Критика библейская

т. е. критика книг священных - ветхозаветных еврейских и новозаветных христианских. Она имеет своим предметом: 1) исследование их подлинности, т. е. принадлежности тем авторам, которым они приписываются преданием, и вообще обстоятельств их происхождения, 2) установление правильного чтения их текста и 3) исследование и объяснение их содержания. В этих трех отношениях св. Писание как ветхого, так и нов. завета было предметом К. с первых времен церкви.

Ветхозаветные книги были распространены между христианами главным образом в греческом переводе семидесяти толковников, в котором к книгам еврейского канона были присоединены и некоторые другие, да и в самых канонических книгах сделаны были прибавки. У новозаветных священных писателей встречаются цитаты из книг неканонических, даже апокрифических. На первых же порах для христианства возникла, поэтому, необходимость с точностью определить, какие именно из ветхозаветных писаний следует признавать священными или боговдохновенными. Еще в половине II в. Мелитон, епископ сардийский, с этой целью объезжал Палестину и тамошние церкви. Тем не менее до второй половины IV в. у многих церковных писателей встречаются ссылки на неканонические книги, как на священное писание (например у Климента Александрийского - на книгу Премудрости Соломоновой, у Киприана - на кн. Товит). Ориген, напр., не упоминает о двенадцати малых пророках, а неканонические книги Маккавейские ставит наряду с бесспорно входящими в состав канона. Не ранее, как во второй половине IV. в. (собор лаодикийский, Афанасий Вел., Епифаний), церковь стала определять ветхозаветный канон согласно с тем, как он был установлен у евреев. Еще более важно было решение вопроса о том, какие из книг новозаветных суть писания подлинно апостольские и имеют достоинство священных. Уже при апостолах возникли многие ереси, искажавшие писание апостольское пропусками и вставками или составлявшие свои сказания. Отсюда необходимость отделить подлинные писания апостолов от тенденциозных еретических сочинений. Первым по времени памятником библейской К. этого рода признается найденный в XVIII в. Мураторием, составленный на Западе, список св. книг, автор которого называет себя современником папы Пия I (156 г.). Подобные же исследования встречаются у Феофила Антиохийского († 181), Татиана († 180), Климента Александрийского († 207), причем книги не подлинные прямо указываются по названиям (первоевангелие Иакова, евангелия Петрово, Никодимово, от евреев, от египтян и т.д.). Некоторые из высказанных при этом мнений позже были признаны ошибочными (например Дионисий Великий отвергал принадлежность апокалипсиса ап. Иоанну; многие отрицали подлинность соборных посланий, в особенности послания Иуды, а также послания Павла к евреям). Первый критерий подлинности и священного достоинства той или другой книги - историческое предание церкви: чего ни одна из основанных апостолами церквей не хранила в качестве писания апостольского, то не должно быть признаваемо за таковое. Второй критерий - согласие учения, содержащегося в книге, с догматическим преданием всей церкви, третий - согласие его с другими писаниями того же апостола или других апостолов. Наконец, обращалось внимание на язык и слог (ήθος) апостольских писаний, всех вообще и каждого апостола в отдельности. Ориген на этом основании приписывал послание к евреям не ап. Павлу, а Варнаве. Евсевий Кесарийский († 340) собрал все исторические сведения о книгах нового завета, какие можно было найти в его время в поместных церквах (см. Библия). В "Synopsis S. Scripturae", произведении V в. (ошибочно приписывавшемся Афанасию Александрийскому), исчислены все канонические книги ветхого и нового завета, с указанием данных, на основании которых каждая из книг канона получила в нем место (подр. см. исследование архим. Михаила: "Библейский канон", в "Чт. Моск. Общ. Люб. Дух. Просв.", 1872 г.).

Второй вид библейской К. - К. текста. От начала церкви до изобретения книгопечатания св. книги существовали в рукописях и распространялись через списывание, причем неизбежны были ошибки. Первым по времени исправителем текста был Ориген, который, в своих тетраплах и экзаплах, а также в своих схолиях, комментариях и гомилиях на Ветхий Завет, сличал различные греческие переводы Ветхого Завета с еврейским подлинником. Результаты его К. до нас не дошли. Его труд продолжали пресвитеры кесарийский Памфил († 307 г.) и антиохийский Лукиан (III в.), текст которого был принят в свое время всей восточной церковью и, подобно Оригенову, назывался общим (κοινή); он также не уцелел. На Западе блаженный Иероним в своей Вульгате для латинского текста Библии сделал то же, что Ориген и Лукиан - для греческого. О печатных изданиях библейского текста см. Библия. Ср. В. Г. Рождественский, "Историч. обозрение св. книг" (СПб. 1878).

