Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

хорошую работу на сайт">

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Муниципальное общеобразовательное учреждение

«Средняя общеобразовательная школа №36»

РЕФЕРАТ

по литературе на тему:

ОБРАЗ РОДИНЫ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ РУССКИХ КЛАССИКОВ

Выполнил ученик 11 Е класса

Бисикешов Р.Р.

Учитель Киселева О.Н.

Астрахань 2005

• Введение 3
• 4
• 1.1 М.Ю. Лермонтов 4
• 1.2 Н.А. Некрасов 7
• 1.3 Ф.И. Тютчев 8
• 1.4 А.А. Ахматова 9
• 1.5 А.А. Блок 12
• 1.6 В.А. Маяковский 14
• 1.7 С.Е. Есенин 15
• Заключение 19
• Список литературы 20

Введение

Родина... Родные места... Какой-то необъяснимой силой обладают они. В трудные дни нашей жизни, когда предстоит сделать нелегкий выбор или подвести итог пройденному этапу жизненного пути, мы возвращаемся в места, где прошли наши детство и юность, где были сделаны первые шаги во взрослую самостоятельную жизнь.

Любовь к Родине, к ее народу, традициям, истории, желание сделать свою страну еще прекрасней есть источник доблестного труда рабочего, удивительных открытий ученого, замечательных произведений композитора, художника, поэта. Так было всегда. И поэтому тема Родины звучит во многих произведениях русских классиков, проходит красной линией через все их творчество.

Родина. Отчизна. Край родной. Отечество. Родная земля. Родина-мать. Матушка-земля. Родная сторона. Все эти задушевные слова отнюдь не исчерпывают полной гаммы чувств, которые вкладываем мы в это святое для каждого человека понятие. Трудно назвать писателя или поэта, который не посвятил бы Родине самые искренние, идущие от души строки. Это -- одна из извечных тем в отечественной и мировой литературе. Огромный литературный материал, связанный с темой Родины, нельзя, конечно, вместить в полном объеме в данный реферат, поэтому мне удастся коснуться творчества лишь некоторых русских классиков.

1. Образ родины в произведениях русских классиков

1.1 М.Ю. Лермонтов

М.Ю. Лермонтов любил свою Родину высокой любовью. Он любил ее народ, ее природу, желал счастья своей стране. По мнению Лермонтова, любить Родину -- значит бороться за ее свободу, ненавидеть тех, кто держит родную страну в цепях рабства. Любовь к Родине - тема таких стихотворений Лермонтова, как «Жалобы турка», «Поле Бородина», «Бородино», «Два великана». Но с особой силой и полнотой раскрывается эта тема в стихотворении «Родина», созданном поэтом за несколько месяцев до своей гибели.

Михаил Юрьевич Лермонтов в стихотворении “Родина” говорит о неведомой силе, зовущей к родным местам:

Но я люблю -- за что, не знаю сам, --

Ее степей холодное молчанье,

Ее лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек ее, подобные морям.

Здесь Лермонтов противопоставляет свой патриотизм патриотизму официальному, казенному. Он заявляет о своей кровной связи с русской, родной ему природой, с русским народом, горестями и радостями его жизни. Свою любовь к Родине Лермонтов называет «странной», потому что он любит в своей стране народ, природу, но ненавидит «страну господ», самодержавно-крепостническую, официальную Россию.

Одним из лучших образцов патриотической лирики Лермонтова является стихотворение “Родина”. Его тема определяется самим названием: “Родина”. Это уже не Россия “голубых мундиров”, а страна русского народа, отчизна поэта. Поэт называет свою любовь “странной”:

Люблю отчизну я, но странною любовью!

Эта любовь не похожа на казенный патриотизм правящих классов. Она слагается из горячей любви поэта к русскому народу и любви к родной природе. Стихотворение воссоздает великолепные картины природы: холодное молчание степей, “лесов безбрежных колыханье”, “подобные морям” разливы рек. Родная природа величественна.

Далее мысль поэта обращается к народу: “Проселочным путем люблю скакать в телеге”. “Проселочный путь” приводит нас в деревню, и возникает картина жизни русских людей, трогательный, грустный образ русской деревни:

И, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печал ь ных деревень.

Поэту близка и понятна жизнь простого народа, дорого все, что связано с жизнью русского крестьянина:

С отрадой многим незнакомой

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно.

Перед взором лирического героя предстает народ в будни и в праздник:

И в праздник, вечером росистым,

Смотреть до полночи готов

На пляску с топаньем и свистом

Под говор пьяных мужичков.

Лексика стихотворения, вначале литературно-книжная (“рассудок”, “слава, купленная кровью”), в последней части сменяется простой разговорной речью (“скакать в телеге”, “дымок жнивы”, “говор пьяных мужичков”). Русская природа, вначале представленная в ее суровом величии, потом раскрывается в трогательном образе “четы белеющих берез”. Шести- и пятистопный ямб сменяется в стихотворении четырехстопным. Разнообразна и рифмовка -- чередующаяся, охватывающая и парная рифма.

Стихотворение “Родина” говорит о повороте творчества Лермонтова в сторону революционно-демократической поэзии.

Патриотическая лирика занимает важное место в поэзии Лермонтова.

В 1830 году поэт пишет “Поле Бородина”, на ту же тему, что и позднейшее “Бородино”. Это стихотворение -- первое воплощение мыслей и чувств, живущих в душе поэта-патриота. Созданное в 1837 году Лермонтовым, достигшим политической зрелости, “Бородино” стало одним из любимейших стихотворений поэта. Стихотворение написано в форме разговора молодого солдата с ветераном -- участником войны 1812 года. По существу, “Бородино” -- рассказ рядового солдата о Бородинском сражении, -- лишь первые 7 строк принадлежат его молодому собеседнику. Истинный патриотизм русских людей, без позы, без хвастовства, отражен в этом стихотворении. Настроение русских солдат перед сражением показано в четырех выразительных строках:

Ворчали старики:

“Что ж мы? на зимние квартиры?

Не смеют что ли командиры.

Чужие изорвать мундиры

О русские штыки?"

Ореолом высокого героизма окружен образ полковника.

В его уста вложены слова, которые столько раз повторяли советские воины в 1941 году:

“Ребята! не Москва ль за нами?

Умремте ж под Москвой,

Как наши братья умирали!”

Поэты всегда с болью отзывались на драматические события политической жизни России. Преданные Отчизне люди не могут жить спокойно в стране, где преследуется все лучшее, все прогрессивное. “Где благо, там уже на страже иль просвещенье, иль тиран”. Лермонтов с отчаянием называет Россию “страной рабов, страной господ”.

Тема героического подвига в борьбе с врагами Родины звучит и в стихотворении М. Ю. Лермонтова “Бородино”, посвященном одной из славных страниц исторического прошлого нашей страны.

1.2 Н.А. Некрасов

Чувство пламенной любви к Родине пронизывает все творчество Некрасова:

Не небесам чужой Отчизны --

Я песни Родине слагал! --

заявлял поэт в стихотворении «Тишина». Поэт любил Родину глубокой и нежной сыновней любовью, и этот образ проходит через все его творчество. «Родина-мать! Я душою смирился, любящим сердцем к тебе возвратился»; «Родина-мать! По равнинам твоим я не езжал еще с чувством таким»; «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка-Русь!» -- с такими словами обращался поэт к Родине на протяжении всего творчества. В творчестве Некрасова слива «любовь к Родине» постоянно соединялись со словами «гнев» и «ненависть».

Кто живет без печали и гнева, Тот не любит Отчизны своей, -- писал он. Любя Родину, Некрасов никогда не уставал ненавидеть строй царской России, ее господствующие классы. Он любил, ненавидя, и эта любовь-ненависть выражает своеобразие патриотизма Некрасова -- верного сына своей Отчизны, великого народного поэта-борца.

Удивительные пейзажи встают перед нами, когда мы читаем стихотворения Николая Алексеевича Некрасова:

Славная осень! Здоровый, ядреный

Воздух усталые силы бодрит;

Лед неокрепший на речке студеной,

Словно как тающий сахар, лежит.

Отмечая трудолюбие и талант народа, поэты показывают его нелегкую жизнь, испытания, которые ложатся на его плечи. Они с ненавистью и с негодованием отзываются о власть придержащих, равнодушных к нуждам народным. Так, многие произведения Некрасова посвящены тяжелой доле крестьян. В стихотворении “Размышления у парадного подъезда” с болью и отчаяньем поэт восклицает:

... Родная земля!

Назови мне такую обитель,

Я такого угла не видал,

Где бы сеятель твой и хранитель,

Где бы русский мужик не стонал?

1.3 Ф.И. Тютчев

Федор Иванович Тютчев -- великий певец красоты русского края. В его стихотворениях природа живая, одухотворенная, способная чувствовать и переживать:

Сияет солнце, воды блещут,

На всем улыбка, жизнь во всем,

Деревья радостно трепещут,

Купаясь в небе голубом.

Поют деревья, блещут воды,

Любовью воздух растворен.

И мир, цветущий мир природы,

Избытком жизни упоен.

Тютчеву, как талантливому художнику, открывалось то, что не способен увидеть простой наблюдатель. Он слышит “багряных листьев томный, легкий шум” и видит, как “лазурь небесная смеется”.

1.4 А.А. Ахматова

Обычно наиболее остро тема Родины встает в литературе в период войн, революций, то есть тогда, когда человеку необходимо совершить нравственный выбор. В русской литературе эта проблема стала наиболее актуальной в начале XX века. Новая идеология, которую принесла с собой революция, была неприемлема для многих людей как старого, так и нового поколения русской интеллигенции.

А. А. Ахматова с самого начала не приняла революцию и никогда не меняла своего отношения к ней.

Вполне закономерно, что в ее творчестве возникает проблема эмиграции. Многие поэты, писатели, художники и музыканты, близкие Ахматовой, уехали за границу, навсегда покинув Родину.

