Хагакурэ. Сокрытое в листве

Харакири или сэппуку (букв. «вспарывание живота») - ритуальное самоубийство методом вспарывания живота, принятое среди самурайского сословия средневековой Японии.

Принятая в среде самураев, эта форма самоубийства совершалась либо по приговору, как наказание, либо добровольно (в тех случаях, когда была затронута честь воина, в знак верности своему даймё и в иных подобных случаях).Совершая сэппуку, самураи демонстрировали своё мужество перед лицом боли и смерти и чистоту своих помыслов перед богами и людьми.

В случае, когда сэппуку должны были совершить лица, которым не доверяли, или которые были слишком опасны, или не хотели совершать самоубийство, ритуальный кинжал (кусунгобу) заменялся на веер. Совершающий сэппуку касался веером своего живота, и в этот момент кайсякунин (помощник) обезглавливал его.

Следует отметить, что проникающие ранения брюшной полости - самые болезненные по сравнению с подобными же ранениями других частей тела. Женщины из самурайских родов могли перерезать себе горло, или наносили удар в сердце.

«Сэппуку» и «харакири» пишутся одними и теми же двумя иероглифами. Разница в том, что «сэппуку» пишется 切腹 (сначала идёт иероглиф «резать» а потом «живот», при прочтении используются «онные», китайско-японские чтения), а «харакири» наоборот - 腹切り (первый иероглиф - «живот», используются «кунные», японские чтения). Часто указывают, что «харакири» несёт некоторый бытовой и уничижительный оттенок: если «сэппуку» подразумевает совершённое по всем правилам ритуальное самоубийство, то «харакири» переводится скорее как «вспороть себе живот мечом». В действительности, 切腹 («сэппуку»), «онное» прочтение, используется только в официальной речи, в разговорной же речи японцы используют «харакири», соответственно, не вкладывая в это какого-либо уничижительного смысла. Таким образом, «харакири» - это разговорный, а «сэппуку» - письменный термин, и они обозначают одно и то же действие.

В древности сэппуку не было распространено в Японии; чаще встречались другие способы самоубийства - самосожжение и повешение. Первое сэпукку было совершено даймё из рода Минамото в войне между Минамото и Тайра, в 1156 году, при Хэгэн. Минамото но-Тамэтомо, побеждённый в этой короткой, но жестокой войне, разрезал себе живот, чтобы избежать позора плена. Сэппуку быстро прививается среди военного сословия и становится почётным для самурая способом свести счёты с жизнью.

Сэппуку состояло в том, что самоубийца прорезал живот поперёк, от левого бока до правого или, по другому способу, прорезал его дважды: сначала горизонтально от левого бока к правому, а потом вертикально от диафрагмы до пупка. Впоследствии, когда сэппуку распространилось и стало применяться в качестве привилегированной смертной казни, для него был выработан особый сложный ритуал, один из важных моментов которого состоял в том, что помощник (кайсяку) невольного самоубийцы, обычно его лучший друг, одним взмахом меча отрубал ему в нужный момент голову, так что сэппуку по смыслу сводилось к ритуальному обезглавливанию. Обезглавливание производилось тогда, когда тело самоубийцы начинало клониться вперёд. Самурай стоически терпел мучения, показывая силу своего духа (хара), и как только тело качнётся - взмах меча обрывал его жизнь.

Между обезглавливанием по сэппуку и обыкновенным обезглавливанием установилась юридическая разница, и для привилегированных лиц, начиная с самураев, смертная казнь заменялась в виде снисхождения смертью через сэппуку, то есть смертной же казнью, но только в виде ритуального обезглавливания. Такая смертная казнь полагалась за проступки, не позорящие самурайской этики, поэтому она не считалась позорной, и в этом было её отличие от обыкновенной смертной казни. Такова была идеология, но в какой мере она осуществлялась на практике, сказать трудно. Фактом остаётся только то, что сэппуку в виде казни применялось только к привилегированному сословию самураев и так далее, но никоим образом не к классам населения, считавшимся ниже самураев.

Это официальное применение сэппуку относится к более позднему времени, а именно к токугавскому периоду сёгуната, но независимо от него этот способ самоубийства в частном его применении получил очень широкое распространение во всей массе населения, почти став манией, и поводами для сэппуку стали служить самые ничтожные причины. После реставрации Мэйдзи с началом организации государственного строя по европейскому образцу и начавшимся под давлением новых идей изменением всего вообще уклада жизни, официальное применение сэппуку в конце концов было отменено, а вместе с тем и частное его применение стало выводиться, но не исчезло. Показательно, что дипломат Тосиакира Кавадзи (известен тем, что им был подписан с японской стороны Симодский трактат) после реставрации Мэйдзи покончил с собой из верности сёгуну, но в знак своей приверженности прогрессу не стал делать «старорежимное» сэппуку, а застрелился из револьвера.

Случаи сэппуку нередко встречались и в XX веке (например, самоубийство японского писателя Юкио Мисимы в 1970 году), и каждый такой случай встречался скрытым одобрением нации, создавая по отношению к некоторым применившим сэппуку лицам более видного положения ореол славы и величия.

Существует точка зрения, согласно которой сэппуку усиленно насаждалось религиозными догматами буддизма, его концепцией бренности бытия и непостоянством всего земного. В философии дзэн-буддизма центром жизнедеятельности человека и местоположением его души считалось не сердце или голова, а живот, занимающий как бы срединное положение по отношению ко всему телу и способствующий более уравновешенному и гармоничному развитию человека. В связи с этим возникла масса выражений, описывающих разные душевные состояния человека с использованием слова «живот», по-японски хара [фуку]; например, харадацу - «ходить с поднявшимся животом» - «сердиться», хара китанай - «грязный живот» - «низкие стремления», хара-но курой хито - «человек с чёрным животом» - «человек с чёрной душой», хара-но най хито - «человек без живота» - «бездуховный человек». Считается, что вскрытие живота путём сэппуку осуществляется в целях показать чистоту и незапятнанность своих помыслов и устремлений, открытие своих сокровенных и истинных намерений, как доказательство своей внутренней правоты; другими словами, сэппуку является последним, крайним оправданием себя перед небом и людьми.

Возможно также, что возникновение этого обычая вызвано причинами более утилитарного характера, а именно постоянным наличием при себе орудия самоубийства - меча. Вспарывание живота мечом являлось очень действенным средством, и остаться в живых после такой раны было невозможно. В Европе существовала некоторая аналогия этого ритуала: обычай бросаться на меч в древнем Риме возник не в силу какой-нибудь особой идеологии этого явления, а в силу того, что меч был всегда при себе. Как на Западе, так и на Востоке применение меча как орудия для самоубийства началось именно среди сословия воинов, которые постоянно носили его при себе.

Светлой памяти рыцаря Ордена Святого Иоанна Петра Космолинского

"Мы продемонстрируем вам ценность, более высокую, чем уважение к жизни. Это – не свобода и не демократия. Это – Япония, страна нашей истории и традиции, та Япония, которую мы любим".

Юкио Мисима. "Гэкибун" ("Манифест).

"Я понял, что путь самурая есть смерть".

Ямамото Дзётё. Путь Смерти.

Среди трагических героев последней четверти мрачного ХХ столетия Юкио Мисима (его подлинное имя - Хираока Кимитакэ) занимал совершенно особое положение, ибо он был декадентом. Он рос балованным ребенком, но, повзрослев, открыл в себе садомазохистские склонности, гомоэротическую ориентацию (таких в Японии традиционно именуют "обладателями двух мечей") и, вполне закономерно, проникся любовью к западным авторам-декадентам вроде Томаса Манна. Но, то и дело переодеваясь и меняя маски - киноактера, фотомодели, князя поэтов и политического журналиста, он, тем не менее, следовал своему истинному призванию – неустанно свидетельствовать верность идее Вечной Японии в единственной еще возможной форме: в форме чистого утверждения Вечного через смерть Преходящего.

Мисима не был ни "земным Архангелом" вроде "кэпитанула" румынской "Железной гвардии" Корнелиу Зеля Кодряну, ни аскетическим "козлом отпущения" вроде Рудольфа Гесса, ни "грозным Махакалой" вроде Романа Федоровича фон Унгерн-Штернберга. Он был писателем-декадентом, доказавшим, что даже из этого исходного положения можно подняться до высот подлинного героизма. Познание принципов, лежащих в основе Порядка, Традиции и Патриотизма, обязывает познавшего их к последовательности действий. Трусливые оправдания иных людей, что они, мол, "вылеплены из другого теста, чем герои", лишены всяких оснований. В сборнике "Хагакурё" ("Скрытое в листве"), вершине самурайской философии, записанном Цурамото Тасиро со слов своего учителя Ямамото Дзётё по прозвищу "Дзохо" (который стал буддийским монахом-отшельником после того, как его господин Мицусиги Набесима, уходя из жизни, запретил своему верному слуге покончить с собой), написано черным по белому: "Самурай клана Набесима не нуждается ни в духовности, ни в таланте; попросту говоря – ему достаточно иметь волю к тому, чтобы нести дом своего Государя на своих плечах".

В своем сборнике избранных цитат из "Хагакурё" Юкио Мисима так комментирует этот источник энергии, доступный всякому человеку: "Дзохо указывает на то, что здесь речь идет о великой, первозданной силе, побуждающей человека к совершению подвигов. Если нормальная жизнь ограничивается добродетелью скромности, то на основе ежедневных упражнений идея не может вырасти в деяние, превышающее по силе эти упражнения. Она нуждается в высокой степени уверенности в себе и одновременно в убеждении, что ты сам и один должен нести дом на своих плечах. Как и грекам, Дзохо были хорошо известны чары, блеск и ужас, исходящие от того, что именуют "хюбрис".

(Юкио Мисима. "К этике подвига").

Именно этого "хюбриса" (одно из значений этого слова у древних греков – "олицетворение возвышенного духа") всем нам сегодня не хватает. Всякий человек, вообще еще способный осознать происходящий вокруг нас распад, похоже, полагает, что не он, а кто-то другой должен что-то сделать против этого распада, или, что, пока этот другой ничего не делает, его собственные действия бессмысленны, что нужно сначала собрать под свои знамена 1000, потом 10 000, потом 100 000 единомышленников, и уж тогда.., а пока что не делается ровным счетом ничего.

25 ноября 1970 года Юкио Мисима - первый писатель послевоенного поколения японцев, после долгого перерыва заговоривший о воинской доблести ("бутоку")- в сопровождении всего четырёх спутников - студентов в военной форме бывшей Императорской армии – направился на базу японских Сил самообороны. Охрана беспрепятственно пропустила их внутрь по приказу генерала Маситы Канетоси, доброго приятеля Мисимы и ценителя его литературного таланта. По просьбе генерала Мисима показал ему клинок своего старинного самурайского меча. Когда генерал наклонился, чтобы полюбоваться мечом, один из спутников Мисимы схватил его сзади. Генералу связали руки и затолкали ему в рот кляп. Мисима и его спутники, сняв фуражки, повязали себе головы белыми лентами с красным кругом Восходящего Солнца и чёрной надписью "Отдай все твои семь жизней Императору". Такие повязки надевали перед совершением своего жертвенного японские воины-смертники ("камикадзе"). Взявшие генерала Маситу в заложники спутники Мисимы забаррикадировались в кабинете и отразили атаку штабных офицеров. Затем Мисима вышел на балкон здания штаба. По его требованию под балконом, выходившим на плац-парадную площадку, собрался весь гарнизон, чтобы выслушать его.