Третий род библейской К. - исследование содержания библейских книг - основывается на сличении различных списков библейского текста, еврейских, греческих и других, на этнографическом и археологическом изучении Палестины и других стран, о которых идет речь в Библии, на изысканиях филологических и других научных данных. Ученейшими из древних экзегетов были Климент, Дионисий и Кирилл Александрийские, Ипполит Римский, Ефрем Сирин, Евсевий Кесарийский, Феодорит Кирский, Диодор Тарсийский, Федор Мопсуэтский, Златоуст, а на Западе - блаженные Иероним и Августин. Особенно высоко ценилось сочинение последнего по согласованию четырех евангелистов (De consensu evangelistarum). Особую группу толкователей текста Библии составляют рационалисты древней церкви - еретики, отличавшиеся иногда большой эрудицией (ариане, несториане и др.).

Ряд сочинений, относящихся одновременно ко всем трем указанным выше видам библейской К., начинается творением Блаж. Августина: "De doctrina Christiana"; указывая правила церковного экзегезиса св. книг, он настаивает на необходимости, для правильного их понимания, знания древних языков, естеств. наук, истории, философии, даже математики и других наук. В течение последующих веков, до XV в., накопилась громадная литература толкований Библии. Главное значение, с VI в., в этом отношении имеют катены (catenae patrum) - собрания, в подлинных текстах, всего того, что было сказано о Св. Писании в века предыдущие (из позднейших лучшее издание этого рода - аббата Миня в Париже: "Sanctae Scripturae cursus completus"). Западная схоластика не благоприятствовала ученому исследованию Библии на почве историко-филологической, но в XII в. в Испании появились, а затем распространились и по всей Европе евреи, изгнанные из древнего Вавилона, и между ними - множество ученых раввинов. Для полемики с ними христианские богословы должны были обратиться к изучению языков еврейского, халдейского и арабского, вследствие чего научные критические работы по изучению Библии в эти века получили особенное оживление. Николай де-Лира, хорошо зная еврейский язык и пользуясь сочинениями ученых раввинов XII и XIII вв., обогатил литературу толкований Библии новыми, дотоле неизвестными элементами ученого аппарата. С начала XI в. являются, в качестве пособий для изучения Св. Книг, так называемые глоссы и глоссарии (словари вышедших из употребления слов), при помощи которых смысл многих библейских речений выясняется из значения греческих слов у разных писателей древности. Более замечательные глоссарии принадлежат Исихию, Свиде (XI и XII в.) и Зонаре (XII в.). К глоссариям с XIV в. присоединяются исследования происхождения, формы и значения древних греческих слов в диалектах александрийском, македонском, аттическом; из сочинений этого рода лучшим считается "Eclogae verborum atticorum", Фомы Учителя. В XV в. на Западе возникает новая критическая обработка текста Библии, начало которой положил Лаврентий Валла († 1465), своими замечаниями на Ветхий и Новый Завет, основанными на сличениях греческих и латинских списков. Рейхлин и Эразм руководствуются, сверх того, еврейскими списками. Протестантство, на первых порах, неблагоприятно повлияло на научное изучение Библии. Хотя сам Лютер отрицательно относился к давно установившемуся канону священ. книг, отвергал подлинность некоторых из них (послания Иакова и апокалипсиса), а остальные делил на книги большего и меньшего достоинства (относя к первым излагающие сущность учения И. Христа - евангелие от Иоанна и послания Павла, ко вторым - знакомящие с жизнью И. Христа и апостолов, т. е. три первые евангелия и книгу Деяний), но сделал это на основании не научной К., а своего "внутреннего религиозного сознания". С 1520 по 1580 г. протестантами не только не было ничего сделано для научного изучения Библии, но они держались чисто мистического отношения к ней, прямо враждебного всякой научности. Цвингли также учил измерять достоинство книг Св. Писания впечатлением, какое они производит при чтении; Кальвин руководителем в этом деле признавал "внутреннее свидетельство Св. Духа". Между тем католики продолжали собирать исторические сведения, разрабатывать археологические источники и древние рукописные кодексы Библии, исправлять латинский текст, открывать новые факты, вызывавшие на новые ученые работы. Так, оказалось, что ветхозаветные книги далеко не все написаны на чистом еврейском языке, что язык Нового Завета не есть чисто-греческое наречие, а имеет примеси из палестинских языков (спор гебраистов и пуристов). К этому времени относятся ученые работы по библейской К. доминиканца Пагнина († 1541) и Сикста Сиенского († 1599). В конце XVI в. у протестантов провозглашен был принцип, что лишь то толкование Библии истинно, которое вытекает из самого Св. Писания и согласно с учением символических книг. Когда Гакспан († 1659) признал знаки гласных в еврейской Библии позднейшими, по происхождению, согласных, Абрагам Каловий († 1688) и др. заявили, что св. Писание боговдохновенно не только по мыслям и словам, но и по буквам и знакам придыхания, так что никто не смеет заменять здесь тонкое придыхание острым. Из новых списков Библии принимались во внимание только те, которые не противоречили протестантскому учению; установлен был так называемый textus receptus, отступление от которого строго преследовалось. Гораздо смелее действовали католики. Ришар