Не с теми я, кто бросил землю

На растерзание врагам.

Их грубой лести я не внемлю,

Им песен я своих не дам.

Но вечно жалок мне изгнанник,

Как заключенный, как больной.

Темна твоя дорога, странник,

Полынью пахнет хлеб чужой...

(1922)

Ахматова не осуждает тех, кто уехал, но четко определяет свой выбор: для нее эмиграция невозможна.

Мне голос был. Он знал утешно,

Он говорил: "Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда"...

...Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

(1917)

Родина в стихах Ахматовой -- это Царское Село, Слепнево, Петербург-Петроград-Ленинград, город, с которым так тесно была связана ее судьба. В стихотворении "Петроград, 1919" она пишет:

И мы забыли навсегда,

Заключены в столице дикой,

Озера, степи, города

И зори родины великой.

В кругу кровавом день и ночь

Долит жестокая истома...

Никто нам не хотел помочь

За то, что мы остались дома,

За то, что, город свой любя,

А не крылатую свободу,

Мы сохранили для себя

Его дворцы, огонь и воду...

Для Ахматовой Петербург - это совершенно реальный город. Но в некоторых стихотворениях он может быть и символом России в конкретный момент времени, когда на примере одного города показывается судьба целой страны:

Иная близится пора,

Уж ветер смерти сердце студит,

Но нам священный град

Петра Невольным памятником будет.

Ахматова не только рассматривает события в России как политические, но и придает им вселенское значение. И если у Блока в поэме "Двенадцать" революция - это разгул стихий, вселенских сил, то у Ахматовой это кара Божья. Вспомним стихотворение "Лотова жена":

И праведник шел за посланником Бога,

Огромный и светлый, по черной горе.

Но громко жене говорила тревога:

Не поздно, ты можешь еще посмотреть

На красные башни родного Содома,

На площадь, где пела, на двор, где пряла,

На окна пустые высокого дома,

Где милому мужу детей родила...

(1924)

Это не просто библейская притча. Ахматова сравнивает судьбу своей Родины с Содомом, как позже с Парижем в стихотворении "В сороковом году" ("Когда погребают эпоху..."). Это не смерть Петербурга или России, это смерть эпохи; и Россия не единственное государство, которое постигла такая участь. Все закономерно: у всего есть свой конец и свое начало. Ведь любая новая эпоха начинается обязательно с крушения старой. Возможно, поэтому в стихах Ахматовой есть и светлые ноты, предвещающие рождение нового времени.

...Но с любопытством иностранки,

Плененной каждой новизной,

Глядела я, как мчатся санки,

И слушала язык родной.

И дикой свежестью и силой

Мне счастье веяло в лицо,

Как будто друг от века милый

Всходил со мною на крыльцо.

(1929)

В поэме "Реквием" Ахматова вновь встраивает свои переживания в контекст эпохи. Поэма так и начинается:

Нет, и не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл --

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

(1961)

Таков был ее окончательный выбор.

1.5 А.А. Блок

Образ Родины у Блока чрезвычайно сложен, многогранен и противоречив. Сам поэт говорил, что этой теме посвящает всю свою жизнь. Пьяная, богомольная, озорно смотрящая из-под женского платка, нищая -- такова Россия Блока. И именно такой она дорога ему:

Да, и такой, моя Россия,

Ты всех краев дороже мне, --

признается поэт в стихотворении “Грешить бесстыдно, беспробудно...”.

Поэт страстно любил свою страну, соединял ее судьбу со своей: “Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..”. Во многих его стихах о Родине мелькают женские образы: “Нет, не старческий лик и не постный под московским платочком цветным...” (“Новая Америка”), “...плат узорный до бровей...”, “...мгновенный взор из-под платка...”.

Символ России во многих стихах Блока сводится к образу простой русской женщины. Отождествляя эти два образа, поэт как бы одушевлял само понятие “Россия”, сближая так называемую патриотическую лирику с любовной. В стихотворении “Осенний день” он называет Россию своей женой:

О, нищая моя страна,

Что ты для сердца значишь?

О, бедная моя жена,

О чем ты горько плачешь?

Из всех русских поэтов только у Блока звучит такая трактовка темы любви к Отчизне. Страх, боль, тоска и любовь до безумия -- в каждом слове, в каждой строчке.

Иногда к этой сложной гамме чувств присоединяются нотки “сверхъестественного”. Так, таинственность, сложное переплетение реальности и мистики сквозят в строках самого замечательного, на мой взгляд, стихотворения Блока о Родине (“Русь”):

Русь, опоясана реками

И дебрями окружена

С болотами и журавлями,

И с мутным взором колдуна...

...Где ведуны с ворожеями

Чаруют злаки на поляк,

А ведьмы тешатся с чертями

В дорожных снеговых столбах.

Россия Блока незыблема, неизменна. Но и ей нужны перемены, о которых говорится в стихотворении “Коршун” 1916 г.:

Идут века, шумит война,

Встает мятеж, горят деревни,

А ты все та ж, моя страна,

В красе заплаканной и древней --

Доколе матери тужить?

Доколе коршуну кружить?

“Коршуну кружить” оставалось уже недолго. Через год после написания стихотворения началась революция. Что ждет после нее несчастную Россию, какие пути-дороги перед ней откроются? Этого Блок точно не знал (хотя многое предвидел благодаря своей гениальной интуиции). Поэтому в его поэме “Двенадцать”, прославляющей стихийную революционную бурю, которая захлестнет и поэта, ее герои, патруль из двенадцати человек, не видят, куда идут:

И вьюга пылит им в очи

Дни и ночи

Напролет...

Старый мир, к которому принадлежал Блок, был разрушен. Каким будет новый мир, поэт не мог представить. Будущее оказалось скрытым пеленой мрака и кровавой дымки. Поэзия -- великая, истинная -- никому теперь не нужна, стихов не слышно из-за стука шагов дозорных по мостовой, из-за частых выстрелов и революционных песен.

1.6 В.А. Маяковский

В лирических сборниках Маяковского нет ни одного стихотворения, которое бы прославляло дореволюционную Россию. Он сам и вся ею поэзия устремлены в будущее. Современную ему Россию (точнее, Советский Союз) он беззаветно любил. В то время в стране жилось трудно, были голод и разруха, и Маяковский перенес вместе со своей страной и своим народом все тяготы и лишения:

Землю,

где воздух,

как сладкий морс, Бросишь

и мчишь, колеся, -- но землю,

с которою

вместе мерз, вовек

разлюбить нельзя... Я

землю эту

люблю.

Можно

забыть,

где и когда пузы растил и зобы, но землю,

с которой

вдвоем голодал, -- нельзя

никогда

забыть.

Поэт побывал за рубежом, видел заграничную сытую и шикарную жизнь, но родная земля ему дороже:

Я хотел бы жить

и умереть в Париже, если б не было

такой земли -- Москва.

Маяковский невероятно гордился тем, что живет в единственной на всем свете социалистической стране. В своих стихах он буквально кричал: “Читайте, завидуйте, я -- гражданин Советского Союза!”.

И пусть от этого некоторым “скривляло ожогом рот”, пусть у молодой советской страны было еще много врагов, Маяковский свято и искренне верил, что все трудности будут преодолены, навсегда исчезнут разруха, голод, войны, и настанет светлое коммунистическое будущее. Этой верой, подлинным оптимизмом проникнуты все его стихи о Родине. Мечтам поэта не суждено было осуществиться, но все же от этого его творчество не становится менее интересным для изучения и прочтения.

В лирических произведениях Россия предстает как дорогая и всем до боли знакомая отчизна, непостоянная, кипящая, рыдающая сквозь заливистый смех, вся устремленная в будущее и готовая в любой момент забыть о тяжелом прошлом, все поняв и всем простив.

1.7 С.Е. Есенин

“Тема Родины, России, - основная во всех моих стихах...” - нередко упоминал Есенин. Да, именно горячая любовь к России, к тому уголку земного шара, где он родился, была силой, которая воодушевляла его на новые произведения.

Лицом к лицу

Лица не увидать.

Большое видится на расстоянье...

- так можно охарактеризовать словами самого поэта его взгляд, обращенный к России из “прекрасного далека”. Создавая цикл “Персидские мотивы”, Есенин, не будучи никогда в Персии, дает прекрасный образ Родины. Даже находясь в благодатном краю, он не может забыть, что

Луна там огромней в сто раз,

Как бы ни был красив Шираз,

Он не лучше рязанских раздолий,

Потому, что я с севера, что ли?

Разделяя вместе с Россией трагические повороты ее судьбы, он зачастую обращается к ней, как к близкому человеку, ища сочувствия и ответа на горькие неразрешимые вопросы.

Ах, родина!

Какой я стал смешной.

На щеки впалые летит сухой румянец.

Язык сограждан стал мне как ч у жой,

В своей стране я словно иностранец.

Так он воспринимает революционные события, таким он видит себя в новой России. В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, “с крестьянским уклоном”. Устами крестьян выражает свое отношение Есенин к действиям новых хозяев России:

Вчера иконы выбросили с полки,

На церкви комиссар снял крест...

Но, сожалея о “Руси уходящей”, Есенин не хочет отставать и от “Руси грядущей”:

Но все ж я счастлив.

В сонме бурь

Неповторимые я вынес впечатленья.

Вихрь нарядил мою судьбу

В золототканое цветенье.

При всей любви к патриархальной России Есенина обижает ее отсталость и убогость, он восклицает в сердцах:

Полевая Россия! Довольно

Волочиться сохой по полям!

Нищету твою видеть больно

И березам и тополям.