Юкио Мисима был не только блестящим публицистом, но и выдающимся оратором. Не раз - с риском для жизни! - выступая перед многотысячной студенческой аудиторией в диспутах с самыми буйными, горластыми и языкастыми представителями левых движений и сил - он всегда выходил из них победителем. Многие из членов учрежденной Мисимой организации "Тате-но-Кай" ("Общество Щита") являлись в прошлом сторонниками идей Маркса, Энгельса, Ленина и Мао-Цзэдуна, которых Мисиме удалось переубедить и "обратить в самурайскую веру". И теперь он выступил с последним в своей жизни "литературным докладом" в форме обращенного к собравшимся внизу солдатам призыва к государственному перевороту во имя восстановления полновластия Императора.

Но на сей раз обстоятельства были против него. Над зданием базы кружили вертолёты с телекорреспондентами и газетными репортёрами на борту. Рокот их моторов заглушал его голос. Мало кому удавалось расслышать его слова. В результате призывы Юкио Мисимы реставрировать власть Императора, отказаться от конституции и совершить в Японии государственный переворот не нашли отклика у большинства его слушателей.

Но он нисколько не смутился этим обстоятельством и подтвердил верность своим принципам высшей формой свидетельства - покончив жизнь самоубийством в традиционной японской форме "сеппуку" (более известной у нас под менее точным названием "харакири") -, вспоров себе живот кинжалом. Верный соратник Мисимы, лейтенант Морита Масакуцу, облегчил предсмертные страдания своего вождя и учителя, обезглавив его самурайским мечом, после чего сам также покончил с собой. Узнав о смерти Юкио Мисимы, добровольно ушел из жизни и его старший друг, наставник и учитель - классик японской литературы, лауреат Нобелевской премии Кавабата Ясунари. По свидетельству очевидцев, многие солдаты после самоубийства открыто высказывали сожаление, что не послушались Мисимы-сэнсэя и не примкнули к нему. Факт, значение которого невозможно переоценить...

"Вернём Японии её истинный облик, и умрём. Или вы хотите сохранить свою жизнь и дать умереть своей душе?" Сердцем истинного, Имперского образа Японии является Император – Тённо. Он есть посредник между Небом и Землей, он есть сердце японского народа. Пусть даже его властные прерогативы ограничены, но он действует самим своим существованием, самим своим бытием, представляя, как человек, людей перед лицом богов, а, как бог - богов перед лицом людей. Именно в силу того, что Тённо не действует, а только присутствует, он нуждается в организациях защитников, мужских союзах, воинских братствах, позволяющих ему полновластно править своей Империей. Такую организацию ("Кадетский корпус") Юкио Мисима основал а 1968 году. Как уже было сказано выше, организация Мисимы называлась "Обществом Щита" и состояла из нескольких десятков (по другим сведениям – пяти сотен) студентов, обмундированных в военную форму (разработанную для них лично Мисимой).

В названии организации, созданной Мисимой, содержался двойной смысл. С одной стороны, оно восходило к овеянной легендами героической фигуре раннего японского Средневековья - доблестного самурая Йоруцу, верно служившего Тённо в VI столетии и прозванного современниками "Щитом Императора" за непоколебимую преданность своему Государю. С другой стороны, название "Общество Шита" звучало по-английски "Шилд Сосайети" ("Shield Society") - то есть, сокращённо, СС (SS).

Юные "СС-овцы" Мисимы приходили военно-спортивную подготовку на учебных полигонах японских Сил самообороны у подножия священной горы Фудзи. Они хранили верность не только и не столько самому Мисиме (игравшему в "Обществе Щита" роль средневекового "сёгуна" - военного диктатора, повелевавшего самураями именем Императора), сколько, через него, самому Тённо!

Этих современных самураев, подобно их древним предшественникам, объединяла не заслуга добродетельной жизни, но возможность добродетельной смерти; а таковой является смерть во имя нации и самое яркое проявление ее – смерть за Тённо. Поэтому смысл и предназначение подобных боевых союзов заключается не в достижении политических целей, а в совместной смерти. Политические последствия – а свои государственно-философские представления, естественно, были и у Юкио Мисимы! – являются не более, чем побочным продуктом чистого действия. Чистое действие есть наивысшая форма приближения к чистой сущности бытия Тённо.

Поскольку в насквозь проникнутом западным духом, демократизированном, упадочническом мире современной Японии подлинных традиций больше не осталось, акт "сеппуку" одновременно являет собой аспект жертвоприношения, которое может и должно повлечь за собой Возвращение, новый Восход Японского Солнца. Этот внутренний Восход Солнца Юкио Мисима пророчески описал в одном из своих последних романов - "Под богом бурь" /1/:

"Исао сделал глубокий вдох, провел левой рукой по животу, потом закрыл глаза, прикоснулся острием сжатого в правой руке кинжала к приложенным к определенному месту живота пальцам левой руки, и нанес удар, вложив в него всю силу правой руки. И в тот момент, когда клинок вонзился в живот, под его веками взошел сияющий красный диск Солнца".

(Юкио Мисима. "Под богом бурь").

За плечами Мисимы была солидная карьера писателя, начатая, в соответствии с духом времени, скандальной книгой с эротической окраской под названием "Признания маски". Он занимался бодибилдингом, любил танцевать с мужчинами и бил свою жену. Нельзя сказать, что все эти действия никак не были связаны с его философией и, в конечном итоге, с избранной им формой смерти – напротив, они явственно отражали его попытки приблизиться к Красоте, Силе и Смерти. Однако земными средствами их можно только показать, но не осуществить. В смерти же самурай может воплотить вечные принципы, если он предварительно пережил внутреннюю трансформацию, разделённую итальянским "консервативным революционером" бароном Юлиусом Эволой на четыре фазы:

1. Сделаться господином внешних впечатлений и инстинктов (мужская аскеза);

2. Добиться подчинения организма собственному авторитету – стойкость (соответствующая военной подготовке в собственном смысле этого слова);

3. Установить контроль над своими страстями и чувствами, правда – в форме внутреннего равновесия (не впадая, однако, при этом в состояние отупения);

4. Отказаться или отрешиться от собственного "Я".

(Барон Юлиус Эвола. "Путь самурая").

Только отказавшись или отрешившись от собственного "Я", только перестав придавать ему какое бы то ни было значение, мы становимся готовыми к геройской смерти в бою или к "сеппуку". Не всякий человек, избавляющийся от своей жизни через самоубийство, обручается со смертью. Бракосочетание со смертью должно быть тщательно подготовлено и являться предметом свободного, осознанного выбора. Только в этом случае мы гарантированы от неудачи, как это явствует из приведенного ниже краткого диалога между студентом-путчистом и лейтенантом, взятого из книги Юкио Мисимы "Под богом бурь":

Восстание "Союза Божественной Бури" окончилось неудачей; Вас это не смущает?

Оно не окончилось неудачей.

Вы в этом уверены? И на чём же основана Ваша уверенность?

На мече, - ответил Исао, не тратя лишних слов.

Лейтенант немного помолчал. Он как бы заранее проговаривал про себя свой следующий вопрос:

Ну, хорошо. Но в таком случае мне хотелось бы знать, каково Ваше самое заветное желание.

Исао тихо, но уверенно сказал: "Перед ликом Солнца... на отвесной скале, на восходе Солнца помолиться на восходящий диск, ...посмотреть вниз, на сияющее море..., а потом, у ног старой, древней сосны... убить себя мечом... Вот моё самое заветное желание".

Здесь конец и Богу нашему слава!

Примечание

/1/ У нас в России этот роман Юкио Мисимы более известен под названием "Несущие кони" или "Мчащиеся кони" (в двух разных переводах).

Свободный человек менее всего думает о смерти, мудрость же его основана на размышлениях о жизни, а не о смерти.

(Бенедикт Спиноза. Этика)

Часто ли мы задумываемся о том дне, когда покинем наш суетный мир? Самурай думал над этим всегда, он фактически готовился к смерти с самого раннего возраста. Но надо было ещё уметь покинуть этот мир, чему следовало тщательно и долго обучаться, готовя свой дух к «истинному уходу».

Самурай намеренно искал встречи со смертью, точнее, с ощущением смерти. Он переживал свою смерть десятки, сотни раз, он знал уже это сладостно-томительное ожидание умирания, ухода в инобытие. Самурай при жизни учился умирать, учился постоянно и напряжённо. Он знал и как умереть, и когда умереть. Самурай тщательно ухаживал за своей внешностью, чтобы после смерти его одежды не были в беспорядке и он не подвергся бы насмешкам врагов. Самурай не должен был начинать таких дел, которые не смог бы закончить до заката дня, - иначе, если он погибнет, то предприятие окажется незавершённым, и он, таким образом, нарушит данное кому-то слово.

Бусидо начинался именно с осознания себя мёртвым, чтобы уже ничто не могло остановить его на Пути воина. В этом контексте Бусидо приобретает совсем иной характер - характер Кодекса смерти. Весьма показательно наставление Миямото Мусаси своим последователям:

«Путь воина есть решительное, окончательное и абсолютное принятие смерти, тщательное соблюдение кодекса Бусидо. Самурай обязан следовать Пути воина.

Я нахожу, что сегодня многие пренебрегают этим.

Кто же ответит сейчас: «Что есть Путь воина?»

Потому что людские сердца закрыты перед истиной.

Под Путём воина следует понимать смерть».

Для великого Мусаси, равно как и для сотен самураев той эпохи, понятия «истина», «Путь воина» и «смерть» были абсолютно равноценны. Смерть - высшая истина…

Самураю нужно научиться «умереть истинно», т. е. уйти из жизни, следуя предписаниям и ритуалам. Умереть во славу своего господина, во славу своего рода - это ещё не всё. Здесь важно именно само внутреннее переживание смерти воином. Великий фехтовальщик Миямото Мусаси в своих рассуждениях о связи «истинной смерти» с Путём воина заметил: «Конечно, не только самураи, но и монахи, и женщины, и крестьяне, и даже совсем низкородные люди порой с готовностью умирают во имя долга или чтобы избежать позора. Но это всё не то. Воин отличается от этих людей, потому что изучение воинского искусства основано именно на одолении соперника. Добиваясь победы, скрещивая свои мечи с противниками-одиночками или участвуя в битвах, самурай добывает славу не для себя, а для даймё. И в этом - высшая добродетель воинского искусства» . Итак, даже самим фактом своей смерти истинный воин должен был побеждать соперника, а абсолютная преданность мастеру и господину становилась принципом не только жизни, но и смерти всякого самурая. «Хроники дома Тэрао» («Тэрао-ка ки») рассказывают историю о том, как Миямото Мусаси пытался растолковать некоему даймё один из принципов своего воинского искусства, который назывался «тело камня». Сам Мусаси так разъяснял его: «Когда ты, наконец, овладеешь воинским искусством, ты сумеешь уподобить своё тело камню, мириады вещей не смогут коснуться тебя». Даймё никак не мог уяснить, когда, наконец, можно считать, что ты достиг такого «тела камня». И тогда Мусаси пригласил своего ученика Тэрао Риума Сукэ и приказал ему без всяких объяснений сделать себе харакири. Ученик, не медля ни секунды, вытащил меч, встал на колени и уже поднес остриё к животу. Но в последний момент Мусаси остановил его руку и сказал, обращаясь к даймё: «Вот оно - тело камня».

Полная готовность умереть оказывается здесь равной совершенному овладению воинским искусством. Тот же Мусаси объяснял это достаточно просто и недвусмысленно:

«Под Путём воина понимается смерть. Он означает стремление к гибели всегда, когда есть выбор между жизнью и смертью. И ничего более. Это значит прозревать вещи, зная, на что идёшь… В смерти нет стыда. Смерть - самое важное обстоятельство в жизни воина. Если ты живёшь, свыкнувшись с мыслью о возможной гибели и решившись на неё, если думаешь о себе как о мёртвом, слившись с идеей Пути воина, то можешь быть уверен, что сумеешь пройти по жизни так, что любая неудача станет невозможной и ты исполнишь свои обязанности как должно» .