Симон († 1712 г.) трактовал о книгах св. Писания, как об обыкновенных произведениях человеческих, но в то же время доказывал историческую подлинность апостольских писаний и много сделал для установления начал библейской К. Французский врач Astruc (XVIII в.) первый различил в книге Бытия две редакции, из которых в одной Богу усвояется имя Иегова (точнее - Ягвэ), а в другой - Элогим. Это различение, распространенное потом на все Пятикнижие, а отчасти и на другие части Библии, породило уже в нынешнем веке множество гипотез о составе и происхождении различных частей Библии, не приведя, однако, ни к каким твердым результатам (см. Пятикнижие). С раздроблением протестантства на секты, в его среде также начинает преобладать принцип исследования Библии независимо от вероучения и катихизиса и, под воздействием философских учений, получает начало рационалистическая библейская К. Первый толчок к ней дали Декарт и Спиноза. Последний категорически заявил, что нужно вновь пересмотреть Библию и не выдавать за ее учение то, о чем в ней говорится неясно, а также то, что противоречит законам природы и разума. Под влиянием Локка и английских деистов, образовались общества ученых, с целью утвердить учение о Св. Писании исключительно на научных исторических данных. На этот раз исследования порвали связь с христианским учением о боговдохновенности Св. Писания и повели к совершенно отрицательной К. Библии. Первым по времени серьезным представителем ее был Землер († 1791). По его мнению, в древней церкви канон означал не более как реестр книг, которые читались в церквах. Боговдохновенность их не подтверждается и историей их сохранения, так как текст их подвергался действию случайностей; в них много приспособленного к обстоятельствам, при которых они произошли. По примеру Землера, к толкованию Библии стали применять все теории толкования обыкновенных исторических источников - психологическую, идеологическую, мифическую. Под Землерову теорию "приспособления" стали подводить все казавшееся невероятным, и напр. чудеса; чему нельзя было придать вид обыкновенного, то признавалось вымышленным. Возражения одного из ученейших людей своего времени, Михаэлиса († 1791), пытавшегося доказать подлинность книг Св. Писания и достоверность их содержания, мало помогли делу. По примеру Вольфа и Нибура, критически разбиравших первоисточники греч. и римской истории, Эйхгорн († 1827) старался составить критическую историю Библии и, при этом отделить "исторически-действительное от вымышленного". Защитниками, против него, церковного учения о Библии были католические ученые Ян († 1816) и Гуг († 1846), а также старая тюбингенская школа протест. богословов: Рейсс († 1777), Шторр († 1805), Флатт († 1821), Кнапп († 1825), Штейдель († 1838) и др. Сочинение Гуга - "Введение в Новый Завет" - очень высоко ценится доселе за умелое изложение и объяснение исторических обстоятельств. Попытка Гегеля философски обосновать и выяснить христианство способствовала утверждению рационалистического взгляда на Библию. Старое рационалистическое положение, что в евангельских сказаниях не все достоверно, осталось в силе, лишь с тем различием, что вместо прежнего, так называемого "натурального" объяснения этих сказаний, по теории "приспособления", принято объяснение посредством мифа и легенды. Главным представителем мифологической теории в применении к содержанию Библии явился Давид-Фридрих Штраус, в своем "Leben Jesu" (1835), В этом сочинении из жизни И. Христа признаны достоверными лишь немногие факты; И. Христос является обыкновенным иудейским раввином-реформатором, о котором в народе составилось много фантастических сказаний, записанных гораздо позже. Евангельские повествования изображают, по Штраусу, не историческое лицо, а идеальное представление Спасителя, в каком нуждалось человечество. В последующих изданиях своей книги и в статьях Штраус значительно изменил свой взгляд на Иисуса Христа, признав в нем человека великого, реформатора-благодетеля всего человечества. После Штрауса Бруно-Бауэр доказывал, что Иисус Христос ничего необыкновенного или особенного не совершил; Вейссе с этим не соглашался, так как в таком случае не было бы оснований для мифов о Нем и Его не признали бы Мессией, но Его необыкновенные действия он считал не сверхъестественными, а вытекавшими из животного магнетизма, при помощи которого исцелились больные. Гфререр утверждал, что все учение Иисуса Христа вымышлено авторами евангелий и неизвестно с точностью, чему именно учил Он Сам. В конце концов отрицательная К. пришла к такому заключению: был во времена Тиверия в Иудее Иисус, за что-то распятый - вот все, что известно несомненно. Штраус ограничил свою отрицательную К. одной евангельской историей; его последователи приложили начала этой К. и к Ветхому Завету, так что в конце концов не осталось ни одной книги Библии, историческое значение которой не было бы опровергаемо. Сочинения Штрауса и его продолжателей вызвали в Германии обширную литературу опровержений: соч. Гофмана, Гарлеса, Ланге, Толука, Эбрара, Неандера, Ульмана и др. (см. "Real-Encyclop." Герцога, 1861 г., Leben Jesu). Главным аргументом полемики против Штрауса и его школы - тот, что они развили свою отрицательную критику евангельской истории, не предпослав ей К. историч. документов, на которых эта история основывается. Поправить этот недосмотр отрицательной К. принял