Но какие бы невзгоды ни терзали Россию, красота ее все равно оставалась неизменной, благодаря дивной природе. Чарующая простота есенинских картин не может не покорить читатели. Уже за один “Синий туман. Снеговое раздолье, тонкий лимонный лунный свет” можно влюбиться в Россию поэта. Каждый листок, каждая травинка живет и дышит в стихотворениях Есенина, а за ними - дыхание родной земли. Есенин очеловечивает природу, даже клен у него похож на человека:

И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу

Утонул в сугробе, приморозил ногу.

За кажущейся простотой образов - великое мастерство, и именно слово мастера передает читателю чувство глубокой любви и преданности родному краю.

Но Русь немыслима без чувства уважения и понимания непростого характера русского народа. Сергей Есенин, испытывая глубокое чувство любви к Родине, не мог не преклоняться перед своим народом, его силой, могуществом и выносливостью, народом, который сумел пережить и голод, и разруху.

Ах, поля мои, борозды милые,

Хороши вы в печали своей!

Я люблю эти хижины хилые

С поджиданьем седых матерей.

Припаду к лапоточкам берестяным,

Мир вам, грабли, коса и соха!

Характеризуя свою лирику, Есенин говорил: “Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к родине. Чувство родины - основное в моем творчестве”.

И действительно, каждая строчка стихов Есенина проникнута горячей любовью к родине, а родина для него неотделима от русской природы и деревни. В этом сплаве родины, русского пейзажа, деревни и личной судьбы поэта состоит своеобразие лирики С. Есенина.

Заключение

Тема Родины, несомненно, является ведущей в творчестве русских поэтов-классиков. О чем бы они ни говорили, образ Родины незримо присутствует во многих их произведениях. Мы чувствуем тревогу и волнение за судьбу России, восхищение ее красотой, искреннее желание увидеть страну великой и свободной.

Горячую любовь к Родине, гордость за ее красоту чувствуем мы в произведениях классиков. Невозможно любить свою Родину, не понимая и не любя свой народ, его традиции, не переживая с ним его радости и невзгоды.

Лермонтов, Пушкин, Некрасов хотят видеть Россию счастливой, а значит, свободной. Они мечтают увидеть народ, который работает на благо своей страны. Именно в народе есть та могучая и славная сила, которая способна разбить оковы гнета. В это страстно верил Н. А. Некрасов:

Рать поднимается -- Неисчислимая!

Сила в ней скажется Несокрушимая!

Свое назначение русские поэты-классики видят в честном служении Отчизне, своему народу, переживая с ним его беды, пробуждая в нем лучшие, светлые чувства. Поэты верят в счастливое будущее России, верят в то, что их потомки увидят страну освобожденной, потому что имеются огромные потенциальные возможности сломать устои, сложившиеся веками.

Рамки реферата не позволяют продолжить обзор творчества русских писателей и поэтов, посвятивших свои самые сокровенные строки Родине.

Мне хочется закончить сочинение памятными строчками Ф. И. Тютчева:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать --

В Россию можно только верить.

Список литературы

1. В. К.Перцов. Маяковский. Жизнь и творчество. М., 1976.

2. А.И.Михайлов. Маяковский. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 1988.

3. Ахматова А. Воспоминания об А. Блоке. М., 1976.

4. А. Блок. Избранное. М., 1989.

5. А. Блок. Письма к жене. М., 1978.

6. Добин Е.С. Поэзия А. Ахматовой. Л., 1968

7. Жирмунский В.М. Творчество Анны Ахматовой. Л., 1973

8. Ф.И.Тютчев. Избранная лирика. М.,1986

9. А.Григорьев. Эстетика и критика.М.,1980

Подобные документы

Традиции поэтов русской классической школы XIX века в поэзии Анны Ахматовой. Сравнение с поэзией Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, с прозой Достоевского, Гоголя и Толстого. Тема Петербурга, родины, любви, поэта и поэзии в творчестве Ахматовой.

дипломная работа , добавлен 23.05.2009


Чувство родины - основное в творчестве Есенина. Тема родины в творчестве С.А. Есенина. Образ России в творчестве С.А. Есенина. Но Русь немыслима без чувства уважения и понимания непростого характера русского народа.

реферат , добавлен 08.04.2006


Малая родина Есенина. Образ Родины в лирике Есенина. Революционная Россия в лирике Есенина: раскаты бушующего океана крестьянской стихии, мятежного набата. Природа в творчестве Есенина, приемы ее олицетворения как любимого героя поэта в произведении.

презентация , добавлен 21.12.2011


Военная служба Михаила Юрьевича Лермонтова. Место темы Родины в творчестве поэта, ее осмысление в философско-романтическом контексте, как земля, давшая жизнь и страдание. Любовь Лермонтова к Кавказу, получившая широкое отражение в творчестве поэта.

презентация , добавлен 28.04.2014


Образ Родины в лирических произведениях А.С. Пушкина, Ф.И. Тютчева, М.Ю. Лермонтова, А.А. Блока. Любовь к России и русскому народу, тревога и боль за их судьбу, светлая грусть в песнях И. Талькова. Романтический герой Виктора Цоя - "поколение перемен".

презентация , добавлен 28.01.2012


Образ "маленького человека" в произведениях А.С. Пушкина. Сравнение темы маленького человека в произведениях Пушкина и произведениях других авторов. Разборка этого образа и видение в произведениях Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова, А.П. Чехова и многих других.

реферат , добавлен 26.11.2008


Творческий путь М.Ю. Лермонтова, характеристика его семьи, основных этапов жизни. Обзор ведущих тематик лирических произведений поэта. Мотив Родины в контексте ряда других тем и базовые особенности ее трактовки автором на примерах конкретных произведений.

реферат , добавлен 26.05.2014


Мир народнопоэтических образов в лирике Сергея Есенина. Мир русского крестьянства как основная тематическая направленность стихотворений поэта. Крах старых патриархальных устоев русских деревень. Образность и мелодичность творчества Сергея Есенина.

презентация , добавлен 09.01.2013


Русский символизм в творчестве А. Блока: образ Музы в начале творческого пути А. Блока (Цикл "Стихи о Прекрасной Даме") и его эволюция во времени. Художественные искания "младосимволистов" и образ матери, возлюбленной и Родины в творчестве поэта.

реферат , добавлен 28.11.2012


Изображение дороги в произведениях древнерусской литературы. Отражение образа дороги в книге Радищева "Путь из Петербурга в Москву", поэме Гоголя "Мертвые души", романе Лермонтова "Герой нашего времени", лирических стихах А.С. Пушкина и Н.А. Некрасова.

Для того, чтобы привить интерес учеников к чтению, к литературе, научить грамотному общению, необходимо заниматься внеклассной работой по литературе. Проводить мероприятия в нетрадиционных формах: литературная гостиная, литературно-музыкальная композиция, диалог с литературным героем, концерты, литературные викторины, брейн-ринги, диспуты.
Наверное, все мы сейчас чрезвычайно озабочены проблемой чтения в школе. Не хотят дети читать. Бросаемся на поиски причин. Внеклассные мероприятия по предмету помогают привить интерес к чтению, к слову.
Я предлагаю вашему вниманию литературную гостиную в 5 классе по теме «Стихи русских поэтов о Родине», где ребята будут слушать выразительное чтение учителя, голос автора на диске, читать стихи собственного сочинения, пытаться сделать первые «пробы пера».
Данная тема введёт учащихся в своеобразный мир поэзии, покажет глубокое чувство поэтов к родной природе, истории и Родине, поможет воспитывать патриотизм и чувство гордости за свою Родину.

Занятие строится по следующему плану:

1. Образ родины в творчестве русских поэтов.
2. Значение термина «родина».
3. Родина – это наше прошлое, настоящее, будущее.
4. Родина и история – две темы близкие друг другу.
5. Тема природы соприкасается с темой родины.
6. Знакомство с понятием ностальгии (тоска по Родине).
7. Поэты «серебряного века» из далёкой эмиграции.
8. Русский народ преодолел много трудностей в истории нашей родины.
9. В. Шукшин нёс в себе, в своих рассказах горячую любовь и преданность к своей родине.
10. Выразительное чтение стихотворений учениками любимых поэтов и своих собственных.
11. Обмен мнениями.

Роль учителя на внеклассных занятиях по литературе имеет решающее значение, порой определяющее судьбу чтения на протяжении всей жизни человека. Влюблённый сам в литературу, учитель влюбляет в неё и своих учеников.
От того, какие книги читает ребенок, во многом зависит, каким человеком он станет. Книга воспитывает и формирует нравственные качества личности, духовный мир школьника, так как через нее происходит передача нравственных ценностей и норм от одного поколения к другому поколению.
Внеклассные занятия по литературе должны стать для каждого учащегося источником развития творческих сил, временем самовыражения и раскрытия своих эмоций, и тогда проблема интереса к предмету отпадёт сама собой.

Цель занятия: познакомить учащихся со стихами русских поэтов о Родине, научить читать выразительно, воспитывать патриотизм, чувство гордости за свою Родину.

Наглядность: Приложение 1 – слайд-презентация, рисунки учеников о природе, книжка-раскладка со стихами детей о Родине, природе.

“Я люблю родину.
Я очень люблю родину!”

С. Есенин

Касаясь трёх великих океанов,
Она лежит, раскинув города.
Покрыта сеткою меридианов,
Непобедима, широка, горда.

Но в час, когда последняя граната
Уже занесена в твоей руке
И в краткий миг припомнить разом надо
Всё, что у нас осталось вдалеке…

Ты вспоминаешь не страну большую,
Какую ты изъездил и узнал,
Ты вспоминаешь родину – такую,
Какой её ты в детстве увидал.

Клочок земли, припавший к трём берёзам,
Далёкую дорогу за леском,
Речонку со скрипучим перевозом,
Песчаный берег с низким ивняком.

Вот где нам посчастливилось родиться,
Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли
Ту горсть земли, которая годится,
Чтоб видеть в ней приметы всей земли.

Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,
Да, можно голодать и холодать,
Идти на смерть… Но эти три берёзы
При жизни никому нельзя отдать.

К. Симонов . 1941г.

– Тема нашего занятия “Стихи русских поэтов о Родине”, мы поговорим о том, какое значение в творчестве каждого поэта занимает образ родины, какие чувства они вкладывали в свои стихи, что для них было дорогим и важным, какие воспоминания они сохранили о своей родине.

В творчестве каждого русского поэта тема Родины занимает важное место. Художественные произведения, в которых эта тема является главной, включают разнообразную лексику: эпитеты, метафоры, олицетворения.

– Давайте подберём синонимы к слову Родина! (Отчизна, Отечество, родной край, страна отцов).
Родина у разных поэтов лишена черт индивидуальности, рисуемые картины схожи. Это картины “малой родины”, родины “сельской”, “деревенской”. Термин “Родина” имеет как широкое, так и узкое понятие. В широком значении родина – это представление в объёме всей страны, а в узком значении – это место, где ты родился, вырос, живёшь.

Слова со значением родственных отношений несут очень важный для темы родины мотив истории или более общий мотив – мотив времени. Родина – это наше прошлое, настоящее и будущее.

– Давайте подумаем над словами Анатолия Абрамова:

“Я должен всё переупрямить,
Всё вспомнить бывшее окрест.
Кто перечёркивает память,
Тот над грядущем ставит крест”.

– Как вы понимаете эти строки?

Без прошлого нет будущего. Мы не можем забыть всего, что было, мы не можем перечеркнуть память.
Сейчас я прочитаю стихотворение В. Фирсова о родине, а вы подумайте, о каких событиях прошлого говорит автор?

О, Родина!
Смогу ль забыть твои нелёгкие победы,
Твои немыслимые беды,
Забыть, как прадеды и деды
Умели драться и любить.

О, Родина!
Всегда с тобой мне вечно жить
и вечно помнить
На Куликовом поле бой,
И бой на Бородинском поле.

Мне помнить битвы и кресты
И падающие берёзы
И родниковой чистоты
Невысыхаемые слёзы.

Я знаю, память не солжёт,
Уйдя в живых и обелиски,
Она умело бережёт всё то,
Что дорого и близко.

Родина и история – это две темы, которые очень близко соприкасаются друг с другом.

– Подумайте, какая ещё тема является также близкой и важной для темы родины, которая от неё просто неотделима? (Тема природы).

Мы с вами изучили много стихотворений в разделе под названием ‘Природа”. Назовите произведения, которые вам запомнились, поразили вас. Чем они вам понравились?

В поэзии начала 19 века при изображении родного пейзажа очень часто использовались названия деревьев. Дуб – символизировал силу и крепость; липа – дворянскую усадьбу, дом, уют. У Есенина – клён и берёза. Берёза – связь с темой судьбы русского человека, его жизни и смерти. (Звучит стихотворение С. Есенина “Белая берёза”).
С темой судьбы человека и судьбы Родины связана в поэзии М. Цветаевой рябина: “Красною нитью рябина зажглась.
Падали листья. Я родилась”.

А сейчас мы с вами должны познакомиться с новым понятием:

Ностальгия – тоска по Родине.

Многие поэты и писатели по ряду различных причин вынуждены были покинуть свою Родину, уехать за границу. Но жизнь на чужбине была тяжела, постоянные воспоминания о стране, которую они покинули, о родине, с которой связана их жизнь и судьба. Воспоминания о детстве, о том месте, где они родились, где жили. Они не могли забыть свою Родину и в своих стихотворениях постоянно обращались к ней. Давайте проследим на примере некоторых поэтов “серебряного века”, как сильна была их тоска по Родине.
М. И. Цветаева (1922 – 1939) – годы эмиграции. М. И. Цветаева не могла не вернуться в Россию. Она это сделала не только потому, что жила за границей в ужасной бедности, а потому что знала – дом её стихов – Россия.

“Тоска по Родине! Давно
Разоблачённая морока!
Мне совершенно всё равно –
Где совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой
Брести с кошёлкою базарной
В дом, и не знающий, что – мой,
Как госпиталь или казарма.

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё-равно, и всё – едино.
Но если по дороге – куст
Встаёт, особенно – рябина…”

В 1891 году И. Бунин пишет стихотворение “Родине”, где обвиняет тех, кто не любит и не дорожит своей родиной.

Они глумятся над тобою,
Они, о родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом чёрных хат…

Так сын, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей –
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей,

Глядит с улыбкой состраданья
На ту, кто сотни вёрст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла.

В апреле 1922 года, уже эмигрантом, И. Бунин написал строки, проникнутые живой скорбью прощания с Родиной.

“У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.
Как бьётся сердце, горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наёмный дом
С своей уж ветхою котомкой”.

И. Северянин в годы эмиграции находился в Эстонии. Россию он называет “крылатой страной” и посвящает ей два стихотворения:

Моя Россия (1924 г.)

Моя безбожная Россия,
Священная моя страна!
Её равнины снеговые,
Её цыгане кочевые, –
Ах, им ли радость не дана?
Её порывы огневые,
Её мечты передовые,
Её писатели живые,
Постигшие её до дна!

И песни, песни, разрывные,
Какими наша грудь полна,
И вся она, и вся она –
Моя ползучая Россия,
Крылатая моя страна!

Запевка (1925 г.)

О России петь – что стремиться в храм
По лесным горам, полевым коврам…

О России петь – что весну встречать,
Что невесту ждать, что утешить мать…

О России петь – что тоску забыть,
Что любовь любить, что бессмертным быть!

В 1921 году Бальмонт уезжает с семьёй в командировку за границу сроком на один год, но этот год продлился 21 год, до конца жизни. Бальмонт стал эмигрантом. Тоска Бальмонта по России выражена в его стихотворении “Россия” (1923 г.)

Есть слово – и оно едино.
Россия. Этот звук – свирель.
В нём воркованье голубино.
Позвавший птиц к весне апрель.

Весенним дождиком омочен,
Весенним солнцем разогрет,
Мой край, в покров весны одет,
Другого в мире счастья нет.

Как противопоставление своей позиции, как протест тем, кто в трудное время покинул свою родину звучит голос Анны Ахматовой (диск):

Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам.

Но вечно жалок мне изгнанник,
Как заключённый, как больной.
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой.

А здесь, в глухом чаду пожара
Остаток юности губя,
Мы ни единого удара
Не отклонили от себя.

И знаем, что в оценке поздней
Оправдан будет каждый час…
Но в мире нет людей бесслёзней,
Надменнее и проще нас.

– Да, можно уехать, покинуть, оставить свою страну, но забыть родину, то, с чем связана твоя жизнь, невозможно. Много было тяжёлых и трудных моментов у нашей
Родины, но всё преодолевал русский народ. В 1942 году в своём рассказе “Наука ненависти” М. Шолохов написал (лейтенант Герасимов): “… И воевать научились по-настоящему, и ненавидеть, и любить. На таком оселке, как война, все чувства отлично оттачиваются. Казалось бы, любовь и ненависть никак нельзя поставить рядышком; знаете, как это говориться: “В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань”, – а вот у нас они впряжены и здорово тянут! Тяжко я ненавижу фашистов за всё, что они причинили моей родине и мне лично, и в то же время всем сердцем люблю свой народ и не хочу, чтобы ему пришлось страдать под фашистским игом. Вот это-то и заставляет меня, да и всех нас, драться с таким ожесточением, именно эти два чувства, воплощённые в действие, и приведут к нам победу. И если любовь к родине хранится у нас в сердцах и будет храниться до тех пор, пока эти сердца бьются, то ненависть всегда мы носим на кончиках штыков”.

– Скажите, можно ли поставить рядом два таких разных чувства: любовь и ненависть, любовь к чему и к кому и ненависть к кому?

Многие писатели и поэты очень проникновенно пишут о своей родине. Но трудно кого-то сравнить с писателем, который всегда нёс в себе, в своих рассказах горячую любовь и преданность к своей родине – это Василий Шукшин. И в книге “Слово о “малой родине” он пишет: “Родина… Я живу с чувством, что когда-нибудь я вернусь на родину навсегда… И не зря верится, что родной воздух, родная речь, песня, знакомая с детства, ласковое слово матери врачуют душу… Когда буду помирать, если буду в сознании, в последний момент успею подумать о матери, о детях и о родине, которая живёт во мне. Дороже у меня ничего нет. Может, потому что она живёт постоянно в моём сердце, и образ её светлый погаснет со мной вместе. Видно так. Благослови тебя, моя родина, труд и разум человеческий! Будь счастлива! Будешь ты счастлива, и я буду счастлив”.

– Как вы думаете, с чего начинается родина? С какого момента? (Звучит песня” С чего начинается родина?”)

– Ребята, вы должны были приготовить стихотворения о родине, наизусть или выразительное чтение, и дать оценку языковых средств, которые использует автор.
Далее идёт обмен мнениями.

Вывод: сегодня на занятии мы с вами поговорили об образе родины в творчестве разных поэтов. Мы обратились к широкому и узкому понятию “родина”, проследили, какую разнообразную лексику использовали поэты в своих стихотворениях, чтобы полнее показать образ родины. Мы познакомились с термином ностальгия, с поэтами серебряного века и с их восприятием образа родины.

Рассказы о любви к Родине, даже в чужом краю возникает тоска и очень сильная печаль по Родине.

Евгений Пермяк. Сказка о большом колоколе

Давно уже нет в живых того матроса, который кораблём в Англию прибыл и в городе Лондоне занедужил, а сказка о нём живёт.

Остался русский матрос в городе Лондоне. В хорошую больницу его положили. Провианту, денег оставили:

— Выздоравливай, дружба, и жди свой корабль!

Сказали так корабельные дружки и ушли обратным курсом в родную русскую землю.