Самурай не только должен презирать собственную смерть, но столь же легко относиться и к жизни и смерти других. Классическими стали истории о том, как самураи испытывали новый меч на случайных прохожих. Сам сёгун Тоэтоми Хидэёси лично подписал эдикт о «тамэсигири» - праве самурая «на пробу меча». Конечно, до нас не дошло точных сведений о том, сколько невинных горожан и крестьян пострадало от новоприобретённой катаны. Но ясно, что самураи наносили свой удар ловко и точно, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

Нам, людям, воспитанным в традициях европейского гуманизма и христианства, такая «проба меча», безусловно, покажется чудовищной жестокостью. Однако в рамках японской культуры она веками считалась вполне нормальной. Разве сама жизнь не есть всего лишь прелюдия к чему-то более высокому, более настоящему - к реальности вечного бытия? И самурая с детства приучали осознавать жизнь как нечто временное, некий случайный всполох в вечности. Это миросозерцание в равной степени может вести и к восхищению мельчайшей подробностью существования, например, предутренней дымкой в полях, которая растает через несколько минут, каплей росы, падающим лепестком, и к пренебрежению жизнью человека - всё равно ей суждено осыпаться, как цветку сакуры.

Психика самурая закаливалась с малых лет. Детство будущего воина было окружено рассказами о подвигах Ямато, других легендарных богатырей. Обязательно звучали нравоучительные истории о преданных самураях, многие из которых совершили харакири ради своего господина.

Его учили сохранять хладнокровие в любой ситуации - даже будучи тяжело раненным, он не должен измениться в лице. Известно, что самураи в жизни редко улыбались, а тем более смеялись - сама роль мужественного воина не позволяла им делать это. Зато умирал самурай с лёгкой улыбкой на лице, радуясь, что выполнил свой долг на этой земле и уходит в сатори.

В западной литературе широко распространилось слово «харакири» в качестве обозначения ритуального самоубийства, но всё же правильнее употреблять его синоним «сэппуку». Самурай совершал сэппуку, если господин выражал сомнение в его искренности, если он сам считал себя не выполнившим свой долг или нарушившим ритуал. Классической стала история о том, как два самурая совершили сэппуку лишь потому, что по неосторожности зацепились мечами друг за друга.

С формальной точки зрения сэппуку связано с осознанием «потери лица» - собственного несоответствия ритуальным нормам «гири». Но сам акт сэппуку связан не столько с искуплением вины, сколько с абсолютным очищением, возвращением в лоно нормы поведения.

Японское понятие «хара» дословно обозначает «живот», но имеет при этом и более глубинное значение - «внутреннее начало», «душа», т. е. изначальные природные свойства человека, которые в данном случае противопоставлены внешнему, физическому, искусственному. «Хара» - это также вместилище внутренней энергии «ки» - «киноварное поле» (тандэн), поэтому, например, считается, что во время гнева «хара расширяется», а «покой в хара» равносилен полному умиротворению души.

«Харакири» в своём первом, поверхностном значении переводится как «вскрытие живота», но в японской традиции под ним подразумевается более сложное понятие: «раскрытие внутренних свойств», «выражение душевной искренности». Не случайно считалось, что самурай после харакири, которое он совершал стоя на коленях, должен был упасть обязательно навзничь, чтобы видны были его внутренности. Это символизировало искренность поступка. Падение на живот, ничком понималось как недопустимая скрытность и нарушение эстетической стороны ритуала.

Сэппуку как особый тип самурайского ритуала возникло в эпоху Хэйан (898-1185 гг.), т. е. в период формирования самурайского корпуса. Долгое время ритуальное самоубийство было исключительной привилегией буси. Поэтому в первый период реформ Мэйдзи 1868 г., когда сэппуку было запрещено, многие самураи сочли себя обделёнными и даже после официального упразднения самурайства как отдельного привилегированного сословия продолжали практику ритуальных самоубийств. Сотни офицеров и солдат японской армии сделали себе харакири, узнав, что император подписал акт о капитуляции Японии во Второй мировой войне.

В научной литературе высказывались мнения, что сэппуку связано с древними шаманистскими верованиями айнов, которые, например, делали особый надрез или соструг с живота деревянной куклы, куда якобы переселялась душа человека. Точного истока ритуала мы не найдём, но по своей внутренней сути ритуал сэппуку явился логическим завершением всего миросозерцания самураев. Разве добровольная смерть не означает предельную власть над самим актом жизни? Разве завершение земного существования воина не есть возможность для его нового, истинного рождения? Разве принесение самого дорогого, что есть у человека, в жертву своему господину не высший символ выполнения своего долга и искренности души?

Самурай, скинув доспехи, выполняет ритуальное харакири

К ХIV в. сэппуку превращается в сложный ритуал, логически вытекающий из всей самурайской идеологии и эстетики. Сэппуку нередко выполняли воины высокого ранга на полях сражений, не желая попадать в плен. Известны даже случаи, когда самурайские командиры предварительно обезображивали себе лицо, дабы враги не могли узнать их и насладиться победой. Преданные юноши-самураи вспарывали себе живот, если не могли отомстить за смерть отца. И, естественно, самурай был готов в любой момент совершить сэппуку, если его господин высказывал недовольство им, недоверие или если господин умер, был убит в бою либо сам совершил сэппуку. Ритуал сэппуку становился средством и внешним знаком сохранения всеобщего гармоничного порядка, основанного на конфуцианских понятиях «долга», «искренности», «верности». Учение Конфуция, краеугольным камнем которого было «человеколюбие», парадоксальным образом превращается в Японии в идеологическую опору для самоубийства по малейшему поводу.

Накануне самоубийства самурай проводил время в весёлой пирушке, в лёгких беседах о непостоянстве и суетности жизни, восхищался этим «текучим миром» - укиё, а в день харакири вёл себя скромно и тихо, являя собой простоту как высший жизненный принцип.

Сэппуку совершали обычно либо в доме господина, либо на своём дворе. В первом случае разыгрывалось целое ритуальное представление, которое символизировало непостоянный, ненастоящий характер всей нашей видимой жизни. Двор застилался циновками, на них клали большое атласное покрывало красного цвета, дабы на нём не была видна кровь. Посредине двора стелилась ещё одна небольшая циновка, на которую на колени вставал самурай, позади него становились два «секунданта» - обычно ближайшие его друзья, державшие меч. По углам двора рассаживались родственники, приглашённые гости, нередко - императорские цензоры, проверяющие. Самурай спускал с плеч лёгкое кимоно, надеваемое специально для этого случая, и после недолгой молитвы вонзал себе в живот небольшой ритуальный меч и делал разрез. В тот же момент один из помощников, что стоял у него за спиной, резким ударом меча сносил ему голову, прекращая мучения.

Такаока Дэнгамои Такафуса, один из 47 преданных ронинов самурая Асано Такуми, правителя области Ано, которые отомстили придворному Кира Кодзуке-но сукэ, а затем сделали себе харакири. (Утагава Куниёси, 1847 г., Государственный Эрмитаж)

Акт сэппуку был наполнен десятком ритуальных мелочей. Например, помощник должен был так снести голову самурая, чтобы она повисла на лоскуте кожи, а не откатилась в сторону, что считалось весьма неэстетичным. Сам самурай обязан был умереть с лёгкой улыбкой на устах, без сожаления расставаясь с жизнью. Особое внимание обращалось на тип удара мечом, который наносил себе самурай. Всего насчитывалось около десятка различных надрезов, некоторые из них были весьма сложны и болезненны, например, по диагонали снизу вверх, или в форме буквы ‹Z›, или в два удара в форме ‹+›. Как самый простой рассматривался разрез слева направо и сверху вниз. Был и особо изощрённый способ - удар себе в живот тупым бамбуковым мечом, что ещё больше подчёркивало абсолютное презрение самурая к жизни .

Описание такого идеального ухода из жизни в соответствии со всеми ритуальными правилами можно встретить в знаменитом произведении «Хэйкэ моноготари» («Повесть о Хэйкэ»). Ёримаса принимает деятельное участие в организации восстания против клана Тайра в 1180 г. и вовлекает в него принца Мосихито. Но восстание оказывается разгромленным, и Ёримаса считает своим долгом уйти из жизни. Он решает обставить это всеми необходимыми церемониями. «Ёримаса призвал к себе Ватанабэ Седзицу Тонау и приказал: «Отруби мне голову!» Но Тонау не мог заставить себя сделать это, пока его господин был жив. Он горько зарыдал.

Да как же я могу сделать это? - ответил он. - Я могу сделать это лишь после того, как вы совершите сэппуку.

Я понял, - ответил Ёримаса.

Он повернулся лицом к западу, сложив ладони перед грудью, и пропел славу Будде Амиде десять раз громким голосом. Затем он сложил следующее стихотворение:

Словно засохшее дерево,
Что не подарило ни одного цветения,
Печальна была моя жизнь.
Печально стоит до конца моих дней,
Не оставив плодов после себя.

Произнеся эти строфы, он вонзил остриё меча себе в живот, уткнулся лицом в землю, как только клинок пронзил его, и умер. Обычный человек не смог бы сложить стихотворение в такой момент. Однако для Ёримасы стихосложение превратилось в истинное наслаждение ещё со времён его молодости. И поэтому даже в момент своей смерти он не забыл о нём. Тонау взял одной рукой голову своего господина, отсёк её и привязал к камню. Затем, скрываясь от врагов, он направился к реке и погрузил голову своего господина в воду в самом глубоком месте» .

Перед нами вновь предстаёт образ «идеального воина» в том виде, в каком он складывался в эпоху Камакура. В реальности же такие показательные случаи сэппуку, возведённого в акт высокого искусства, были скорее исключением, нежели правилом. Да и сам мучительный способ добровольного ухода из жизни не получил столь широкого распространения. По сути он и не был добровольным, поскольку сама логика взаимоотношений той эпохи ставила воина в безвыходное положение, его поведение было целиком подчинено ритуальным нормам.

Классическим примером смерти за своего господина стала история о 47 верных ронинах. Она и послужила сюжетом для представлений театра Кабуки, многих живописных изображений. По её мотивам создавались многочисленные «боевые повести», например, «Тюсингура» (ХIХ в.), проиллюстрированная известным художником Садахи-дэ (1807–1873 гг.).

В 1702 г. во время подготовки к приёму императорского посла знатный самурай Асано Наганори, правитель области Ако, был оскорблён другим не менее знатным и известным самураем Кира Кодзукэ-но сукэ. Честь Наганори Асано была столь сильно задета, что он выхватил меч, и не раздумывая, бросился на обидчика. Это был неслыханный по своей дерзости поступок - обнажить меч в сёгунских покоях! Наганори Асано приговорили к харакири, Кира Кодзукэ-но сукэ же избежал наказания. Пострадали и 47 верных подданных Асано. Они были распущены и превратились в ронинов, но поклялись отомстить за смерть своего господина.

Долго ронины выслеживали расчётливого и хитроумного Кира и в конце концов, ворвавшись ночью в его дом, убили обидчика. Затем все 47 ронинов совершили акт харакири. Таким образом они исполнили самурайский долг, оставшись преданными своему господину даже после его смерти.

Естественно, сэппуку совершали не только как мщение за своего господина или по указу правителя. По сути харакири стало не только воплощением возвышенных самурайских отношений, но и частью национальной культуры. В качестве иллюстрации можно привести пьесу театра Кабуки «Отокодатэ Госё-но Горозо» («Благородный человек Госё-но Горозо»), где главный герой - не богатый, но честный и благородный горожанин Горозо - вынужден сражаться на дуэли с самураем и после этого совершить сэппуку. Считалось, что предел жизни достигается именно через полное выполнение морального долга. И после этого земное бытие теряет всякий смысл. Добровольная смерть через сэппуку лишь усиливала торжественность самого акта осуществления «гири».