на себя Ф. X. Баур, вместе со своими последователями (Целлер, Швеглер, Ричль, Планк, Фолькмар, Гильгенфельд и др.) образующий так называемую ново-тюбингенскую критико-историческую школу. Из новозаветных книг Баур (см.) признает подлинными лишь послания к Коринфянам, Галатам и Римлянам. То, что мы называем христианством века апостольского, есть, по мнению Баура, плод почти двухвекового развития, результат борьбы и окончательного примирения двух направлений - иудейско-христианского или партикуляристического и языческо-христианского или универсального. В первый момент своего существования христианство было не что иное как ессеизм, несколько видоизмененный учением Иисуса Назарея и перенесенными на него чертами ожидавшегося евреями Мессии. Единственный документальный источник сведений об Иисусе Христе - евангелие от Матфея, в первоначальном его виде до нас недошедшее. Затем христианство видоизменилось сначала под влиянием евионитства, позже - под влиянием гностицизма и учения о логосе. Во многом примыкает к школе Баура (а отчасти и к Эвальду) Ренан, в своих "Origines du Christianisme". Позднейшие последователи Баура, писавшие уже после его кончины (во главе их - Гильгенфельд), значительно изменили его систему К. книг Св. Писания: появление евангелий они не отодвигают за пределы I в., придают менее значения борьбе партий в первобытном христианском мире и признают подлинность всех посланий Павла. В одном лишь остаются они верными Бауру - в стремлении низвесть евангельские чудеса в ряд событий естественных; но и эта черта их доктрины с течением времени слабеет (см. в "Трудах киевской академии" 1863, II, ст. "Новотюбингенская школа"). - Одновременно с Бауром и его школой развивала свою деятельность так называемая школа рационально-супранатуралистическая, ведущая свое начало от Шлейермахера († 1834), который, стремясь примирить рационализм философии с супранатурализмом церковного учения, не отвергал исторических основ откровения и считал христианство не продуктом одного лишь человеческого духа, а божественным откровением. Такой принцип допускал критическую разработку исторических источников христианства, объективную, чуждую предвзятой тенденции. Сам Шлейермахер составил "Введение в новозаветные книги", в котором старался, на основании исторических данных, объяснить происхождение св. книг и образование канона. Ближайшим образом влияние Шлейермахера отразилось на библейской К. Неандера, известного церковного историка, который нигде не называет И. Христа ни Богом, ни воплотившимся Сыном Божиим, но признает явление Его в мире за какой-то "особенный творческий акт Божества в человечестве". Эвальд еще с большим сочувствием относится к личности И. Христа и даже признает некоторые чудеса, как "особенные таинственные действия", происходящие от полноты мессианского достоинства Христа или "от энергии веры" совершителей их и тех, над которыми они совершены. Признавая, что были сделаны первоначальные записи событий жизни И. Христа лицами близкими к И. Христу, Эвальд утверждает, что эти записи - не наши евангелия, а вошли в них лишь как составная часть или основоположения. Первая из таких записей, по его мнению, была сделана ап. Филиппом, и ею воспользовался ап. Павел; вторая - собрание изречений И. Христа, сделанное Матфеем, которое потом приняло вид нашего первого евангелия; позже произошло евангелие от Луки. Доктрины Шлейермахера, Неандера и Эвальда послужили импульсом для более научной, чем прежде, К. библейских книг со стороны представителей лютеранской ортодоксии - Генгстенберга († 1869) и др. Представители так наз. историко-грамматического направления библейской К. (Мейер, Вильке и др.), желающие быть исследователями "объективными", вполне независимыми от всякой тенденции, как рационалистической, так и супранатуралистической, часто низводят библейские сказания на один уровень с обыкновенными произведениями человеческого слова, но не отрицают чудес и не отвергают подлинности библейских книг. Главной заслугой представителей лютеранской ортодоксальной библейской К. было построение общей схемы всех библейских изучений, в следующем виде: 1) история происхождения библейских книг вообще и каждой в частности; 2) история собрания их в канон; 3) история распространения св. книг (переводы); 4) история их сохранения (история текста); 5) история употребления их в церкви (история толкований). Образцом такого рода систематического изучения Св. Писания может служить соч. Герике, "Neutestamentliche Isagogik" (1869; есть русск. перевод). К тому же направлению примыкают и известные труды Фаррара (см.). Русская литература по библейской К., вся строго-ортодоксального направления, получает научный характер и развитие лишь в последние 25-30 лет, в трудах профессоров по кафедре Св. Писания в духовных академиях, напечатанных главным образом в изданиях этих академий - "Христианском Чтении", "Православном Собеседнике", "Прибавлениях к творениям Св. Отцев", "Богословском Вестнике", "Трудах Киевской Академии", а также в журналах "Вера и Разум", "Православное Обозрение" и "Чтения Московского Общества Любителей Духовного Просвещения" (см. указатели к этим журналам под сл. Св. Писание). Литература библейской К. в Германии указана подробно во введении к названной книге Герике и в сочинении епископа Михаила: "О Евангелиях и евангельской истории, по поводу книги Ренана" (М. 1870).