Недолго болел матрос. Хорошими лекарствами его лечили. Микстуру там, порошков, капель не жалели. Ну, да и жизнь своё взяла. Архангельских кровей парень — коренных поморских родителей сын. Такого разве болезнью сломишь!

Выписался матрос из больницы. Бушлатик почистил, пуговицы надраил. Ну, и остальным предметам одежды жаркий утюг дал. В гавань отправился — земляков поискать.

— Нет здесь твоих земляков, — говорят ему в гавани. — Исландия третью неделю туманы гонит. Откуда русским парусам в Лондоне быть?

— Не беда, — говорит матрос. — Я глазастый. И на ваших кораблях землячков сыщу.

Сказал так и на английский корабль ступил. Ноги о матик вытер, флагу честь отдал. Представился.

Англичанам это любо. Потому как морской порядок везде один.

— Смотри ты каков! По всей форме моряк. Только жалко, что земляков тебе на нашем королевском корабле не сыскать.

А матрос на это улыбается, ничего не говорит, к грот-мачте направляется.

«Зачем, — думают моряки, — ему наша грот- мачта понадобилась? »

А русский матрос подошёл к ней, погладил её рукой и говорит:

— Здорово, землячка, архангельская сосна!

Очнулась мачта, ожила.

Будто от долгого сна проснулась. Мачтовым русским бором зашумела, янтарной смоляной слезой прослезилась:

— Здравствуй, земляк! Рассказывай, как дома дела.

Переглянулись английские моряки:

— Смотри ты, какой глазастый! Землячку на нашем корабле сыскал.

А матрос тем временем с грот-мачтой задушевные разговоры разговаривает. Какие дома дела, рассказывает, мачту обнимает:

— Ах ты, милая моя, хорошая! Мачтовое ты чудо-дерево. Дух твой род ной-лесной ветры не выдули. Гордость твою шторма не согнули.

Смотрят английские моряки — и борта корабля русскому матросу улыбаются, палуба под его ноги стелется. А он в них родной сердцу узор узнаёт, родные леса и рощи видит.

— Гляди ты, сколько у него земляков! На чужом корабле как дома, — шепчут про себя английские моряки. — И паруса к нему ластятся.

Ластятся к матросу льняные паруса, и конопельные-корабельные канаты-швартовы у его ног извиваются, как к родному льнут.

— А паруса-то к тебе зачем ластятся? — спрашивает капитан. — Они-то ведь в нашем городе Лондоне вытканы.

— Это так, — отвечает матрос. — Только до этого-то они льном-долгунцом на псковской земле росли. Как мне не приголубить их! Да и те же канаты взять. И они ведь у нас четырёх - пятиаршинной коноплёй уродились. Поэтому и к вам пожаловали.

Говорит так матрос, а сам на якоря косится, на пушки поглядывает. В те годы наше железо, наша медь, наш чугун с Уральских гор ходко во многие страны шли: в Швецию, в Норвегию, в Англию.

— Ну до чего ж я в хорошую компанию попал! — радуется матрос.

— Ах, какой ты глазастый, русский матрос! Везде своё родное разглядеть можешь. Дорого, видно, тебе оно.

— Дорого, — ответил матрос и принялся такое про наши края рассказывать, что зыбь на море стихла, чайки на воду сели.

Вся команда заслушалась.

А в это время на главной лондонской колокольне часы отбивать стали. В большой колокол ударили. Далеко его бархатный звон над полями, лесами, реками поплыл и по-над морем пошёл.

Слушает этот звон русский моряк, не наслушается. Даже глаза закрыл. А звон дальше и дальше разносится, на низкой, отлогой волне укачивает. Нет равного ему голоса на всех колокольнях старой Англии. Старик остановится, вздохнёт, девица улыбнётся, дитя стихнет, когда этот большой колокол зазвонит.

Молчат на корабле, слушают. Любо им, что русскому матросу звон ихнего колокола по душе пришёлся.

Тут моряки, смеясь, спрашивают матроса:

— Не земляка ли опять ты в колоколе признал?

А матрос им в ответ:

Удивился английский капитан, как это русский матрос своё родное не только видеть, но и слышать может. Удивился, а про колокол ничего не сказал, хотя он и доподлинно знал, что этот колокол русские мастера в Московии для Англии отливали и русские кузнецы ладный ему язык выковали.

Промолчал корабельный капитан. А по какой причине промолчал, про то сказка молчит. И я помолчу.

А что касаемо большого колокола на самой большой, Вестминстерской, колокольне старой Англии, так он и по сей день русским кованым языком английские часы отбивает. Бархатно отбивает, с московским выговором.

Не всем, конечно, его звон по душам да по ушам, только теперь уж ничего сделать нельзя. Не снимать же колокол!

А сними — так он ещё громче в людской молве благовестить начнёт.

Пускай уж висит, как висел, да с московскими кремлёвскими братьями-колоколами перезванивается, да толкует о голубом небе, о тихой воде,

о солнечных днях... О дружбе.

Михаил Пришвин. Весна света

Ночью снежинки при электричестве рождались из ничего: небо было звёздное, чистое.

Пороша складывалась на асфальте не просто как снег, а звёздочка над звёздочкой, не сплющивая одна другую.

Казалось, прямо из ничего бралась эта редкая пороша, а между тем, как я подходил к своему жилищу в Лаврушинском переулке, асфальт от неё был седой.

Радостно было моё пробуждение на шестом этаже.

Москва лежала, покрытая звёздной порошей, и, как тигры по хребтам гор, везде ходили по крышам коты. Сколько чётких следов, сколько весенних романов: весной света все коты лезут на крыши.

И даже когда я спустился вниз и проехал по улице Горького, радость весны света меня не оставила. При лёгком утреннике в лучах солнца была та нейтральная среда, когда пахнет самая мысль: подумаешь о чём-нибудь, и этим самым запахнет.

Воробей спустился с крыши Моссовета и утонул по шею в звёздной пороше.

Он до нашего прихода успел хорошо выкупаться в снегу, а когда ему из-за нас пришлось улетать, то от ветра его крыльев разлетелось

вокруг столько звездочек, что кружок почти в целую большую шапку почернел на асфальте.

— Видели? — сказал один мальчик трём девочкам.

И дети, глядя вверх на крышу Моссовета, стали дожидаться второго слёта весёлого воробья.

Весна света согревается полднями.

Пороша к полудню растаяла, и радость моя притупилась, но не исчезла, нет!

Как только замёрзли к вечеру лужи, запах вечернего мороза опять вернул меня к весне света.

Так вечерело, но голубые вечерние звёзды не показались в Москве: всё небо оставалось голубым и медленно синело.

На этом новом голубом фоне в домах там и тут вспыхивали лампы с разноцветными абажурами; никогда этих абажуров в сумерках не увидишь зимой.

Возле полузамёрзших луж от растаявшей звёздной пороши всюду слышался детский восторженный крик, детская радость наполняла весь воздух.

Так дети в Москве начинают весну, как в деревне начинают её воробьи, потом грачи, жаворонки, в лесах тетерева, на реках утки и кулики на болотах.

От детских весенних звуков в городе, как всё равно от птичьих криков в лесах, мои ветхие одежды с тоской и гриппом вдруг свалились.

Настоящий бродяга при первых весенних лучах и вправду часто бросает своё тряпьё при дороге...

Лужи быстро везде замерзали. Одну я попробовал ткнуть ногой, и стекло разлетелось вдребезги с особенным звуком: др... др... др...

Бессмысленно про себя, как это бывает у стихотворцев, стал я повторять этот звук, прибавляя подходящие гласные: дра, дря, дри, дриан.

И вдруг из этой бессмысленной дряни вышла сначала любимая моя богиня Дриана (душа дерева, леса), а потом и Дриандия, желанная страна, в которую ещё утром при звёздной пороше начал я своё путешествие.

Я так этому обрадовался, что несколько раз вслух, пробуя на звучность, повторил, ни на кого вокруг не обращая внимания:

— Дриандия.

— Что он сказал? — спросила одна девочка у другой позади меня. — Что он сказал?

Тогда все девочки и мальчики с другой лужи бросились догонять меня.

— Вы что-то сказали? — спросили они меня все разом.

— Да, — ответил я, — слова мои были такие: «Где тут Малая Бронная?»

Какое разочарование, какое уныние произвели мои слова: оказалось, что мы и стояли-то как раз на этой Малой Бронной.

— Мне кажется, — сказала одна маленькая девочка с плутовскими глазами, — вы что-то совсем другое сказали.

— Нет, — повторил я, — мне нужна Малая Бронная, иду к моим хорошим знакомым в дом номер тридцать шесть. До свиданья!

Они остались в кружке, недовольные, и, наверно, сейчас обсуждали между собой эту странность: было что-то вроде как бы Дриандия, и оказалось — обыкновенная Малая Бронная!

Отойдя от них на значительное расстояние, я остановился у фонаря и громко им крикнул:

— Дриандия!

Услышав это во второй раз, уверившись, бросились дети с дружным криком:

— Дриандия, Дриандия!

— Что это? — спросили они.

— Страна вольных сванов, — ответил я.

— А кто они?

— Это, — начал я спокойно рассказывать, — люди не очень большие ростом, но сильно вооружённые.

Мы вошли под чёрные, старые деревья Пионерских прудов.

Большие матовые электрические фонари, как луны, показывались нам из-за деревьев. Закрайки пруда были покрыты льдом.

Одна девочка попробовала стать, лёд затрещал.

— Да ты с головой уйдёшь! — крикнул я.

— С головой? — засмеялась она. — Как это — с головой?

— С головой, с головой! — повторили ребята.

И, прельщённые возможностью уйти с головой, бросились на лёд.

Когда же всё кончилось благополучно и никто с головой не ушёл, дети опять явились ко мне, как к старому своему приятелю, и попросили ещё рассказать о маленьких, но сильно вооружённых людях Дриандии.