Самурай обязан уходить из этого мира с лёгкой улыбкой на устах. Он должен быть благодарен жизни за то, что она позволила ему «истинно умереть».

Когда речь заходит о самурайских традициях, в большинстве случаев главным предметом разговора становится ритуальное убийство со вспарыванием живота - харакири. Есть и другой термин - сэппуку. Этот удивительный обычай настолько поразил европейцев, что слово без изменений вошло во многие языки мира. С какой же целью самураи лишали себя жизни?

Начало традиции

В японском языке слово «харакири» обозначается двумя иероглифами: хара - «низ живота» и кири - «резать, вспарывать». Самим японцам это слово кажется довольно вульгарным, и они предпочитают более благозвучный на их взгляд термин - сэппуку. Сэппуку записывается теми же иероглифами, что и харакири, но в обратном порядке (при этом они читаются по-китайски). В дальнейшем мы будем использовать преимущественно этот термин.

Происхождение ритуала сэппуку до сих пор неясно. Отдельные случаи вспарывания живота встречались у западных соседей Японии - китайцев. Наиболее ранний из дошедших до нашего времени документ, описывающий этот ритуал, относится к началу VIII века. В «Географическом описании провинции Харима» рассказывается, как богиня Оми, преследуя своего мужа, в гневе и ярости разрезала себе мечом живот, после чего бросилась в болото.

Но это у богов. Что же касается людей, то впервые сэппуку совершил разбойник Хакамадарэ Ясусукэ в конце Х века. Будучи окружён в своём жилище самураями и не имея возможности скрыться, Ясусукэ разрезал себе живот. Агония разбойника растянулась на целые сутки. За давностью лет это событие настолько обросло легендами, что сложно установить, где правда, а где вымысел. Поэтому будем считать, что первым самураем, совершившим акт сэппуку, стал Минамото Тамэтомо, чьё ритуальное самоубийство было зафиксировано в исторических документах в 1170 году. Тамэтомо был своеобразным Геркулесом своего времени, а натянуть тетиву на его лук длиною почти три метра не могли совместными усилиями даже пять самураев.

Минамото Тамэтомо. Японская гравюра.

На остров, где силач находился в изгнании, император Госирокава направил самураев дома Тайра. Увидев приближающиеся корабли, Тамэтомо сперва огорчился, что не может причинить им вреда. Но как только корабли приблизились на расстояние выстрела из лука, отважный самурай пустил в один из них стрелу, которая проломила борт судна ниже ватерлинии. Корабль тут же затонул, а вместе с ним и триста воинов, находившихся на борту. После этого удовлетворённый Тамэтомо отправился в свой дом, где вспорол кинжалом свой живот, положив тем самым начало традиции сэппуку.

К этому моменту процесс сэппуку был уже широко распространён в Японии. В «Хоген моногатари», описывающей события 1156 года, упоминается самурай Уно-но Тикахиро, который был захвачен в плен так внезапно, что даже не успел выхватить меч, чтобы вспороть себе живот. Следовательно, этот обычай был уже обыденным для самураев.

Война Гэмпэй

Классическим стандартом для потомков стало сэппуку, совершённое Минамото Ёримасой во время битвы при Удзи 20 июня 1180 года. В сражении, положившем начало войне Гэмпэй между кланами Тайра и Минамото, войска Минамото были разгромлены численно превосходящим противником. Когда результат битвы стал очевидным, военачальник клана Минамото Ёримаса отступил к храму Бёдоин, и пока его сыновья сдерживали наступающего врага, он сложил предсмертные стихи и записал их на боевом веере. После чего приставил кинжал к своему животу и вспорол его круговым движением.

Минамото Ёримаса готовится к сэппуку. Гравюра Утагава Куниёси, 1843–1846 годы.

В это же время впервые зафиксирован акт массового самоубийства. Во время морского сражения при Дан-но-Ура военачальники и самураи клана Тайра, видя поражение своих войск, стали бросаться с кораблей в воду. Любопытно, что первой покончила с собой Токука, вдова Тайра Киёмори, бабушка малолетнего императора Антоку. Когда флагманский корабль Тайра был окружён судами Минамото, Токука взяла в одну руку внука, в другую - священный императорский меч и бросилась за борт. Вслед за ними прыгнула в воду и мать императора. После этого самоубийство на стороне Тайра стало всеобщим. Для верности кто-то надевал на себя второй доспех, кто-то привязывался к якорю, а кто-то прыгал в воду, сжимая шею врага.

Следует обратить внимание на любопытную особенность. В период войны Гэмпэй представители обеих сторон неоднократно совершали самоубийства, но при этом только самураи Минамото вспарывали себе животы. Возможно, эта традиция изначально была характерна для восточных регионов Японии и только в ХІІІ веке распространилась на остальные районы.

Смысл сэппуку

Что же побуждало самураев расстаться с жизнью подобным образом? Как правило, исследователи объясняют это боязнью самурая покрыть себя позором. В чём же мог заключаться позор? Во время многочисленных войн самураи всегда бежали с поля боя после проигранного сражения. Нет ни одного источника, сообщающего, что разбитая армия была полностью уничтожена. Потерпев поражение, самураи готовились к новой битве. Они неоднократно попадали в плен, где их действия для человека с менталитетом европейского средневекового рыцаря выглядели просто недостойно. «Повесть о доме Тайра» пестрит примерами, когда пленные самураи в ответ на благородное поведение взявшего их в плен при первой же возможности убивали его. И это не вызывает у автора «Повести» ни малейшего возмущения: для него очевидно, что счастье просто отвернулось от того или иного героя. Часты были и переходы на сторону противника, и предательство своего господина. Следовательно, всё вышеперечисленное хотя и не являлось славным поступком, но позором не считалось.

Сэппуку. Японская гравюра.

На взгляд автора, главная причина сэппуку просматривается в словах Имаи Канэхиры, вассала и молочного брата Минамото Ёсинаки, с которыми тот обратился к своему господину, когда зимой 1184 года после проигранной битвы при Авадзу они оказались вдвоём в окружении вражеских самураев:

«Какой бы славой ни покрыл себя воин в недавнем иль в отдалённом прошлом, вечный позор станет ему уделом, если он умрёт недостойной смертью! Господин, вы устали. Ваше войско разбито. Враги оттеснят нас друг от друга, и вы падёте от руки ничтожного простого наёмника!»

После этого Канэхира отправил Ёсинаку в ближайшую рощу, а сам, чтобы дать господину время совершить сэппуку, атаковал врагов. То есть самурай совершал сэппуку для того, чтобы никто впоследствии не мог похвастаться его убийством в бою. Однако Ёсинаке не довелось совершить сэппуку. Скача через рисовое поле, он обернулся, чтобы посмотреть, как сражается Канэхира, и в этот момент был сражён стрелой в лицо. Имаи, видя, что его господин мёртв, приставил меч к своему рту и прыгнул на него с лошади.

Сокоцу-си

Дальнейшее развитие традиция сэппуку получила в ходе войны Онин и особенно в период Сэнгоку Дзидай (вторая половина XV – начало XVII века). В это время к вышеназванной причине добавляются искупительное самоубийство (сокоцу-си ), самоубийство как форма протеста (канси ) и самоубийство после смерти господина (дзюнси ).

Сокоцу-си совершается самураем, потерпевшим поражение в бою или допустившим непростительный проступок. Этим актом он как бы смывает с себя позорное пятно. Зачастую такие самоубийства происходили спонтанно при драматических обстоятельствах. Наиболее экстравагантный пример сокоцу-си приводит легенда о Того Сигэтика. Этот самурай не сумел захватить некий замок и приказал похоронить себя заживо, в полном доспехе, верхом на коне, лицом в сторону так и не взятого замка.

Ямамото Кансукэ. Японская гравюра.

Одним из наиболее известных сокоцу-си является самоубийство Ямамото Кансукэ, чья жизнь великолепно показана в фильме «Знамёна самураев» режиссёра Хироси Инагаки, снятом по роману Ясуси Иноуэ, а также в более позднем сериале с одноимённым названием. Это произошло во время четвёртой битвы при Каванакадзима 18 октября 1561 года между кланами Уэсуги и Такэда. Ямамото, который был одним из двадцати генералов Такэда Сингэна, разработал план сражения. Согласно этому плану, армия Такэда должна была совершить двойной охват армии Уэсуги Кэнсина, находившейся на холмах. Однако в день сражения всё пошло не так, как задумывал Ямомото. Уэсуги, узнав от лазутчиков об обходном манёвре противника, решил разбить его по частям и всей своей армией внезапно обрушился на ту часть войска Такэды, где находился Сингэн. 8-тысячная группировка Такэды была атакована 12 тысячами воинов Уэсуги. Сам Сингэн оказался в непосредственной опасности. Дело дошло до поединка между полководцами, причём Уэсуги Кэнсину в полном вооружении Такэда Сингэн противостоял, защищаясь только боевым веером. Считая себя главным виновником поражения своего господина, Ямамото Кансукэ бросился на асигару (пехотинцев) Уэсуги. Получив многочисленные ранения (после боя на его теле насчитали около 80 ран) и не имея возможности дальше продолжать бой, Кансукэ отступил и совершил сэппуку.

Но Ямамото Кансукэ не был единственным военачальником Такэды, совершившим сокоцу-си в тот день. Буквально через несколько минут за ним последовал 87-летний Мородзуми Масакиё, который приходился двоюродным дедушкой Сингэну. Создавшуюся ситуацию он расценил как полный разгром, и хотя в этом не было его непосредственной вины, Мородзуми решил умереть из соображений воинской чести. Трагичность данного случая заключается в том, что вторая половина армии Такэда успела подойти к месту сражения, и к полудню поражение Сингэна превратилось в победу.

Смерть Ямамото Кансукэ. Гравюра Утагава Куниёси.

Менее известный, но не менее драматичный акт сокоцу-си произошёл в 1868 году, в ходе войны Босин. После реставрации Мэйдзи ряд самурайских кланов продолжал поддерживать сёгунат Токугавы. Против клана Айдзу была направлена правительственная армия численностью до 30 тысяч человек. Войска Айдзу состояли из 2 700 мобилизованных крестьян и 380 самураев. Эта армия была разделена на четыре отряда: Синий Дракон (солдаты в возрасте от 36 до 49 лет), Красный Воробей (от 18 до 35 лет), Чёрный Воин (от 50 лет и старше) и Белый Тигр (юноши 16–17 лет). Отряд Белого Тигра должен был выступать в роли резерва. 7 октября 1868 года войска Айдзу были разбиты у озера Инавасиро, и на следующий день Белые Тигры вступили в бой. Видя, что они не могут противостоять численно превосходящему противнику, юноши стали отступать. В суматохе отступления 20 Белых Тигров под командованием Синоды Гисабуро отстали от товарищей, но благодаря прекрасному знанию местности смогли оторваться от преследователей. Со склона горы Иимори, где укрылись юноши, был отлично виден замок Айдзу-Вакамацу. В это время правительственные войска пошли на штурм. Считая, что замок уже взят, два десятка Белых Тигров совершили сэппуку. Так же, как и в случае с Ямамото Кансукэ, сокоцу-си было преждевременным: защитники замка отбили штурм, и осада продолжалась ещё целый месяц.

Мемориальный комплекс в честь Белых Тигров.

Таблички с именами Белых Тигров, совершивших сэппуку.

Дети изображают Белых Тигров на ежегодном фестивале.

Не всегда сокоцу-си было связано с добровольным уходом из жизни. Бывали случаи, когда самоубийство предоставлялось самураям в качестве почётной альтернативы позорной казни. Например, Саса Наримаса, вассал Тоётоми Хидэёси, совершил сэппуку по приказу господина после того, как не справился с управлением вверенной ему областью.