Н . Б.

За последние десятилетия библейская К. как ветхозаветная, так и новозаветная, развила огромную научную деятельность. Относительно Ветхого Завета основателем новой исторической школы явился Вельгаузен (Wellhausen). Главный тезис этой школы состоит в том, что жреческий (ритуальный) устав Моисеева Пятикнижия (так наз. Priestercodex) есть позднейшее произведение (во время и после вавилонского пленения). Этот тезис, извращающий порядок Библии и всей еврейской истории, был убедительно опровергаем, между дрочим, Дильманом и Деличем. Из единомышленников и последователей Вельгаузена особенно замечательны Киепеп и автор новейшей ветхозаветной истории Smend (литературу см. у Cornill, "Einleitung in das alte Testament", Фрейб. и Лпц., 2 изд., 1893). В К. новозаветной, начиная с талантливого Вейцзэкера, обозначился решительный поворот в положительную сторону. Важное значение ев. от Иоанна и принадлежность всех 4-х евангелий к I веку признается ныне всеми серьезными авторами (следуя движениям немецкой науки, и Ренан в "Appendice" к 13 изд. своей "Vie de Jésus" признал подлинность ев. от Иоанна). Литературу новозаветной К. см. у Holtzmann, "Lehrbuch, der Hist.-Krit. Einleitung m d. Neue Testament" (3 изд., 1892).

Вл. С.

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. - С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон . 1890-1907 .

Смотреть что такое "Критика библейская" в других словарях:

КРИТИКА БИБЛЕЙСКАЯ - науч. изучение Свящ. ПИСАНИЯ, входящее в состав *исагогики. Под словом «критика» обычно понимается: а) разбор того или иного учения, книги и т. п. с целью показать их несостоятельность; б) рецензирование художеств. произведений с т.зр. их… … Библиологический словарь

Сегодня можно часто услышать, как православные критикуют “библейскую критику”, и в основном за дело. При этом они не всегда уточняют, что речь идёт об идеях и методах столетней дав­ности, которые сегодня в том самом виде практически никем и нигде не используются. В этой статье будут представлены отрывки из набросков к книге под названием “Введение в библейскую экзегетику”. Её цель - показать, на чём основывается это явление, каковы его сильные и слабые стороны, в чём его польза и в чём - ограниченность.

Возникновение “библейской критики”

Плоды Ренессанса в Западной Европе XV–XVI вв. - интерес к античности и древним языкам, развитие университетов и иных центров образования, изобретение печатного станка, а затем и переводы Библии на национальные языки - постепенно привели к тому, что Библию стали читать и комментировать не только священнослужители и отдельные миряне, причём исключительно в церковном контексте, как это было в Средние века, но и практически все образованные люди. При этом к тексту они подходили с разных позиций, сравнивали его с другими текстами, сличали разные рукописи и издания между собой. Появилась возможность достаточно широких и квалифицированных дискуссий о Библии с обращением не только к её латинскому переводу (Вульгате), но и к греческим и еврейским изданиям оригинала. Конечно, нельзя сказать, что прежде таких дискуссий вовсе не бывало, но теперь их не просто стало больше - они вышли на качественно новый уровень.

В результате схоластические модели начинали казаться слишком искусственными, оторванными от живой плоти библейской истории. Правда, постепенная эмансипация культуры от Церкви способствовала тому, что библейские сюжеты и тексты уходили от своего изначального контекста ещё дальше; даже простые повествования Нового Завета всё чаще трактовались аллегорически, в соответствии с интересами толкователя и ожиданиями аудитории. Но в конце концов первенствующее положение занял сугубо рациональный анализ: так, в конце XVII в. англичанин Дж. Локк уже выработал своего рода критерии, по которым можно было определять, насколько историчным является то или иное повествование - вопрос, которым совершенно не задавались традиционные толкователи.

Революционным событием тут, разумеется, стала Реформация (XVI в.) - движение, изначально направленное на очищение западной (католической) Церкви от искажений и злоупотреблений, но приведшее к созданию новых христианских деноминаций. Реформация опять-таки не была первым большим богословским спором в церковной истории, но теперь совсем другими были масштабы этого спора, степень вовлечённости и подготовки его участников. Главное, достаточно быстро выяснилось, что речь идёт не о расхождении в некоторых частностях, но о принципиально разных подходах к одним и тем же текстам.

Вот как можно определить принципиальные позиции, которые объединяют отцов Реформации (М. Лютера, Ж. Кальвина, У. Цвинг­ли и их ближайших соратников) при всём различии их взглядов по другим вопросам :