— Люди эти, — сказал я, — всегда держатся по двое. Один отдыхает, а другой везёт его на салазках, и оттого время даром у них не пропадает. Они во всём помогают друг другу.

— А зачем они сильно вооружены?

— Они должны охранять от врагов свою родину.

— А почему они на салазках, у них вечная зима?

— Нет, у них всегда, как вот теперь у нас, — ни лето и ни зима, у них всегда весна света: лёд под ногами хрустит, иногда проваливается, и тогда бедные сваны уходят под лёд с головой, другие их тут же спасают. Голубые звёзды вечером у них не показываются: небо у них такое голубое, светлое, и, как только вечер, везде в окнах загораются разноцветные лампочки...

Я им рассказывал то самое, что бывает в Москве весной света, как сейчас, и никто из них не догадывался, что моя волшебная Дриандия находится тут же, в Москве, и что так скоро за эту Дриандию мы все пойдём на войну.

Ирина Пивоварова. Мы пошли в театр

Мы пошли в театр.

Мы шли парами, и всюду были лужи, лужи, лужи, потому что только что прошёл дождь.

И мы прыгали через лужи.

Мои новые синие колготки и мои новые красные туфли стали все в чёрных брызгах.

И Люськины колготки и туфли тоже!

А Сима Коростылева разбежалась и прыгнула в самую середину лужи, и весь подол нового зелёного платья стал у нее чёрный! Сима стала его выжимать, и платье стало как мочалка, всё мятое и мокрое внизу. И Валька решила ей помочь и стала платье разглаживать руками, и от этого на Симином платье образовались какие-то серые полосы, и Сима очень расстроилась.

Но мы сказали ей:

И Сима перестала обращать внимание и снова стала прыгать через лужи.

И всё наше звено прыгало — и Павлик, и Валька, и Бураков. Но лучше всех, конечно, прыгал Коля Лыков. Брюки у него были мокрые до колен, ботинки совершенно промокли, но он не унывал.

Да и смешно было унывать от таких пустяков!

Вся улица была мокрая и блестела от солнца.

Над лужами поднимался пар.

Воробьи трещали на ветках.

Красивые дома, все как новенькие, только что выкрашенные в жёлтый, светло-зелёный и розовый цвет, глядели на нас чистыми весенними окнами. Они радостно показывали нам свои чёрные резные балкончики, свои белые лепные украшения, свои колонночки между окнами, свои разноцветные плиточки под крышами, своих вылепленных над подъездами весёлых танцующих тётенек в длинных одеждах и серьёзных печальных дяденек с маленькими рожками в кудрявых волосах.

Все дома были такие красивые!

Такие старинные!

Такие не похожие один на другой!

И это был Центр. Центр Москвы. Садовая улица. И мы шли в кукольный театр. Шли от самого метро! Пешком! И прыгали через лужи! Как я люблю Москву! Мне даже страшно, как я ее люблю! Мне даже плакать хочется, как я ее люблю! У меня всё в животе сжимается, когда я смотрю на эти старинные дома, и как люди куда-то бегут, бегут, и как несутся машины, и как солнце сверкает в окнах высоченных домов, и машины визжат, и орут на деревьях воробьи.

И вот позади все лужи — восемь больших, десять средних и двадцать две маленьких, — и мы у театра.

А дальше мы были в театре и смотрели спектакль. Интересный спектакль. Два часа смотрели, даже устали. И на обратном пути все уже торопились домой и не захотели идти пешком, как я ни просила, и мы сели в автобус и до самого метро ехали в автобусе.

Рассказы для младших школьников о Родине, о родной земле. Рассказы, воспитывающие у детей любовь и уважение к родной земле. Рассказы Ивана Бунина, Евгения Пермяка, Константина Паустовского.

Иван Бунин. Косцы

Мы шли по большой дороге, а они косили в молодом берёзовом лесу поблизости от неё — и пели.

Это было давно, это было бесконечно давно, потому что та жизнь, которой все мы жили в то время, не вернётся уже вовеки.

Они косили и пели, и весь берёзовый лес, ещё не утративший густоты и свежести, ещё полный цветов и запахов, звучно откликался им.

Кругом нас были поля, глушь серединной, исконной России. Было предвечернее время июньского дня... Старая большая дорога, заросшая кудрявой муравой, изрезанная заглохшими колеями, следами давней жизни наших отцов и дедов, уходила перед нами в бесконечную русскую даль. Солнце склонялось на запад, стало заходить в красивые лёгкие облака, смягчая синь за дальними извалами полей и бросая к закату, где небо уже золотилось, великие светлые столпы, как пишут их на церковных картинах. Стадо овец серело впереди, старик-пастух с подпаском сидел на меже, навивая кнут... Казалось, что нет, да никогда и не было, ни времени, ни деления его на века, на годы в этой забытой — или благословенной — богом стране. И они шли и пели среди её вечной полевой тишины, простоты и первобытности с какой-то былинной свободой и беззаветностью. И берёзовый лес принимал и подхватывал их песню так же свободно и вольно, как они пели.

Они были «дальние», рязанские. Они небольшой артелью проходили по нашим, орловским, местам, помогая нашим сенокосам и подвигаясь на низы, на заработки во время рабочей поры в степях, ещё более плодородных, чем наши. И они были беззаботны, дружны, как бывают люди в дальнем и долгом пути, на отдыхе от всех семейных и хозяйственных уз, были «охочи к работе», неосознанно радуясь её красоте и спорости. Они были как-то стариннее и добротнее, чем наши, — в обычае, в повадке, в языке, — опрятной и красивей одеждой, своими мягкими кожаными бахилками, белыми ладно увязанными онучами, чистыми портками и рубахами с красными, кумачовыми воротами и такими же ластовицами.

Неделю тому назад они косили в ближнем от нас лесу, и я видел, проезжая верхом, как они заходили на работу, пополудновавши: они пили из деревянных жбанов родниковую воду, — так долго, так сладко, как пьют только звери да хорошие, здоровые русские батраки, — потом крестились и бодро сбегались к месту с белыми, блестящими, наведёнными, как бритва, косами на плечах, на бегу вступали в ряд, косы пустили все враз, широко, играючи, и пошли, пошли вольной, ровной чередой. А на возвратном пути я видел их ужин. Они сидели на засвежевшей поляне возле потухшего костра, ложками таскали из чугуна куски чего-то розового.

Я сказал:

— Хлеб-соль, здравствуйте.

Они приветливо ответили:

— Доброго здоровья, милости просим!

Поляна спускалась к оврагу, открывая ещё светлый за зелёными деревьями запад. И вдруг, приглядевшись, я с ужасом увидел, что то, что ели они, были страшные своим дурманом грибы-мухоморы. А они только засмеялись:

— Ничего, они сладкие, чистая курятина!

Теперь они пели: «Ты прости-прощай, любезный друг!» — подвигались по берёзовому лесу, бездумно лишая его густых трав и цветов, и пели, сами не замечая того. И мы стояли и слушали их, чувствуя, что уже никогда не забыть нам этого предвечернего часа и никогда не понять, а главное, не высказать вполне, в чём такая дивная прелесть их песни.

Прелесть её была в откликах, в звучности берёзового леса. Прелесть её была в том, что никак не была она сама по себе: она была связана со всем, что видели, чувствовали и мы и они, эти рязанские косцы. Прелесть была в том несознаваемом, но кровном родстве, которое было между ими и нами — и между ими, нами и этим хлебородным полем, что окружало нас, этим полевым воздухом, которым дышали и они и мы с детства, этим предвечерним временем, этими облаками на уже розовеющем западе, этим снежим, молодым лесом, полным медвяных трав по пояс, диких несметных цветов и ягод, которые они поминутно срывали и ели, и этой большой дорогой, её простором и заповедной далью. Прелесть была в том, что все мы были дети своей родины и были все вместе и всем нам было хорошо, спокойно и любовно без ясного понимания своих чувств, ибо их и не надо, не должно понимать, когда они есть. И ещё в том была (уже совсем не сознаваемая нами тогда) прелесть, что эта родина, этот наш общий дом была — Россия, и что только её душа могла петь так, как пели косцы в этом откликающемся на каждый их вздох берёзовом лесу.

Прелесть была в том, что это было как будто и не пение, а именно только вздохи, подъёмы молодой, здоровой, певучей груди. Пела одна грудь, как когда-то пелись песни только в России и с той непосредственностью, с той несравненной лёгкостью, естественностью, которая была свойственна в песне только русскому. Чувствовалось — человек так свеж, крепок, так наивен в неведении своих сил и талантов и так полон песнью, что ему нужно только легонько вздыхать, чтобы отзывался весь лес на ту добрую и ласковую, а порой дерзкую и мощную звучность, которой наполняли его эти вздохи.

Они подвигались, без малейшего усилия бросая вокруг себя косы, широкими полукругами обнажая перед собою поляны, окашивая, подбивая округ пней и кустов и без малейшего напряжения вздыхая, каждый по-своему, но в общем выражая одно, делая по наитию нечто единое, совершенно цельное, необыкновенно прекрасное. И прекрасны совершенно особой, чисто русской красотой были те чувства, что рассказывали они своими вздохами и полусловами вместе с откликающейся далью, глубиной леса.

Конечно, они «прощались, расставались» и с «родимой сторонушкой», и со своим счастьем, и с надеждами, и с той, с кем это счастье соединялось:

Ты прости-прощай, любезный друг,

И, родимая, ах да прощай, сторонушка! —

говорили, вздыхали они каждый по-разному, с той или иной мерой грусти и любви, но с одинаковой беззаботно-безнадёжной укоризной.