Иногда самоубийство вражеского военачальника было одним из непременных условий заключения мирного договора. Наиболее часто к этому приёму прибегал Тоётоми Хидэёси. В 1581 году его армия осадила замок Тотори в провинции Инаба. Защитники продержались около семи месяцев. Когда были съедены все припасы, осаждённые питались росшей в замке травой, мёртвыми лошадьми, случались даже случаи каннибализма. Командир гарнизона Киккава Цунэиэ, считая, что больше сопротивляться не в силах, решил сдать замок. Хидэёси потребовал, чтобы Киккава и два его помощника совершили сэппуку. Перед смертью Киккава написал сыну письмо, которое сохранилось до наших дней:

«Мы сражались более двухсот дней. Нам больше нечего есть. Я считаю, что своей смертью помогу своим людям. Нет ничего важнее, чем честь нашего рода ».

Позднее доблестному самураю на территории замка был поставлен памятник.

Руины замка Тотори. Современный вид.

В 1590 году, после сдачи замка Одавара, принадлежавшего клану Ходзё, Хидэёси потребовал, чтобы глава клана совершил сэппуку, а его наследники были отправлены в изгнание. Так был уничтожен один из могущественных кланов средневековой Японии.

Канси

Ещё одним из видов сэппуку было канси. В этом случае поводом для самоубийства служил протест самурая. Канси встречалось намного реже, чем сикоцу-си, однако, пожалуй, в большей мере влияло на последующее развитие событий.

Одно из первых упоминаний о канси относится к периоду войны Гэмпэй. В 1184 году в клане Минамото произошёл внутренний конфликт между Минамото Ёсинакой по прозвищу Кисо и его двоюродным братом Минамото Ёритомо. Армия Ёритомо атаковала Киото, где в это время находился Кисо. В городе начались уличные бои. К Ёсинаке отправили гонцов с известиями о ходе сражения, но Кисо ничего не хотел слушать, предаваясь любовным утехам. Тогда один из его самураев совершил сэппуку прямо у дверей в покои своего господина. Только после этого Ёсинака принял участие в сражении, которое стало для него последним.

Минамото Ёсинака по прозвищу Кисо. Японская гравюра.

Канси, совершённое Хирадэ Киёхидэ, можно считать вообще одним из решающих факторов объединения Японии. Киёхидэ был одним из вассалов Оды Нобунага, который, унаследовав власть от своего отца в семнадцатилетнем (по другим данным, в пятнадцатилетнем) возрасте, не уделял достаточного внимания управлению своими землями, предпочитая предаваться удовольствиям. Верный вассал долго пытался переубедить своего господина и после многих тщетных попыток написал ему письмо, в котором ещё раз указал на обязанности главы клана. После этого Хирадэ Киёхидэ совершил сэппуку, произведшее на Нобунагу сильнейшее впечатление. Ода Нобунага изменил своё поведение, став впоследствии одним из трёх объединителей Японии.

Развитие обряда и его ритуал у японцев

В древний период истории Японии обряд харакири не был распространен среди японского населения архипелага. Однако, имея уже определенные представления о животе как главнейшем, по их мнению, пункте человеческого тела, древние японцы, вероятно, легко смогли заимствовать айнский обряд nep’e, отмеченный в свое время М. М. Добротворским. Собственно харакири появилось относительно поздно в среде воевавших против айнов военных поселенцев северных провинций, которые превратились впоследствии в сословие японских воинов.

Вполне закономерен именно тот факт, что обряд начал развиваться у воинов - людей, находившихся в постоянной боевой готовности и всегда носивших при себе оружие - средство для ведения войны и орудие самоубийства. Начиная с эпохи Хэйан (IX-Х вв.), сэппуку уже становится обычаем буси, при котором они кончали жизнь самоубийством, погибая от собственного меча. Тем не менее обряд не был еще тогда массовым явлением. Самоубийства путем харакири получили широкое распространение у самураев лишь в конце XII в., во время борьбы за власть двух могущественных родов - Тайра и Минамото. С этого времени число случаев харакири постоянно растет; самураи делали себе сэппуку, чаще всего не желая сдаваться в плен или в случае смерти своего господина.

Харакири вслед за смертью господина («самоубийство вслед») получило название «оибара», или «цуйфуку». В древности в Японии при смерти знатного человека вместе с ним погребали и его ближайших слуг, предметы роскоши и т. д., дабы обеспечить его всем необходимым в загробном мире. Этот обычай стал позднее называться «дзюнси». Впоследствии, чтобы избавить людей от мучительной смерти при захоронении заживо, им разрешалось самоубийство здесь же, на могиле их хозяина. Император Суйнин, правивший в начале нашей эры, согласно преданиям, вообще запретил дзюнси, а слуг, хоронимых вместе с господином вокруг его могилы («хитогаки» - «ограда из людей»), приказал впредь заменять антропоморфными фигурами из глины. Однако обычай смерти вслед за сюзереном, несколько трансформировавшись, сохранился в феодальное время и принял вид уже добровольного лишения себя жизни посредством харакири на могиле феодала. В соответствии с нормами Бусидо самураи ни во что не ставили свою жизнь, отдавая себя всецело служению только одному своему господину, поэтому-то смерть сюзерена и влекла за собой многочисленные случаи оибара. Обязавшись «отдать свои тела господину по его смерти», обычно 10-30 (и более) ближайших слуг феодала умерщвляли себя, сделав сэппуку после его кончины.

В период междоусобных войн харакири приобретает в сословии самураев массовый характер. Вскрытие живота начинает доминировать над другими способами самоубийства. Как сказано выше, в основном буси прибегали к харакири для того, чтобы не попасть в руки врагов при поражении войск своего даймё (землевладельца). Этим же самураи одновременно заглаживали свою вину перед господином за проигрыш в битве; они уходили таким образом от позора.

Одним из наиболее известных примеров совершения харакири воином при поражении является сэппуку Масасигэ Кусуноки. Проиграв сражение, Масасигэ и 60 его преданных друзей совершили обряд харакири. Этот случай считался самураями одним из самых благородных примеров преданности долгу в японской истории.

Обыкновенно вслед за вскрытием живота японский воин этим же ножом перерезал себе и горло, чтобы прекратить мучения и быстрее умереть. Бывали случаи, когда самураи или военачальники обезображивали себе перед самоубийством лицо холодным оружием с тем, чтобы воины противника не смогли уже после их смерти использовать головы совершивших харакири в качестве доказательства своей «храбрости» и военного мастерства перед господином и снискать за эту ложь уважение и почет самураев собственного клана. Так поступил Нитта Ёсисада, воевавший против рода Асикага. Он, чтобы не быть узнанным врагом, перед харакири изувечил себе лицо.

Другим поводом для сэппуку служило стремление предупредить угрожающее со стороны феодала или правительства сёгуна наказание за какой-либо недостойный чести самурая поступок, оплошность или невыполнение приказания. В этом случае харакири совершалось по собственному усмотрению или по решению родственников.

Производилось харакири также в знак пассивного протеста против какой-либо вопиющей несправедливости для сохранения чести самурая (например, при невозможности совершения кровной мести), в виде жертвы во имя идеи или при лишении возможности применения своих профессиональных навыков воина в составе дружины феодала (скажем, при утере вассалитета). Короче говоря, харакири было универсальным выходом из любого затруднительного положения, в котором оказывался самурай.

Часто самураи совершали харакири по самым незначительным и несущественным поводам.

М. Хан описал случай сэппуку двух самураев из окружения императорской семьи. Оба самурая сделали себе харакири после короткого спора из-за того, что их мечи случайно задели друг друга, когда буси проходили по дворцовой лестнице.

Подобная легкость лишения себя жизни была обусловлена полнейшим пренебрежением к ней, выработанным при помощи дзэнского учения, а также наличием в среде буси культа смерти, создававшего вокруг прибегнувшего к сэппуку ореол мужественности и делавшего его имя знаменитым не только среди оставшихся жить, но и в будущих поколениях. К тому же в феодальное время самоубийство посредством вскрытия живота стало у воинов настолько распространенным, что превратилось, по существу, в настоящий культ харакири, почти манию, и причиной для его совершения мог стать совершенно ничтожный повод.

Харакири выполнялось разными способами и средствами, что зависело от методики, выработанной различными школами. Самурай, погружая оружие в брюшную полость, должен был разрезать ее так, чтобы окружающие могли увидеть внутренности делающего сэппуку и тем самым «чистоту помыслов» воина. Живот разрезался дважды, сначала горизонтально от левого бока к правому, затем вертикально от диафрагмы до пупка. Таким образом, цель (самоубийство) вполне оправдывалась средством (харакири); после этого страшного ранения остаться живым было уже невозможно.

Существовал также способ вскрытия живота, при котором брюшная полость прорезалась в виде буквы «х». Первым движением был прорез от левого подреберья направо - вниз. Оно проводилось самураем в сознательном состоянии, тщательно и с вниманием, когда буси имел еще много сил для этой операции. Второй разрез делался уже в условиях большой потери крови при уходящем от сильной боли сознании. Он направлялся с нижней левой части живота вверх - направо, что было легче для правой руки.

Кроме крестообразного вскрытия живота, применялись также и другие способы. Самым распространенным было вспарывание живота посредством косого разреза слева направо - вверх, иногда еще с небольшим добавочным поворотом влево-вверх, или в виде двух прорезов, образующих прямой угол. В более позднее время операция харакири была упрощена: достаточно было сделать лишь небольшой разрез или просто ввести малый самурайский меч в живот, используя при этом вес собственного тела. Очевидно, под влиянием этого упрощенного способа вскрытия живота развился затем способ самоубийства посредством выстрела в живот (тэппобара).

Способ вскрытия живота зависел, в основном, от самого самурая, от степени его самообладания, терпеливости и выносливости. Определенную роль здесь также играла договоренность с ассистентом самоубийцы, которого иногда выбирал себе самурай для оказания «помощи» при совершении харакири.

В редких случаях харакири производилось не стальным, а бамбуковым мечом, которым было намного труднее перерезать внутренности. Это делалось для того, чтобы показать особую выдержку и мужество воина, для возвеличивания имени самурая, вследствие спора между буси или же по приказанию.

Сэппуку совершалось, как правило, в положении сидя (имеется в виду японский способ сидения, когда человек касается коленями пола, а туловище покоится на пятках ног), причем одежда, спущенная с верхней части тела, затыкалась под колени, препятствуя тем самым падению тела после произведения харакири навзничь, так как упасть на спину при столь ответственном действии считалось позором для самурая.

Иногда харакири делалось воинами в стоячем положении. Этот способ получил у японцев название «татабара» - сэппуку стоя (в естественном положении).

Живот вскрывался специальным кинжалом для харакири - кусунгобу, имевшим длину около 25 см и считавшимся фамильной ценностью, которая хранилась обычно в токонома (в архитектуре Японии - ниша в интерьере главной комнаты традиционного жилого дома или чайного павильона, в которой хранится живописный или каллиграфический свиток и установлен сосуд с символическим букетом - икэбана) на подставке для меча, или вакидзаси - малым самурайским мечом. В случае отсутствия особого орудия для совершения сэппуку, что бывало у самураев крайне редко, мог использоваться и большой меч, который брался рукой за лезвие, обмотанное материей для удобства производимой операции. Иногда оборачивалось материей или бумагой и лезвие малого меча с таким расчетом, чтобы 10-12 см режущей поверхности оставались свободными. При этом кинжал брали уже на за рукоять, а за середину клинка. Подобная глубина прореза необходима была для того, чтобы не задеть позвоночник, что могло явиться препятствием для дальнейшего проведения обряда. В то же время, по правилам сэппуку, необходимо было следить за лезвием, которое могло пройти слишком поверхностно, разрезав только мышцы живота, что могло быть уже не смертельным.