• Sola Scriptura : Только Писание может служить основой для христианского богословия. Это не значит, что реформаторы полностью отвергали предшествующую церковную традицию - они, в отличие от своих католических оппонентов, не рассматривали эту традицию как обязательный и нормативный способ толкования Писания. Для них это были частные мнения, с которыми можно соглашаться или не соглашаться, но доказательной силой обладало только Писание. Следовательно, возникала острая необходимость выработки некоторых общих принципов толкования Писания, по которым можно было бы доказывать то или иное положение.
• Библия истолковывает себя саму: Для понимания текста Писания не требуется каких-то внешних источников знания, все необходимые сведения мы можем почерпнуть в Писании. Это утверждение тоже в огромной степени стимулировало развитие библеистики как относительно объективной науки.
• Два уровня Писания: На внешнем уровне Писание полностью доступно всякому читателю, не требуется никакого специального образования или духовного прозрения, чтобы уразуметь основной смысл текста. В то же время духовное познание сокрытых в Писании истин возможно только по действию благодати Святого Духа. Такой подход открывал широкие возможности по изу­чению внешнего, буквального смысла Писания с точки зрения обычных гуманитарных дисциплин, что и стало основой библейской критики. С другой стороны, он прекрасно соответствовал вто­рому основному принципу реформаторов: Sola gratia, только по благодати Божией, а не по собственным заслугам человек бывает спасён и вообще получает всякий дар от Бога.
• Вера как ключ к пониманию: Подлинное понимание Библии неотделимо от христианской веры. Этот тезис связан с третьим основным принципом Реформации: Sola fide, только верой обретает человек спасение.
• Единство Писания: Библия должна пониматься в своей целостности, Новый и Ветхий Заветы неразрывно связаны друг с другом. В этом, впрочем, реформаторы были вполне согласны с католиками и православными.
• Библейская весть как призыв к обновлению: Смысл Писания заключается прежде всего в том, чтобы призвать всех людей к возрождению и обновлению.

Итак, отцы Реформации произвели своего рода революцию по отношению к Писанию, и это касалось далеко не только протестантов. Католические богословы, отвечая на вызов Реформации, тоже должны были доказывать свои высказывания по Библии, иначе бы оппоненты просто не восприняли их всерьёз, и одних ссылок на церковные авторитеты и схоластические схемы тут уже было недостаточно. Так не просто обновился интерес к Писанию, но возникла постоянная потребность в его истолковании применительно к разным теоретическим и практическим вопросам, потребность в его систематическом изучении, что в конечном счёте и привело к формированию библеистики как науки.

“Существует общепринятое, но от этого не менее пагубное заблуждение, будто Св. Писание авторитетно в той степени, в какой это признаёт за ним коллективное мнение Церкви Что же касается вопроса, который задают эти канальи, откуда, мол, нам известно, что Писание исходит от Бога, если мы лишены соответствующего удостоверения со стороны Церкви? - то вопрос этот подобен вопросу о том, откуда у нас умение отличать свет от тьмы, белое от чёрного, сладкое от горького? Ибо Писание познаётся столь же непосредственным и непогрешимым ощущением, как познаются белый и чёрный цвет, сладкий и горький вкус”, - писал Ж. Кальвин (“Наставление в христианской вере”. Гл. 7).

При этом, конечно, было бы неверно называть библеистику порождением Реформации: она не только появилась значительно позднее, но и в ранних своих формах (библейская критика) резко противопоставляла себя как протестантской, так и любой другой ортодоксии (особенно в том, что касается последних трёх тезисов из приведённого выше списка). Лютер и Кальвин не признали бы библейских критиков, но, по-видимому, можно сказать, что без Реформации не родилась бы на свет и библеистика, какой мы её знаем.

Итак, Ренессанс подготовил почву для научного подхода, а Реформация поставила экзегетику в центр богословской мысли и сделала её достоянием всех образованных людей. Но, разумеется, это само по себе ещё не было началом библеистики как науки. Прежде всего недоставало исторического измерения: как на картинах ренессансных художников мы видим библейских персонажей в одеждах и интерьерах ренессансной Европы, а не древней Палестины, так и в целом Библия понималась как нечто вневременное и абсолютное, словно бы она возникла целиком и сразу, вне какого-то определённого культурно-исторического контекста, наложившего на текст свой отпечаток. Такое отношение характерно для любого традиционного толкователя, и зачинатели Реформации в целом здесь ничем не отличаются от ранних отцов Церкви и от раввинов .

Но по мере того как Библия активно изучалась и исследовалась, экзегетам поневоле пришлось обратить внимание на историю её возникновения. В частности, подготовка печатных изданий Библии в XVI в., в особенности полиглотт (параллельных изданий на разных языках) привели к тому, что издатели стали активно сравнивать меж собой различные библейские рукописи на языках оригинала и в переводах, они замечали в них явные расхождения, так что им пришлось определять, какие именно варианты могут считаться наиболее достоверными и как объяснить происхождение остальных вариантов. Так возникла текстология, или текстуальная критика. Вставал вопрос и об адекватности различных переводов, а значит - о тонкостях филологического анализа текста.

Так, например, в трудах Эразма Роттердамского (XV–XVI вв.) постепенно вырабатывались понятийный аппарат и методология гуманитарных дисциплин, которые известны нам сегодня. А главное, так зарождался критический подход к Библии - то есть отношение к её тексту как к объекту рационального логического анализа, а не просто как к высшему авторитету, как это было в схоластическом богословии.