Ты прости-прощай, любезная, неверная моя,

По тебе ли сердце черней грязи сделалось! —

говорили они, по-разному жалуясь и тоскуя, по- разному ударяя на слова, и вдруг все разом сливались уже в совершенно согласном чувстве почти восторга перед своей гибелью, молодой дерзости перед судьбою и какого-то необыкновенного, всепрощающего великодушия, — точно встряхивали головами и кидали на весь лес:

Коль не любишь, не мил — бог с тобою,

Коли лучше найдёшь — позабудешь! —

и по всему лесу откликалось на дружную силу, свободу и грудную звучность их голосов, замирало и опять, звучно гремя, подхватывало:

Ах, коли лучше найдёшь — позабудешь,

Коли хуже найдёшь — пожалеешь!

В чём ещё было очарование этой песни, её неизбывная радость при всей её будто бы безнадёжности? В том, что человек всё-таки не верил, да и не мог верить, по своей силе и непочатости, в эту безнадёжность. «Ах, да все пути мне, молодцу, заказаны!» — говорил он, сладко оплакивая себя. Но не плачут сладко и не поют своих скорбей те, которым и впрямь нет нигде ни пути, ни дороги. «Ты прости-прощай, родимая сторонушка!» — говорил человек — и знал, что всё-таки нет ему подлинной разлуки с нею, с родиной, что, куда бы ни забросила его доля, всё будет над ним родное небо, а вокруг — беспредельная родная Русь, гибельная для него, балованного, разве только своей свободой, простором и сказочным богатством. «Закатилось солнце красное за тёмные леса, ах, все пташки приумолкли, все садились по местам!» Закатилось моё счастье, вздыхал он, тёмная ночь с её глушью обступает меня, — и всё-таки чувствовал: так кровно близок он с этой глушью, живой для него, девственной и преисполненной волшебными силами, что всюду есть у него приют, ночлег, есть чьё-то заступничество, чья-то добрая забота, чей-то голос, шепчущий: «Не тужи, утро вечера мудренее, для меня нет ничего невозможного, спи спокойно, дитятко!» — И из всяческих бед, по вере его, выручали его птицы и звери лесные, царевны прекрасные, премудрые и даже сама Баба-Яга, жалевшая его «по его младости». Были для него ковры-самолёты, шапки-невидимки, текли реки молочные, таились клады самоцветные, от всех смертных чар были ключи вечно живой воды, знал он молитвы и заклятия, чудодейные опять-таки по вере его, улетал из темниц, скинувшись ясным соколом, о сырую Землю-Мать ударившись, заступали его от лихих соседей и ворогов дебри дремучие, чёрные топи болотные, пески летучие — и прощал милосердный бог за все посвисты удалые, ножи острые, горячие...

Ещё одно, говорю я, было в этой песне — это то, что хорошо знали и мы и они, эти рязанские мужики, в глубине души, что бесконечно счастливы были мы в те дни, теперь уже бесконечно далёкие — и невозвратимые. Ибо всему свой срок, — миновала и для нас сказка: отказались от нас наши древние заступники, разбежались рыскучие звери, разлетелись вещие птицы, свернулись самобраные скатерти, поруганы молитвы и заклятия, иссохла Мать-Сыра-Земля, иссякли животворные ключи — и настал конец, предел божьему прощению.

Евгений Пермяк. Сказка-присказка про родной Урал

В этой сказке-присказке всякой разной чепушины хоть отбавляй. В забытые тёмные времена эту байку чей-то досужий язык породил да по свету пустил. Житьишко у неё было так себе. Маломальское. Кое-где она ютилась, кое-где до наших лет дожила и мне в уши попала.

Не пропадать же сказке-присказке! Куда-нибудь, кому-никому, может, и сгодится. Приживётся — пусть живёт. Нет — моё дело сторона. За что купил, за то и продаю.

Слушайте.

Вскорости, как наша земля отвердела, как суша от морей отделилась, зверями всякими, птицами населилась, из глубин земли, из степей прикаспинских золотой Змей-полоз выполз. С хрустальной чешуёй, с самоцветным отливом, огненным нутром, рудяным костяком, медным прожильем...

Задумал собою землю опоясать. Задумал и пополз от каспинских полуденных степей до полуночных холодных морей.

Больше тысячи вёрст полз как по струне, а потом вилять начал.

Осенью, видно, дело-то было. Круглая ночь застала его. Ни зги! Как в погребе. Заря даже не занимается.

Завилял полоз. От Усы-реки к Оби свернул и на Ямал было двинулся. Холодно! Он ведь как- никак из жарких, преисподних мест вышел. Влево пошёл. И прошёл сколько-то сотен вёрст, да увидел варяжские кряжи. Не приглянулись они, видно, полозу. И удумал он через льды холодных морей напрямки махнуть.

Махнуть-то махнул, только каким ни будь толстым лёд, а разве такую махину выдержит? Не выдержал. Треснул. Осел.

Тогда Змей дном моря пошёл. Ему что при неохватной-то толщине! Брюхом по морскому дну ползёт, а хребет поверх моря высится. Такой не утонет. Только холодно.

Как ни горяча огневая кровь у Змея-полоза, как ни кипит всё вокруг, а море всё-таки не лохань с водой. Не нагреешь.

Остывать начал полоз. С головы. Ну, а коли голову застудил — и тулову конец. Коченеть стал, а вскорости и вовсе окаменел.

Огневая кровь в нём нефтью стала. Мясо — рудами. Рёбра — камнем. Позвонки, хребты стали скалами. Чешуя — самоцветами. А всё прочее — всем, что только есть в земной глубине. От солей до алмазов. От серого гранита до узорчатых яшм и мраморов.

Годы прошли, века минули. Порос окаменевший великан буйным ельником, сосновым раздольем, кедровым весельем, лиственничной красой.

И никому не придёт теперь в голову, что горы когда-то живым Змеем-полозом были.

А годы шли да шли. Люди осели на склонах гор. Каменным Поясом назвали полоза. Опоясал всё- таки он как-никак нашу землю, хоть и не всю. А потому ему форменное имя дали, звонкое — Урал.

Откуда это слово взялось, сказать не могу. Только так его теперь все называют. Хоть и короткое слово, а много в себя вобрало, как Русь...

Константин Паустовский. Собрание чудес

У каждого, даже самого серьезного человека, не говоря, конечно, о мальчишках, есть своя тайная и немного смешная мечта. Была такая мечта и у меня, — обязательно попасть на Боровое озеро.

От деревни, где я жил в то лето, до озера было всего двадцать километров. Все отговаривали меня идти, — и дорога скучная, и озеро как озеро, кругом только лес, сухие болота да брусника. Картина известная!

— Чего ты туда рвёшься, на этот озер! — сердился огородный сторож Семён. — Чего не видал? Народ какой пошёл суетливый, хваткий, господи! Всё ему, видишь ли, надо своей рукой цопнуть, своим глазом высмотреть! А что ты там высмотришь? Один водоём. И более ничего!

— А ты там был?

— А на кой он мне сдался, этот озер! У меня других дел нету, что ли? Вот они где сидят, все мои дела! — Семён постучал кулаком по своей коричневой шее. — На загорбке!

Но я всё-таки пошёл на озеро. Со мной увязались двое деревенских мальчишек — Лёнька и Ваня.

Не успели мы выйти за околицу, как тотчас обнаружилась полная враждебность характеров Лёньки и Вани. Лёнька всё, что видел вокруг, прикидывал на рубли.

— Вот, глядите, — говорил он мне своим гугнивым голосом, — гусак идёт. На сколько он, по- вашему, тянет?

— Откуда я знаю!

— Рублей на сто, пожалуй, тянет, — мечтательно говорил Лёнька и тут же спрашивал: — А вот эта сосна на сколько потянет? Рублей на двести? Или на все триста?

— Счетовод! — презрительно заметил Ваня и шмыгнул носом. — У самого мозги на гривенник тянут, а ко всему приценивается. Глаза бы мои на него не глядели.

После этого Лёнька и Ваня остановились, и я услышал хорошо знакомый разговор — предвестник драки. Он состоял, как это и принято, только из одних вопросов и восклицаний.

— Это чьи же мозги на гривенник тянут? Мои?

— Небось не мои!

— Ты смотри!

— Сам смотри!

— Не хватай! Не для тебя картуз шили!

— Ох, как бы я тебя не толканул по-своему!

— А ты не пугай! В нос мне не тычь! Схватка была короткая, но решительная.

Лёнька подобрал картуз, сплюнул и пошёл, обиженный, обратно в деревню. Я начал стыдить Ваню.

— Это конечно! — сказал, смутившись, Ваня. — Я сгоряча подрался. С ним все дерутся, с Лёнькой. Скучный он какой-то! Ему дай волю, он на всё цены навешает, как в сельпо. На каждый колосок. И непременно сведёт весь лес, порубит на дрова. А я больше всего на свете боюсь, когда сводят лес. Страсть как боюсь!

— Это почему же?

— От лесов кислород. Порубят леса, кислород сделается жидкий, проховый. И земле уже будет не под силу его притягивать, подле себя держать. Улетит он во-он куда! — Ваня показал на свежее утреннее небо. — Нечем будет человеку дышать. Лесничий мне объяснял.

Мы поднялись по изволоку и вошли в дубовый перелесок. Тотчас нас начали заедать рыжие муравьи. Они облепили ноги и сыпались с веток за шиворот. Десятки муравьиных дорог, посыпанных песком, тянулись между дубами и можжевельником. Иногда такая дорога проходила, как по туннелю, под узловатыми корнями дуба и снова подымалась на поверхность. Муравьиное движение на этих дорогах шло непрерывно. В одну сторону муравьи бежали порожняком, а возвращались с товаром — белыми зёрнышками, сухими лапками жуков, мёртвыми осами и мохнатой гусеницей.

— Суета! — сказал Ваня. — Как в Москве. В этот лес один старик приезжает из Москвы за муравьиными яйцами. Каждый год. Мешками увозит. Это самый птичий корм. И рыбу на них хорошо ловить. Крючочек нужно махонький- махонький!