Харакири (как и владению оружием) самураи начинали обучаться с детства. Опытные наставники в специальных школах объясняли юношам, как надо начать и довести до конца сэппуку, сохранив при этом собственное достоинство и проявив умение владеть собой до последнего момента жизни. Это обучение, огромная популярность, распространение и прославление харакири в феодальном обществе Японии давали свои результаты: дети самураев часто прибегали к совершению обряда вскрытия живота. А. Бельсор, например, описал случай харакири семилетнего сына самурая, совершившего самоубийство перед наемными убийцами, посланными к его отцу, но убившими по ошибке другого человека. При опознании трупа молодой самурай, желая использовать эту ошибку для спасения жизни родителя как бы в отчаянии выхватил меч и безмолвно распорол себе живот. Преступники, поверившие в этот своеобразный обман, удалились, считая свое дело сделанным.

Для жен и дочерей воинов харакири также не являлось чем-то особенным, однако женщины в отличие от мужчин разрезали себе не живот, а только горло или наносили смертельный удар кинжалом в сердце. Тем не менее этот процесс тоже назывался харакири. Самоубийство посредством перерезания горла (дзигай) исполнялось женами самураев специальным кинжалом (кайкэн), свадебным подарком мужа, или коротким мечом, вручаемым каждой дочери самурая во время обряда совершеннолетия. Были известны случаи применения для этой цели и большого меча. Обычай предписывал хоронить совершивших харакири с оружием, которым оно было исполнено. Возможно, именно этим можно объяснить наличие в древних женских погребениях мечей и кинжалов.

В соответствии с нормами кодекса Бусидо для жены самурая считалось позором не суметь покончить с собой при необходимости, поэтому женщин также учили правильному исполнению самоубийства. Они должны были уметь перерезать артерии на шее, знать, как следует связать себе колени перед смертью, чтобы тело было найдено затем в целомудренной позе.

Важнейшими побуждениями к совершению самоубийства женами самураев были обычно смерть мужа, оскорбление самолюбия или нарушение данного мужем слова.

Свод церемоний и правил при совершении харакири, вырабатывавшийся на протяжении длительного времени, в общих чертах был уже оформлен при сёгунате Асикага (1333-1573), когда обычай сэппуку стал приобретать силу закона. Однако сложный ритуал, сопровождавший сэппуку, окончательно сформировался лишь в эпоху Эдо, когда сэппуку стало применяться официально, как наказание по приговору суда для совершивших преступление буси. Обязательным лицом при исполнении официального сэппуку стал помощник делающего харакири самурая - «секундант» (кайсяку, или кайсякунин), отрубавший ему голову.

История сэппуку имеет немало примеров, «когда после вскрытия живота герои находили в себе силы, чтобы писать духовное завещание своей собственной кровью». Однако, несмотря на воспитание в духе Дзэн и умение владеть собой, самурай мог подсознательно потерять контроль над своими действиями вследствие ужасной боли и умереть «некрасиво»: с выражением страдания, упав навзничь, с криком и т. д., опозорив тем самым свое имя. В связи с этим и был введен кайсякунин - ассистент осужденного на харакири, в обязанность которого входило прекратить мучения самурая, вскрывшего живот, посредством отделения головы от туловища.

Далее токугавские власти подтвердили и четко определили, что смерть через харакири является почетной смертью привилегированных сословий, но никоим образом не низших слоев общества Японии. Законодательство досконально определяло также строгую последовательность церемонии харакири, место ее проведения, лиц, назначенных для проведения обряда сэппуку, и т. п.

В случае совершения харакири самураем, стремящимся предупредить наказание со стороны властей или главы клана, по собственному, усмотрению или решению родственников, семья буси не лишалась его имущества и доходов, а самоубийца добивался оправдания перед судом потомства и заслуживал почетного погребения. Выполнение же харакири как особого вида наказания, налагаемого за преступление, влекло за собой конфискацию имущества.

Обычно в дом к провинившемуся (перед господином или властями) самураю являлся чиновник, который показывал ему табличку с приговором к харакири. После этого должностное лицо, принесшее приговор, и сопровождающие его слуги могли оставить осужденного дома или же отдать под надзор какого-либо даймё, который становился ответственным за самурая, приговоренного к сэппуку, и за то, чтобы тот же избежал наказания, обратившись в бегство.

В соответствии с кодексом харакири незадолго до церемонии самоубийства происходило назначение лиц, ответственных за проведение процедуры вскрытия живота и для присутствия при самом акте сэппуку. При этом же выбиралось место для исполнения обряда, которое определялось в зависимости от официального, должностного и социального положения приговоренного. Приближенные сёгуна (полководца) - даймё, хатамото и вассалы даймё, имевшие командирский жезл, - производили сэппуку во дворце, самураи низшего ранга - в саду дома князя, на попечение которого был отдан осужденный. Харакири могло состояться и в храме. Помещение храма или часовни иногда нанимали чиновники для совершения харакири в том случае, если приказ на сэппуку приходил во время путешествия. Этим объясняется наличие у каждого путешествующего самурая особого платья для харакири, которое буси всегда имели при себе.

Для обряда, совершавшегося в саду, сооружалась загородка из кольев с натянутыми на них полотнищами материи. Огороженная площадь должна была равняться примерно 12 кв. м, если сэппуку выполняло важное лицо. В загородке имелось два входа: северный - «умбаммон» (перевод его названия - «дверь теплой чашки» - остается пока необъясненным) и южный - «вечная дверь» (или «сюги-ёмон» - «дверь упражнения в добродетели»). В некоторых случаях загородка делалась без дверей вообще, что было более удобно для свидетелей, которые наблюдали за происходящим внутри. Пол в загороженном пространстве застилался циновками с белыми каймами, на которые укладывали полоску белого шелка или белый войлок (белый цвет считается в Японии траурным). Здесь же иногда устраивали подобие ворот, изготовленных из бамбука, обернутого белым шелком, которые походили на храмовые ворота; вешали флаги с изречениями из священных книг, ставили свечи, если обряд производился ночью, и т. д.

При подготовке церемонии харакири в помещении стены комнаты драпировались белыми шелковыми тканями. То же делалось и с внешней стороной дома осужденного - она обвешивалась белыми полотнищами, закрывавшими цветные щиты с вышитыми на них фамильными гербами.

Накануне исполнения обряда, если осужденному было разрешено делать сэппуку в собственном доме, самурай приглашал к себе близких друзей, пил с ними сакэ, ел пряности, шутил о непрочности земного счастья, подчеркивая тем самым, что буси не боится смерти и харакири для него - заурядное явление. Именно этого - полного самообладания и достоинства перед и во время обряда самоубийства - и ждали все окружающие от самурая.

Кайсяку выбирался представителями клана или самим осужденным. Обычно в роли кайсяку выступал лучший друг, ученик или родственник приговоренного к харакири, который в совершенстве мог владеть мечом. Первоначально, в древности, термин «кайсяку» применялся к охранителям господ или к лицам, оказывавшим какую-либо помощь другим. Как сказано выше, начиная с XVII в., точнее с периода Эмпо (сентябрь 1673 - сентябрь 1681), присутствие кайсяку при сэппуку, проводимом по приговору суда, становится уже обязательным.

«Секундант» должен был отрубить голову осужденному, который вследствие духовной слабости или боязни вспарывал живот лишь для видимости, или самураю, который просто не мог довести харакири до конца, не имея на это физических сил (так как впадал в бессознательное состояние).

Самурай, приглашенный на обряд сэппуку в качестве кайсяку, должен был выразить готовность быть полезным в этом деле, но ни в коем случае не изображать печали на лице; это было равносильно отказу, причиной которого было недостаточное искусство владения мечом, что рассматривалось как бесчестье для воина. «Секундант», выбранный осужденным, обязан был поблагодарить его за оказанное доверие и высокую честь.

Кайсяку не должен был употреблять в ходе совершения сэппуку собственного меча, а брал его у осужденного, если тот об этом просил, или у своего даймё, так как в случае неудачного удара вина за это ложилась на меч владельца.

Кроме кайсяку, осужденному, как правило, помогали еще один-два человека. Первый подавал приговоренному на белом подносе малый самурайский меч - орудие совершения сэппуку, в обязанности второго входило преподнесение свидетелям отрубленной головы для опознания.

Накануне церемонии харакири составлялся список лиц, которые, согласно правилам, должны были присутствовать на месте совершения сэппуку. Это были 1-2 главных советника даймё (каро), 2-3 второстепенных советника (ёнин), 2-3 моногасира - приближенных 4-й степени, заведующий дворцом (русуи, или русубан), 6 прислужников 5-6 ранга (если осужденный вверялся надзору князя), 4 самурая низшего ранга, которые приводили в порядок место исполнения сэппуку и погребали тело (если просьба родственников осужденного о выдаче им останков была отклонена). Число прислужников зависело от ранга приговоренного. В случае совершения харакири в пределах клана (т.е. самурай осуждался на харакири не правительством сёгуна, а собственным господином - феодальным князем) осужденному помогали 2-3 прислужника.

В качестве свидетелей выступали общественные цензоры, главный из которых объявлял осужденному приговор непосредственно перед собственно харакири и затем сразу же покидал место, на котором должно было делаться сэппуку. Второй цензор оставался, чтобы засвидетельствовать исполнение приговора. Представители власти удостоверяли не только смерть, но и строгое соблюдение всех церемоний и формальностей при харакири самурая. Важными считались мельчайшие подробности, каждый жест и движение были строго определены и регламентированы.

В соответствии с ритуалом кайсяку и его помощники надевали свои церемониальные одежды (в случае осуждения преступника правительством), при харакири самурая из их собственного клана - только кимоно и поясную одежду - хакама. Хакама перед исполнением сэппуку подворачивалась. При харакири самурая высокого ранга «секунданты» обязаны были надевать белые одежды.

Прислужники надевали пеньковое платье и также подворачивали свои хакама (первоначально в Японии - это кусок материи, обертываемый вокруг бедер, позднее длинные штаны в складку, похожие на юбку или шаровары, традиционно носимая мужчинами в неформальной обстановке, в качестве формы в некоторых боевых искусствах. Хакама часто носят женщины на выпускных церемониях. Уровень официальности хакама зависит от ткани и расцветки). Перед чтением приговора осужденному приносили на большом подносе смену платья, которое надевалось после его прочтения. Во время сэппуку буси был одет в белую одежду без гербов и украшений, которая рассматривалась и как погребальное платье. Она называлась «синисодзоку» («одеяние смерти»).

После того как подготовка и осмотр места харакири были завершены, а кайсяку и присутствующие при сэппуку проэкзаменованы на знание церемоний, наступал главный момент обряда. Обстановка проведения харакири требовала торжественности и должна была быть «красивой». От присутствующих же требовалось относиться к осужденному со вниманием и уважением.

Хозяин дворца (дома), в котором проводилась церемония, вел цензоров к месту, где зачитывался приговор, при этом этикет требовал, чтобы свидетели были одеты в церемониальное пеньковое платье и шли с двумя мечами. Затем приводили осужденного, окруженного сопровождавшими его лицами: моногасира шел спереди, ёнин - сзади, шесть прислужников 5-6 ранга - по бокам.

После того, как все рассаживались по местам, главный цензор, не глядя в сторону преступника, начинал чтение приговора, стараясь делать это ровным голосом, дабы придать спокойствие и твердость присутствующим. Осужденному разрешено было сказать главному свидетелю то, что он хочет, однако если его речь была сбивчива и несвязна, цензор клана (главный свидетель) делал знак прислужникам, и те уводили приговоренного. В случае если осужденный просил письменные принадлежности, чтобы изложить свою последнюю волю, приближенные даймё должны были ему отказать, так как это запрещалось законом. Затем главный цензор покидал место совершения сэппуку, и сразу же после прочтения приговор должен был приводиться в исполнение, чтобы мужество не изменило со временем осужденному.