Но если оказывается, что сам оригинал Библии не дошёл до нас неповреждённым (пусть даже эти повреждения касаются ничтожной доли текста), то, по-видимому, можно задуматься и об исторической критике текста - исследовании истории его происхождения, его анализу на фоне переменчивого культурно-историчес­кого контекста, неодинакового даже для разных книг Библии, и уж тем более отличного от мира, в котором живёт читатель. Писание начинает пониматься как некая “вещь в себе” , по Канту: его свойства не зависят от нашего восприятия и от нашего к нему отношения, они объективны и должны исследоваться в качестве таковых. К тому же в эпоху Просвещения всё больше становится мыслителей, не склонных ограничивать себя традиционным церковным вероучением. Соответственно, Библия для них - уже далеко не абсолютный авторитет, но материал для исследований. Интересен не столько сам её текст, сколько исторические события, стоящие за этим текстом, которые и надо реконструировать. В этом - основной пафос классической библейской критики.

Особую роль здесь сыграла либерально-протестантская экзегеза. Конечно, слово либерализм используется сегодня во множестве смыслов, но тут оно обозначает определённое направление богословской мысли XIX–XX в. Кстати, в католицизме подобное движение, возникшее в конце XIX в., обычно называется не либерализмом, а модернизмом. Говоря упрощенно, можно сказать, что эти движения основывались на деизме (представлении о том, что Бог, сотворив этот мир, уже не вмешивается в его существование), философии Канта и его последователей, затем - на позитивизме (учении, отдающем эмпирическому опыту безусловный приоритет над умозрительными построениями). Основателем этого направления часто называют Ф. Шлейермахера, но изложение его положений в наиболее “классическом виде” предложил в середине XIX в. А. Ричль. Суть его позиции в том, чтобы, решительно отказавшись от всякой метафизики и мистицизма и в то же время прислушиваясь к собственному внутреннему опыту, изучать библейский текст в поисках важных истин нравственного и богословского характера. Признавать ли Иисуса Сыном Божьим - личный вопрос для каждого, такое признание вовсе не требуется для того, чтобы следовать Его этике.

Разумеется, не все представители либеральной школы разделяли все идеи Ричля, даже, к примеру, его известнейший ученик А. фон Гарнак. Собственно, сама суть либерального направления и состоит в том, чтобы не иметь никаких общеобязательных догм, поэтому мы можем говорить лишь о некоторых характерных для него идеях, которые в разной мере разделялись разными людьми. Эти идеи можно определить так :

• Высшая реальность постигается не разумом, а нравственным чувством, поэтому задача построения догматического богословия по сути снимается.
• Откровения свыше в том смысле, в каком его понимают пророки (непосредственное возвещение воли Божьей), не существует.
• Иисус был великим человеком, основавшим духовно-нравственную систему, свободную от оков догматики, которые затем были наложены на христианство Церковью.
• Все религии, не исключая и христианства, возникали и развивались по своим собственным законам, которые следует изучать, как изучаются другие исторические процессы.

Особенно много проблем при таком подходе вызывал Ветхий Завет: он явно содержал несколько иное этическое учение, чем Новый, в нём было особенно много рассказов о чудесах, в которые разум отказывался верить, да и вообще его применимость к жизни христианина оставалась под вопросом. Во многом именно по этим причинам на основе принципов либерализма в Геттингене на рубеже XIX–XX вв. возникла Школа истории религий - неформальный кружок близких по духу библеистов, к которым, в частности, принадлежал Г. Гункель. Они предлагали отказаться от попыток выстроить некую богословскую схему, а вместо этого заняться созданием истории религии Израиля, которая развивалась примерно по тем же законам, что и другие религии. При этом предполагалось, что история может быть воссоздана с полной достоверностью: “как оно произошло на самом деле” .

Особенную популярность подобные взгляды получили в связи с открытием и расшифровкой текстов других ближневосточных культур - вавилонской, ассирийской и т. д. Этот подход был связан также с поисками исторического Иисуса - реальной личности, стоявшей за новозаветными повествованиями, во многом, по мнению либералов, легендарными. Соответственно, подобный под­ход, например, у А. фон Гарнака приводил к тому, что в Евангелиях выделялась некая подлинная историческая основа, а всё остальное объявлялось позднейшей интерпретацией, а порой и домыс­лом. Иисус из Назарета таким образом оказывался исторической личностью, а вот Христос - объектом церковной веры, и один был далеко не тождествен другому.

Попутно стоит заметить, что все основные течения внутри библеистики зарождались в протестантской среде, прежде всего либеральной. Католические, а затем и православные богословы могли перенимать (как правило, медленно, осторожно и лишь до некоторой степени) одни их идеи и отвергать другие, более радикальные, но их реакция была по преимуществу именно что реакцией на идеи протестантов. В современной же библеистике нечасто приходится слышать о конфессиональных границах: сторонники одной теории могут принадлежать к разным кон­фессиям или не принадлежать ни к какой, и внутри одной конфессии встречаются люди с очень разными взглядами. Но если говорить о возникновении новых идей, то первенство со времён Реформации остаётся за протестантским миром. Кроме того, стоит отметить, что вплоть до начала XX в. основным центром библеис­тики была Германия, а в течение XX в. эта роль отчасти перешла к Британии и США, впрочем, не в ущерб германским научным и богословским центрам. Таким образом, основной язык классической библейской критики - немецкий, основной язык современной библеистики - английский.

