смерть, его убогие похороны… Где это было?
В “Шинели” преломлены события романтической поэмы Пушкина “Руслан и Людмила”, и, когда видишь это, перестает казаться сюжетным произволом, нелепостью финал повести, триумф ее героя, воскреснувшего и вернувшего себе похищенную подругу жизни, его “сопутницу”. Речь рассказчика в повести “Шинель” – двуобращенная речь: она обращена и к реальности, о которой она повествует; и к романтическим образам, которые она трансформирует. И в “Шинели” вновь оживают герои “Руслана…”. Но в “Шинели” – и пушкинский “Медный Всадник”.
В “Шинели” есть прямая отсылка к “Медному Всаднику”: чиновники рассказывают друг другу “вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента”. Тема Медного Всадника введена в повесть и она откровенно снижена: бронзовый герой Пушкина явлен так, что поскакать за чиновником-бунтовщиком он не сможет, ибо не солидно же скакать за кем бы то ни было на бесхвостой лошади. Да и вообще, Петр I – уже история. И был он давно, хотя якобы ожил он на одну беспокойную ночь:
– …Грозного царя,
– Мгновенно гневом возгоря,
– Лицо тихонько обращалось…
Гоголь корректирует ситуации “Медного Всадника”, этой “петербургской повести” Пушкина. В “Шинели” находят отзвуки и описанные Пушкиным трагические беды столицы, и веселый быт петербуржцев. У Гоголя жертва, бедный чиновник, в жару, в бреду видит разбойников. Правда, не зарезали они чиновника, а только шинель отобрали; но на то и существует современная Гоголю подлинная реальность, чтобы возвышенные преступления превращались в ней в гадости помельче, попрозаичнее, так же, впрочем, ведущие к гибели жертвы этих незатейливых гадостей. И умирал Акакий Акакиевич, и в бреду “видел он Петровича и заказывал ему сделать шинель с какими-то западнями для воров, которые чудились ему беспрестанно под кроватью, и он поминутно призывал хозяйку вытащить у него одного вора даже из-под одеяла…”
И далее – смерть героя, “Акакия Акакиевича свезли и похоронили”. А поименовав скудные вещички его, Гоголь бросает: “Кому все это досталось, бог знает…”. И Петербург остался без Акакия Акакиевича. И в трагедии своей, и в смерти сравнялся он с императором-исполином, косвенно, но несомненно послужившим виновником и его гибели. И на него “нестерпимо обрушилось несчастье, как обрушивалось на царей и повелителей мира…”
Неожиданное упоминание о царях и повелителях мира в соотнесении с событиями “петербургской повести” Пушкина обретает глубокий смысл: царь, повелитель мира лицом к лицу встретился с “маленьким человеком” именно там; но лишь сейчас окончательно выясняется, что и царям, и их подданным бывает одинаково плохо, хотя при данном социальном устройстве они никогда не поймут друг друга, не уживутся; и у Пушкина царь, властелин, повелитель мира гоняется по Петербургу за оскорбившим его “маленьким человеком”, а у Гоголя, напротив, “маленький человек” после смерти своей гоняется за ставленником царя, тоже повелителем и властелином. Там – высшая власть преследует бедняка-чиновника, здесь – бедняк-чиновник преследует высокую власть. Плохо чиновнику: сыпали ему на голову бумажки, глумились над ним.
Но и императору тоже неважно: скажем, хвост у бронзовой лошади отпилили, шутка ли! Но утверждают, что хвост этот – одна из трех точек, на которые опирается знаменитый памятник императору. Значит, кто-то ухитрился лишить царствующую особу точки опоры, поставил ее под угрозу крушения. А потом – наводнение, и от стихии, как от разбойников, гибнет один чиновник. А нет наводнений, так просто разбойники по столице слоняются и убивают другого чиновника. Для верноподданных все это беда, но и для императора тоже. И Гоголь не был бы отцом своих героев и проникновенным учителем их, если бы не понимал их бед и не сострадал бы им, рассказывая об их злоключениях.
Хорошо известно, что “Шинель” рождалась из реального случая: некий чиновник ценою невероятных лишений купил дорогое охотничье ружье, но в первый же день охоты оно зацепилось за камыши, упало в воду, исчезло на дне. Сослуживцы сделали складчину и купили бедняге новое ружье. Но по мере того как Гоголь обдумывал рассказанный случай, все изменилось: ружье сменилось шинелью, появилось “значительное лицо”, одолела героя болезнь, смерть пришла, а за ней воскресенье настало.

Сочинение по литературе на тему: Образ “значительного лица” в повести “Шинель”

Другие сочинения:

1. Смысл мистического финала повести Н. В. Гоголя “Шинель” заключается в том, что справедливость, которую Акакий Акакиевич Башмачкин не смог найти при жизни, все-таки восторжествовала после смерти героя. Призрак Башмачкина срывает шинели со знатных и богатых людей. Но особое место в Read More ......
2. Повесть Николая Васильевича Гоголя “Шинель” сыграла большую роль в развитии русской литературы. Она повествует читателю о судьбе так называемого “маленького человека”. Эта тема раскрывается еще в начале произведения. Даже само имя Акакия Акакиевича может быть воспринято как результат переписывания. Взяли Read More ......
3. Кто-то крикнул швейцару: “Гони! Наш не любит оборванной черни!” И захлопнулась дверь. Н. А. Некрасов. Размышления у парадного подъезда К началу 1840-х годов Н. В. Гоголь пишет ряд повестей на темы петербургской жизни. Петербургский цикл открывается “Нев ским проспектом”. Петербург Read More ......
4. Тема “маленького человека” в повести Н. В. Гоголя “Шинель” развивается как важная проблема общественной жизни. Главный герой произведения, Акакий Акакиевич Башмачкин, олицетворяет собой всех угнетенных, обездоленных, обреченных на нечеловеческое существование. С самого начала в повесть вводится тема предопределения судьбы. Оказывается, Read More ......
5. Повесть Николая Васильевича Гоголя “Шинель” сыграла большую роль в развитии русской литературы. “Все мы вышли из “Шинели” Гоголя”, – сказал Ф. М. Достоевский, оценивая ее значение для многих поколений русских писателей. Рассказ в “Шинели” ведется от первого лица. Мы замечаем, Read More ......
6. О повести Н. В. Гоголя “Шинель” В состав “Петербургских повестей” вошли следующие повес­ти: “Невский проспект” “Портрет”, “Записки сумасшедшего”, а после – “Нос” и “Шинель”. В повести “Шинель” Петербург предстает городом чиновни­ков, исключительно деловым, в котором природа враждебна че­ловеку. В статье Read More ......
7. Повесть Г. Гоголя “Шинель” входит в цикл повестей, которые получили название “Петербургских”. Всех них объединяет прежде всего образ города – одного из прекраснейших, самых изысканных и почти невероятных. Он, абсолютно реальный, конкретный, ощутимый, вдруг превращается в мираж, в город-призрак. Я Read More ......
8. Повесть Н. В. Гоголя “Шинель” входит в состав цикла повестей, которые получили название “Петербургских”. Всех их объединяет, прежде всего, образ города – одного из самых прекрасных, причудливых и почти невероятных. Он, абсолютно реальный, конкретный, осязаемый, порою вдруг превращается в мираж, Read More ......