Прислужники во время чтения приговора сидели справа и слева от осужденного. В их обязанности входило не только всячески помогать приговоренному к харакири самураю, но и убить его (отрубить голову или заколоть) при попытке к бегству кинжалами, которые прислужники прятали у себя за пазухой.

Осужденный входил в загороженное пространство (если харакири совершалось в саду) через северный вход и занимал свое место для исполнения сэппуку, садясь лицом к северу. Возможно было и обращение лицом к западу с соответствующим оформлением места исполнения сэппуку. Кайсяку со своими помощниками входил через южные ворота, становился слева сзади, спускал с правого плеча свои церемониальные одежды, обнажал меч и клал ножны от него сбоку, делая все так, чтобы этого не видел приговоренный.

Другой ассистент в это время преподносил осужденному на подносе кинжал, а прислуживающие самураи помогали сбросить одежду и обнажить верхнюю часть тела. Совершающий харакири брал предложенное ему оружие и делал один (или более, в зависимости от способа) прорез в брюшной полости, стараясь перерезать мышцы и кишки по всей ее длине. Производить эту операцию следовало без поспешности, уверенно и с достоинством.

Кайсяку внимательно должен был наблюдать за производящим сэппуку и вовремя нанести окончательный удар умирающему. В зависимости от договоренности и условий совершения харакири выделялись несколько моментов для отсечения головы: когда «секундант» отходит, поставив поднос с кинжалом перед буси; когда осужденный протянет руку для того, чтобы взять поднос (или, согласно ритуалу, поднимает поднос ко лбу); когда самурай, взяв кинжал, смотрит на левую сторону живота; когда осужденный наносит себе удар кинжалом (или делает прорез живота).

В некоторых случаях кайсяку ждал момента потери сознания и только тогда отрубал осужденному голову. Особо важно было для кайсяку не упустить нужный момент для отделения головы от туловища, так как очень трудно обезглавить человека, потерявшего способность владеть собой. В этом и заключалось искусство кайсяку.

При совершении обряда харакири обращалось также внимание на «эстетическую» сторону дела. Кайсяку, например, рекомендовалось нанести умирающему такой удар, при котором отделившаяся сразу от туловища голова все-таки повисала бы на коже шеи, так как считалось некрасивым, если она покатится по полу.

В случае, когда «секундант» не сумел отрубить голову одним ударом и осужденный делал попытку встать, прислужники-самураи обязаны были добить его.

Когда голова была отрублена, кайсяку отходил от трупа, держа меч острием вниз, вставал на колени и протирал лезвие белой бумагой. Если у кайсяку не было других помощников, он сам брал отрубленную голову за пучок волос (магэ) и, держа меч за лезвие, поддерживая рукояткой подбородок головы осужденного, показывал профиль свидетелю (слева и справа). В случае если голова была лысая, положено было проткнуть левое ухо кодзукой (вспомогательным ножом, имеющимся при ножнах меча) и таким образом отнести ее для освидетельствования. Для того чтобы не запачкаться кровью, «секундант» должен был иметь при себе золу.

После засвидетельствования совершения обряда свидетели поднимались и уходили в особое помещение, где хозяин дома (дворца) предлагал чай, сладости.

В это время самураи низшего ранга закрывали тело, как оно лежало, белыми ширмами и приносили курения. Место, где происходило харакири, не подлежало очищению (в редких случаях его освящали молитвой), оно должно было постоянно держаться в памяти; брезгливое же отношение к помещению, запачканному кровью осужденного, порицалось.

В 1868 году произошла реставрация Мэйдзи (яп. 明治維新 Мэйдзи Исин), известная также как Мэйдзи Исин и Революция Мэйдзи, - череда событий, приведшая к значительным изменениям в японской политической и социальной структуре. Четырёхлетний период с 1866 по 1869 гг, включающий в себя последние годы периода Эдо и начало периода Мэйдзи. Реставрация Мэйдзи была прямым следствием открытия Японии для Западных стран, произошедшего после прибытия чёрных кораблей коммодора Мэтью Пэрри.

С началом переорганизации государственного строя на европейский образец и начавшимся под давлением новых идей изменением всего вообще уклада жизни, официальное применение сэппуку в конце концов было отменено, а вместе с тем и частное его применение стало выводиться, но не вывелось совсем. Случаи сэппуку нередко встречались и в XX веке, и каждый такой случай встречался скрытым одобрением нации, создавая по отношению к некоторым применившим сэппуку лицам более видного положения ореол славы и величия. Одним из таких «героев» оказался знаменитый японский писатель Юкио Мисима, покончивший с собой в 1970 году.

Все справки об истории Японии начинают ее с каких-то баснословных времен каменного века (40000-13000 лет назад), который также называют “периодом Ивадзюку” (по месторасположению первой открытой палеолитической стоянки). Памятники палеолита, открытые только в послевоенное время, не слишком многочисленны, а их атрибуция вызывает много вопросов. Справочник говорит: “Хозяйственными занятиями населения, антропологический состав которого неясен, были охота и собирательство”.

Видите? - “антропологический состав которого неясен”. Хотя что же тут неясного - это еще вовсе не были японцы, а были далекие предки волосатых айнов, коренного населения Японии (что-то вроде коренного населения Америки - индейцев). Но то еще не была Япония.

Собственно историческую Японию тоже начинают смутно - с мифического императора (тэнно) Дзимму, непосредственного потомка богини солнца Аматэрасу. То есть - как бы ее сына. Относят это происшествие согласно японской легенде к 660 г. до н. э. Что тоже никак не может быть признано научной датировкой. Тем не менее, так как в Японии ни разу не прерывалась императорская династия (какой контраст с Китаем, где таких смен в результате гражданских войн или дворцовых переворотов было около 25!), то отсчет императорских поколений ведется именно от этого мифического Дзимму, и нынешний император Японии Акихито - 125-й по счету от “основоположника”.

Кстати, давайте прикинем, сколько лет назад жил этот основоположник, полагая на императорское правление в среднем 25 лет. 125 x 25 = 3125. Хмм... Это даже еще дальше (на полтысячи лет), чем 660 год до нашей эры. Стало быть, нечего императорам было править по 25 лет. Хватит и 21 (в среднем) с небольшим года. Впрочем, историки полагают, что государство в Японии начало образовываться не ранее третьего века нашей эры, так что беспокоиться о малой продолжительности императорских правлений не стоит. Это и понятно. Ведь современные японцы - это китайцы, или корейцы, или пришли с территории Алтая - дело темное, перебравшиеся на острова и потеснившие (с некоторым истреблением) коренное айнское население.

За китайское происхождение японцев говорит не только антропологическое сходство, но и одинаковая иероглифика, которая до сих пор позволяет японцам читать китайские книги-газеты, а китайцам - японские (если не учитывать значительную реформу японской иероглифики, сводящуюся к упрощению этой китайской грамоты). Однако тут везде есть домыслы - я в источниках не увидел однозначного раскрытия тайны происхождения японцев.

Зато сам китайский язык (если нынешние японцы и вправду потомки китайцев) изменился до неузнаваемости. Каким-то образом бывшие китайцы, а ныне японцы в своем говорении утратили звук “Л” - один из самых распространенных и любимых в китайском языке (хань). Так что слово “любовь” у них превратилось в “рюбовь”, “Ленин” - в “Ренин”, а Клинтон с Левински - в Кринтона с Ревински. Полная конспирация.

Самое колоритное в японской истории - это, конечно, сословие самураев, а у них - торжественный обряд самоубийства - харакири.

В дословном переводе харакири означает “резать живот” (от “хара” - живот и “киру” - резать). Однако слово “хара”, пишет японист Александр Борисович Спеваковский, - имеет и скрытый смысл. Понятию “хара”, в японском языке соответствует не только слово “живот”, но также “душа”, “намерения”, “тайные мысли” с тем же написанием иероглифа. Так сказать, раскрывая свой живот, самурай демонстрировал всем чистоту своих помыслов и честность намерений. Но харакири - это термин для экспорта. Для внутреннего же потребления чаще применялось слово “сэппуку”, который означает примерно тоже самое и является синонимом харакири.

Разрезание живота требовало от воина мужества и выдержки, так как брюшная полость - из наиболее чувствительных мест тела человека, средоточие многих нервных окончаний. Именно поэтому самураи, считающие себя самыми смелыми, хладнокровными и волевыми людьми в Японии, отдавали предпочтение мучительному способу смерти. Разрезали живот обычно малым стальным самурайским мечом, но особо доблестные делали это бамбуковым, ибо тогда перерезание брюшины, печени, кишок и прочей требухи было гораздо болезненнее, а самурай становился еще доблестнее.

Очень важно было, чтобы длина меча оказалась не маленькой, но и не слишком большой, иначе бы он мог зацепить позвоночник, что привело бы к параличу и прервало бы харакири на самом интересном месте. А место это таково: как только самурай воткнет меч, а потом в положении сидя сделает два длинных разреза (схем было много - под прямым углом, крест накрест и пр.) и отрежет себе тем самым всякую возможность возвращения в жизнь (выжить после такое процедуры было бы невозможно даже при всех достижениях современной медицины), он перерезал себе горло, дабы быстрее прекратить мучения.

Но наиболее красиво и торжественно бывало, когда голову ему отсекал ассистент, доверенное лицо - кайсяку (это мог быть друг “харакирщика”), причем именно в момент, предшествующий потере сознания и так, что бы голова не покатилась, а осталась тут же. Особым шиком считалось, если голова оставалась соединенной с туловищем тоненькой полоской кожи. После этого кайсяку отрезал перемычку и всем показывал голову - в знак того, что обряд совершен точно по канону бусидо и самурай еще раз доказал себе, своим близким, всему сословию и всему миру превосходство японского благородного духа.

Напомню: “Бусидо”, первоначально трактовавшийся как “путь коня и лука”, впоследствии стал означать “путь самурая, воина” (“буси” - воин, самурай; “до” - путь, учение, способ, средство). Кроме того, слово “до” переводится ещё и как “долг”, “мораль”, что имеет соответствие с классической философской традицией Китая, где понятие “путь” является некой этической нормой (дао-дэ).

Согласно философии дзен буддизма, в качестве основного, центрального жизненного пункта, и тем самым местопребывания жизни рассматривалось не сердце, а брюшная полость. В соответствии с этим японцы выдвинули тезис, что жизненные силы, расположенные в животе и занимающие как бы срединное положение по отношению ко всему телу, способствуют якобы более уравненному и гармоничному развитию азиата, нежели европейца, основным жизненным центром которого является сердце.

Но еще до всякой философии, когда переселенцы с материка теснили айнов в северных районах Японии, они увидели этот обряд (пере), носящий ритуальный характер, у самих айнов. У айнов он имел истоком жертвоприношение духам, которым нужно было показать открытость души (живота), поэтому добровольцам (а потом - и не добровольцам) вскрывали живот и бросали их в таком виде в воду. Духи были очень довольны, жертвы - гораздо меньше.

У самураев обряд харакири появился и стал обычаем где-то в IX веке, но широкое распространение, как способ смыть позор от совершения недостойного самурая поступка (например, - не пришел во время в назначенное место - независимо от причин, или обнажил меч в доме своего господина), или подозрения в чем-то недостойном, или с целью доказать преданность своему господину, сюзерену после его смерти (после смерти дайме - “большое имя” - название крупного японского феодала), или по приговору старшего (или семейного совета), или, наконец, в качестве наказания, приобрел только в конце XII века.

Да, любопытный народ эти самураи.

Слово “самурай” (“сабурай”), образовано от глагола старояпонского языка “сабурахи”, имеет в японском словаре древнего языка следующее толкование: “служить великому человеку, человеку высшего сословия”; “служить хозяину, защищать хозяина”. Для графического обозначения этого слова японцы воспользовались китайским иероглифом, который читается как “дзи”. Разложение этого иероглифа на составные говорит о вероятном применении этого знака вначале для обозначения людей, охранявших буддийские храмы и служащих при них.