За дубовым перелеском, на опушке, у края сыпучей песчаной дороги стоял покосившийся крест с чёрной жестяной иконкой. По кресту ползли красные, в белую крапинку, божьи коровки.

Тихий ветер дул в лицо с овсяных полей. Овсы шелестели, гнулись, по ним бежала седая волна.

За овсяным полем мы прошли через деревню Полково. Я давно заметил, что почти все полковские крестьяне отличаются от окрестных жителей высоким ростом.

— Статный народ в Полкове! — говорили с завистью наши, заборьевские. — Гренадеры! Барабанщики!

В Полкове мы зашли передохнуть в избу к Василию Лялину — высокому красивому старику с пегой бородой. Седые клочья торчали в беспорядке в его чёрных косматых волосах.

Когда мы входили в избу к Лялину, он закричал:

— Головы пригните! Головы! Все у меня лоб о притолоку расшибают! Больно в Полкове высокий народ, а недогадливы,— избы ставят по низкому росту.

За разговором с Лялиным я, наконец, узнал, почему полковские крестьяне такие высокие.

— История! — сказал Лялин. — Ты думаешь, мы зря вымахали в вышину? Зря даже кузька-жучок не живёт. Тоже имеет своё назначение.

Ваня засмеялся.

— Ты смеяться погоди! — строго заметил Лялин. — Ещё мало учён, чтобы смеяться. Ты слушай. Был в России такой дуроломный царь — император Павел? Или не был?

— Был, — сказал Ваня. — Мы учили.

— Был да сплыл. А делов понаделал таких, что до сих пор нам икается. Свирепый был господин. Солдат на параде не в ту сторону глаза скосил, — он сейчас распаляется и начинает греметь: «В Сибирь! На каторгу! Триста шомполов!» Вот какой был царь! Ну и вышло такое дело, — полк гренадерский ему не угодил. Он и кричит: «Шагом марш в указанном направлении за тыщу вёрст! Походом! А через тыщу вёрст стать на вечный постой!» И показывает перстом направление. Ну, полк, конечно, поворотился и зашагал. Что сделаешь! Шагали-шагали три месяца и дошагали до этого места. Кругом лес непролазный. Одна дебрь. Остановились, стали избы рубить, глину мять, класть печи, рыть колодцы. Построили деревню и прозвали ее Полково, в знак того, что целый полк ее строил и в ней обитал. Потом, конечно, пришло освобождение, да солдаты прижились к этой местности, и, почитай, все здесь и остались. Местность, сам видишь, благодатная. Были те солдаты — гренадеры и великаны — наши пращуры. От них и наш рост. Ежели не веришь, езжай в город, в музей. Там тебе бумаги покажут. В них всё прописано. И ты подумай, — ещё бы две версты им прошагать и вышли бы к реке, там бы и стали постоем. Так нет, не посмели ослушаться приказа, — точно остановились. Народ до сих пор удивляется. «Чего это вы, говорят, полковские, вперлись в лес? Не было вам, что ли, места у реки? Страшенные, говорят, верзилы, а догадки в башке, видать, маловато». Ну, объяснишь им, как было дело, тогда соглашаются. «Против приказа, говорят, не попрёшь! Это факт!»

Василий Лялин вызвался проводить нас до леса, показать тропу на Боровое озеро. Сначала мы прошли через песчаное поле, заросшее бессмертником и полынью. Потом выбежали нам навстречу заросли молоденьких сосен. Сосновый лес встретил нас после горячих полей тишиной и прохладой. Высоко в солнечных косых лучах перепархивали, будто загораясь, синие сойки. Чистые лужи стояли на заросшей дороге, и через синие эти лужи проплывали облака. Запахло земляникой, нагретыми пнями. Заблестели на листьях орешника капли не то росы, не то вчерашнего дождя. Гулко падали шишки.

— Великий лес! — вздохнул Лялин. — Ветер задует, и загудят эти сосны, как колокола.

Потом сосны сменились берёзами, и за ними блеснула вода.

— Боровое? — спросил я.

— Нет. До Борового ещё шагать и шагать. Это Ларино озерцо. Пойдём, поглядишь в воду, засмотришься.

Вода в Ларином озерце была глубокая и прозрачная до самого дна. Только у берега она чуть вздрагивала, — там из-под мхов вливался в озерцо родник. На дне лежало несколько тёмных больших стволов. Они поблёскивали слабым и тёмным огнём, когда до них добиралось солнце.

— Чёрный дуб, — сказал Лялин. — Морёный, вековой. Мы один вытащили, только работать с ним трудно. Пилы ломает. Но уж ежели сделаешь вещь — скалку или, скажем, коромысло, — так навек! Тяжёлое дерево, в воде тонет.

Солнце блестело в тёмной воде. Под ней лежали древние дубы, будто отлитые из чёрной стали. А над водой, отражаясь в ней жёлтыми и лиловыми лепестками, летали бабочки.

Лялин вывел нас на глухую дорогу.

— Прямо ступайте, — показал он, — покамест не упрётесь в мшары, в сухое болото. А по мшарам пойдёт тропка до самого озера. Только сторожко идите, — там колков много.

Он попрощался и ушёл. Мы пошли с Ваней по лесной дороге. Лес делался всё выше, таинственней и темнее. На соснах застыла ручьями золотая смола.

Сначала были ещё видны колеи, давным-давно поросшие травой, но потом они исчезли, и розовый вереск закрыл всю дорогу сухим весёлым ковром.

Дорога привела нас к невысокому обрыву. Под ним расстилались мшары — густое и прогретое до корней берёзовое и осиновое мелколесье. Деревца тянулись из глубокого мха. По мху то тут, то там были разбросаны мелкие жёлтые цветы и валялись сухие ветки с белыми лишаями.

Через мшары вела узкая тропа. Она обходила высокие кочки.

В конце тропы чёрной синевой светилась вода — Боровое озеро.

Мы осторожно пошли по мшарам. Из-под мха торчали острые, как копья, колки, — остатки берёзовых и осиновых стволов. Начались заросли брусники. Одна щёчка у каждой ягоды — та, что повёрнута к югу, — была совсем красная, а другая только начинала розоветь.

Тяжёлый глухарь выскочил из-за кочки и побежал в мелколесье, ломая сушняк.

Мы вышли к озеру. Трава выше пояса стояла по его берегам. Вода поплёскивала в корнях старых деревьев. Из-под корней выскочил дикий утёнок и с отчаянным писком побежал по воде.

Вода в Боровом была чёрная, чистая. Острова белых лилий цвели на воде и приторно пахли. Ударила рыба, и лилии закачались.

— Вот благодать! — сказал Ваня. — Давайте будем здесь жить, пока не кончатся наши сухари.

Я согласился.

Мы пробыли на озере два дня.

Мы видели закаты и сумерки и путаницу растений, возникавшую перед нами в свете костра. Мы слышали крики диких гусей и звуки ночного дождя. Он шёл недолго, около часа, и тихо позванивал по озеру, будто протягивал между чёрным небом и водой тонкие, как паутина, дрожащие струнки.

Вот и всё, что я хотел рассказать.

Но с тех пор я никому не поверю, что есть на нашей земле места скучные и не дающие никакой пищи ни глазу, ни слуху, ни воображению, ни человеческой мысли.

Только так, исследуя какой-нибудь клочок нашей страны, можно понять, как она хороша и как мы сердцем привязаны к каждой её тропинке, роднику и даже к робкому попискиванию лесной пичуги.

Рассказы для детей о Родине, о родной земле, о родном крае. Рассказы для чтения в школе, для семейного чтения. Рассказы Михаила Пришвина, Константина Ушинского, Ивана Шмелёва, Ивана Тургенева.

Михаил Пришвин

Моя родина (Из воспоминаний детства)

Мать моя вставала рано, до солнца. Я однажды встал тоже до солнца, чтобы на заре расставить силки на перепёлок. Мать угостила меня чаем с молоком. Молоко это кипятилось в глиняном горшочке и сверху всегда покрывалось румяной пенкой, а под этой пенкой оно было необыкновенно вкусное, и чай от него делался прекрасным.

Это угощение решило мою жизнь в хорошую сторону: я начал вставать до солнца, чтобы напиться с мамой вкусного чаю. Мало-помалу я к этому утреннему вставанию так привык, что уже не мог проспать восход солнца.

Потом и в городе я вставал рано, и теперь пишу всегда рано, когда весь животный и растительный мир пробуждается и тоже начинает по-своему работать.

И часто-часто я думаю: что, если бы мы так для работы своей поднимались с солнцем! Сколько бы тогда у людей прибыло здоровья, радости, жизни и счастья!

После чаю я уходил на охоту за перепёлками, скворцами, соловьями, кузнечиками, горлинками, бабочками. Ружья тогда у меня ещё не было, да и теперь ружьё в моей охоте необязательно.

Моя охота была и тогда и теперь — в находках. Нужно было найти в природе такое, чего я ещё не видел, и может быть, и никто ещё в своей жизни с этим не встречался...

Хозяйство моё было большое, тропы бесчисленные.

Мои молодые друзья! Мы хозяева нашей природы, и она для нас кладовая солнца с великими сокровищами жизни. Мало того, чтобы сокровища эти охранять — их надо открывать и показывать.

Для рыбы нужна чистая вода — будем охранять наши водоёмы.

В лесах, степях, горах разные ценные животные — будем охранять наши леса, степи, горы.

Рыбе — вода, птице — воздух, зверю — лес степь, горы.

А человеку нужна родина. И охранять природу — значит охранять родину.

Константин Ушинский

Наше отечество

Наше отечество, наша родина — матушка Россия. Отечеством мы зовём Россию потому, что в ней жили испокон веку отцы и деды наши.