В лингвистическом плане глагол “сабурахи” (“сабурау”) - наблюдать за поместьем феодала. Следовательно, самураем называли в Японии слугу знатного лица, слугу феодала, служащего его интересам, охраняющего его поместье, имущество и его самого.

Кроме указанного обозначения, понятие “воин”, “боец”, “дружинник” показывалось в японском языке еще иероглифами, читавшимися “буси” (или просто “Си”), которые были также взяты из китайской письменности (ву и ши).

Начало становления сословия самураев - мелкопоместного военно-служилого дворянства Японии - можно отнести к относительно позднему времени - VII-VIII вв. До этого времени Япония представляла собой конгломерат из воюющих друг с другом глав родо-племенной знати, в основном двух домов Сумэраги и Накамоти. Наконец, род Накамоти победил, и его глава Нака-но Оэ возвел в 645 году своего императора, по мифологическому отсчету - аж 36-го, по имени Котоку, который уже официально исторически принял титул тэнно. Вот он и был, судя по всему, реально первым императором. Титула тэнно (“небесный государь” - калька с китайского) японским императорам оказалось мало, и вскоре появился еще один - хорошо нам знакомый термин - микадо (“величественные врата”), более применяемый за границей, чем в самой Японии.

Веселая междоусобица явно мешала возникновению государства. Поэтому тэнно Котоку произвел реформы, получившие названия реформы Тайка - это девиз правления Котоку, означает “Великая перемена”, и это имя (Тайка) императора Котоку вошло в историю, точно также как и в Китае, где императора называли по имени девиза, а не по его действительному имени.

Суть реформ была проста: ликвидировать звания родо-племенной знати, и, что гораздо важнее, упразднить их право на владение землей. Заодно и у крестьянских общин тоже забрали землю. Она вся стала считаться принадлежащей государству, или, что тоже самое, императору (точное заимствование из Китая эпохи Тан).

Император же снова выдавал земли крестьянам во временное пользование (взамен они платили подати и выставляли от каждых 50 дворов по одному солдату в армию). Земля выдавалась от имени императора и знати - либо за исполнение должностей, либо жалованные за особые заслуги, часто пожизненно, что с течением короткого времени перестало отличаться от их полной собственности. Землю давали или жаловали вместе с крестьянами (донин), которым запрещалось покидать место их проживания. Получился почти что классический феодализм. Но с японским колоритом, который заключался в том, что новоявленные феодалы продолжали под шумок враждовать между собой, а по дороге грабить крестьян своих родовых врагов. И своих - тоже. Впрочем, в этом особого колорита как раз не было. Он начался чуть позже, как следствие этих грабежей крестьян.

В VII веке и позже в Японии получилось нечто очень похожее на Россию спустя 1000 лет - конца XVI и начала XVII веков. Крестьяне побежали. Но если в России они могли побежать далеко - на Дон, на Кубань, на Яик и там создавать свое псевдогосударство казаков, живущее набегами на купеческие персидские, а то и на свои караваны, то при малых размерах Японии скрыться от центральной власти, ловящей беглецов, было невозможно.

Потому они и не скрывались. Бродячих японских крестьян стали называть “ронин” или “фуронин” - бродяга или “человек-волна”. Ну и сколько можно бегать перекати-полем без еды? Потому очень быстро ронин стали кучковаться в шайки, которые, в свою очередь, стали грабить поместья (сеэн) владельцев (реси).

Владельцы призывали свои дружины, плюс армию императора для ликвидации шаек людей-волн. Тогда шайки ронин для выживания стали предлагать себя владельцам поместий как вооруженную силу для борьбы с такими же шайками, и для нападения на недругов реси-хозяина. Те стали их принимать - вот так и возникли самые первые самураи, воины-буси. Аналог западноевропейским рыцарям, верой-правдой служившим своим сиятельным сюзеренам-феодалам.

И тут история учинила очередную гримасу: реформы Тайка проводились для ослабления родовых вождей и укрепления власти императора. А получилось следующее: первым набрал больше всех подкреплений в виде бывших шаек, а ныне верных самураев, глава рода Минамото. Правда прошло несколько сотен лет бесконечных междоусобиц рода Минамото с противником - феодальным домом Тайра (нечто очень похожее на клановые войны Дона Корлеоне с другими “семьями” гангстеров). В 1192 году Минамото Еритомо одолел своих врагов и принял титул тайсегун (великий воевода) или проще - сегун (воевода) - ранее этот титул давался императорами своим полководцам. И - закатилась звезда императоров.

Возник первый сегунат, когда власть императора была сугубо номинальной, реально она принадлежала сегуну, он же ее делегировал вниз.

Более того, не раз императоры находились в почетной ссылке и под домашним арестом, что в самых вежливых японских традициях подавалось как особая забота о священной особе тэнно - дабы он не простудился и не огорчился недостойными его картинами окружающего пространства. Но - никогда ни один волос не упал с его головы.

Потом снова разгоралась междоусобица между крупными феодальными домами и в 1338 году власть перехватил род Асикага, а его глава Асикага Такаудзи основал второй сегунат. И - в 1603 году после очередной междоусобной войны глава феодального дома Токугава дайме Токугава Иэясу заломил своих врагов и основал третий сегунат - сегунат Токугава. Он перенес столицу из Киото в Эдо, ставшей позднее Токио.

Этот сегунат правил до так называемой революции Мейдзи (1867-1868). Мейдзи - это девиз правления, оно же тронное имя (как и в Китае), нечто вроде “Блистательное” или “Светлое правление” императора Муцухито, проходившего под лозунгом “Почтения к императору и возвращения ему всех положенных властных полномочий”. Реформа “закрыла” сегунат, отменила сословие самураев и запретила харакири. Но - какое там! И дух бусидо, и харакири продолжали процветать десятки лет и после того. Когда сам Муцихито умер (в 1912г.), то его любимый генерал Ноги вместе со своей женой сделали себе харакири, что прославлялось тогда же в Японии как торжество принципа верности в традиционном самурайском духе. Правда, женское харакири было условным - им позволялось сразу же, не затрагивая живота, перерезать горло мечом, предварительно связав себе ноги (созвучие русского слова “ноги” с японским именем Ноги случайно), дабы упасть в пристойной позе.

А массовое харакири по случаю подписания капитуляции 2 сентября 1945 года! И это несмотря на то, что в документе о капитуляции специально оговаривалась полная личная неприкосновенность божественного микадо Хирохито (отца нынешнего императора Акихито) и право на ношение холодного оружия сдавшимися в плен офицерами.

Несколько тысяч офицеров, солдат и чиновников, а также частных патриотических лиц пришли на площадь перед дворцом императора и стали стрелять сами себе или друг другу (по уговору) в живот - этакий легкий военно-полевой вид харакири. Полицейские только и успевали, что оттаскивать трупы в сторону и складывать их штабелями, очищая поле последней битвы для желающих продемонстрировать высоты самурайского духа и презрения к врагу с его атомной бомбой.

Или вот - случай, проанализированный в превосходной работе Григория Чхартишвили (Бориса Акунина) “Писатель и самоубийство”.

Речь идет об одном из самых известных послевоенных писателей Японии Мисима Юкио. Он был не только писатель, но и представитель японских ультра, нечто вроде нашего Эдички Лимонова, однако у Мисимы слово не расходилось с делом. 25 ноября 1970 г. Мисима с четырьмя своими сообщниками, принадлежавшими к так называемому “Обществу щита”, пошли на крайнюю меру, стремясь поднять солдат токийской базы сил самообороны Итигатани на вооруженное выступление с целью повернуть Японию на путь милитаризации. Проникнув в штаб командующего восточным военным округом генерала Масуда Канэтоси, заговорщики под дулом пистолета заставили его собрать один из полков базы у здания, в котором они находились. После этого Мисима выступил по микрофону перед солдатами с речью, призывавшей к отмене конституции 1946 г. и восстановлению в японцах “национального самурайского духа”. Он говорил: “Мы надеемся, что сегодня именно в “силах самообороны” сохраняется дух истинной Японии, истинных японцев, дух бусидо. Однако... армия лишена своего имени - все это привело к тому, что разлагается дух японцев и падает их мораль”.

Призывы Мисима “погибнуть всем ради пересмотра антинародной конституции” не увенчались успехом. Слушатели остались равнодушными к речи потомка самураев. Одни зевали, другие ругались, посылая Мисиму к “япона мать”. Результатом этой неудачи явилось харакири, произведенное в соответствии с правилами средневековой самурайской этики Мисима и его другом Морита Хиссё. Вслед за Мисима и Морита еще семь человек в Японии последовали их примеру, сделав харакири во имя возрождения великояпонского духа, веры в “чистоту и верность идеала самурая”. Убыль для 120 миллионов японцев не такая уж большая.

Но были во время реформы Мэйдзи и сдвиги. Появилась конституция и парламент (1889). Проявлялась довольно удивительная веротерпимость - уже тогда в Токио действовали два православных храма, в которых позже, во время русско-японской войны 1904-1905 годов проводились молебны за победу русского оружия! Победы не было, но и храмы не закрыли.

Казенный учебник пишет о реформах Мэйдзи так:

“Не в силах противостоять нараставшему военно-политическому давлению западных держав, Япония была вынуждена провести широкомасштабные реформы, имевшие своей целью создание современного индустриального государства. Реформы, носившие революционный характер, были облечены в идеологическую оболочку возврата к традиционным ценностям, к правопорядку древности, т.е. “реставрации” власти императора, отодвинутого на второй план при сёгунах. Бурное промышленное развитие, широкое заимствование достижений западной цивилизации, при котором, однако, удалось сохранить национальную идентичность”.

Все правильно, - но звучит скучновато.

Я бы хотел остановиться на некотором парадоксе. Самураи с детства воспитывались в духе верности долгу, бесстрашию, личной храбрости, мужеству, отсутствию страха смерти. Казалось бы, такой армии было бы невозможно противостоять. Казалось бы... А вместо этого японцы, после первого контакта с португальцами (они появились в 1542 - португальские миссионеры принесли в Японию огнестрельное оружие), очень быстро испугались. Несколько десятков лет японцы всячески пытались сдерживать европейскую экспансию - даже и не военную, а только торговую и культурную (например, в 1597 году запретили менять веру и казнили 26 францисканцев в качестве предупреждения), но в 1639 году больше не выдержали христианского напора, всех иностранцев изгнали и объявили полную изоляцию Японии от остального мира. А потом многократно терпели поражения от западных сил (да и от СССР - достаточно вспомнить Хасан и Халкин-Гол), из коих самым сокрушительным было поражение в 1945 году, в том числе и разгром Квантунской армии... А ведь самурайский дух был возрожден в полную меру в императорской армии во второй мировой войне. Всем известны камикадзе - летчики-самоубийцы, которые взлетали на самолетах-бомбах без посадочного шасси и искали ближайший американский авианосец или другой корабль, чтобы хоть не зря тратить дорогое топливо. Камикадзе означает “божественный ветер” - так назвали ураган, который разметал флот внука Чингиз-хана Хубилая (два раза: в 1274 и 1281 гг.), возглавлявшего главную часть монгольской империи - Китай (где была установлена китайская династия Юань), когда он пытался высадиться на Японских островах. Японские самураи, далекие потомки первых китайцев, высадившихся когда-то на островах, не признали родственников и добили уцелевших гостей.

Кроме камикадзе-летчиков, были еще люди-торпеды, люди - минные тральщики, и еще несколько военных специальностей разового героического действия. Когда камикадзе или человек-торпеда неслись к цели в полном отрешении глубокой медитации (это состояние нечто вроде эмпатии, то бишь полного слияния самурая со своим оружием при стрельбе из лука), то зрелище, наверно, было прекрасным. Особенно в момент взрыва. Жаль, никто не видел.