Среди современных библеистов, пожалуй, невозможно найти таких, которые полностью следовали бы всем методам и выводам классической библейской критики. Однако в рамках этого направле­ния возникло несколько достаточно важных школ, дисциплин, методов анализа, которые мы и рассмотрим далее. На английском и немецком языках принято говорить о критике : текста, источников, редакций и т. д., - однако по-русски слово “кри­тика” слишком тесно связано со значением полного отрицания, поэтому мы будем говорить скорее об анализе .

Классическая библейская критика делилась на “низкую”, к которой относилась только текстология, и “высокую”, куда обычно определяли все остальные дисциплины, но сегодня такое иерархическое деление уже стало редкостью. В каком-то смысле “низкая” критика оказалась намного убедительней “высокой” - может быть, потому, что имела дело с конкретным рукописным материалом.

Разновидности “библейской критики”

Текстология

До нас не дошли автографы библейских текстов (самые первые рукописи, созданные непосредственно авторами). Но мы располагаем значительным количеством различных рукописей и других источников (например, библейских цитат в произведениях более поздних авторов) - все вместе они иногда называются свиде­тельствами или свидетелями. Текстология, или тексту­альная критика видит свою цель в изучении всех доступных свидетельств и в восстановлении, насколько это возможно, первоначального текста того или иного памятника письменности. Иногда проводят такое различение: текстология есть наука скорее теоретическая, тогда как текстуальная критика сводится к практике сопоставления различных рукописей и реконструкции изначального состояния текста . Такая работа проводится над лю­бым древним текстом, не только над Библией.

Ошибки могут прокрасться в любой переписываемый от руки документ, а порой в него вносятся и сознательные исправления. Поэтому текстология со временем выработала некоторые основные принципы. Вот некоторые из них:

• учитывается не число свидетельств, а их “вес”, то есть древ­ность и степень независимости от других свидетелей;
• рукописи необходимо сопоставлять между собой, чтобы выявить их относительную генеалогию, и затем сравнивать “родителей” каждой такой “семьи”;
• более краткий вариант обычно оказывается изначальным, так как переписчикам свойственно скорее добавлять, чем про­пускать текст;
• при наличии в более полном варианте буквальных повторов, наоборот, предпочтительнее он, так как пропуск текста между повторами легко объяснить небрежностью переписчика;
• более сложный для понимания текст обычно оказывается изначальным, так как переписчикам свойственно скорее упрощать, чем усложнять текст;
• пояснения к непонятному слову или выражению могут быть поздними глоссами (примечаниями), случайно внесёнными в текст, и т. д.

Тщательно исследуя совокупность свидетельств, текстологи стремятся, насколько это возможно, создать максимально близкий к автографу критический текст. Сам по себе он является реконструкцией, то есть не совпадает полностью ни с одной существующей рукописью, но можно считать, что во всех спор­ных случаях он выбирает вариант чтения, который с наибольшей долей вероятности совпадает с автографом.

Самый частый вопрос о значении библейского текста, который задают непосвящённые люди, звучит примерно так: “почему в этом переводе Библии это место означает одно, а в том переводе не­что совсем иное?”. Во множестве случаев ответ прост, хотя он мало кого удовлетворяет: эти переводы делались с разных базовых текстов (например, Синодальный в своей ветхозаветной части следует еврейскому масоретскому тексту, а церковнославянский - византийскому варианту греческого перевода). Расхождение между двумя версиями возникло достаточно давно, и не всегда у нас есть основания с уверенностью предполагать, как именно возник каждый вариант и какой из них ближе к оригиналу.

К тому же история рукописей оказывается неотделимой от истории самого текста: какие-то рукописные варианты могут восходить к более ранней его версии, а какие-то - к более поздней, так что текстологу оказывается просто невозможно делать выбор в пользу “самого лучшего чтения”. Сначала надо определить, что имеется в виду под лучшим: наиболее раннее из засвидетельствованных или восстановленное путём научного анализа, или же воспринятое традицией (и какой именно)? На практике всегда получается некоторый компромисс.

Исторический анализ

Некоторые элементы исторического анализа текста можно обнаружить ещё в святоотеческих писаниях, прежде всего принад­лежащих к так называемой антиохийской школе, но, конеч­но, говорить о нём в полном смысле этого слова можно только применительно к новому времени. Исторический анализ - сложная дисциплина или даже набор разных дисциплин, поэтому нередко говорят об историко-критическом методе, включая сюда анализ источников, традиций, редакций и др. Но на двух аспектах стоит остановиться особо.

Во-первых, историческая критика выработала метод примерной датировки документа. Как можем мы узнать, когда он был написан и когда была создана находящаяся в наших руках копия? Если это не оригинал, то сам текст, конечно, старше данной копии. Вторая подсказка содержится в упомянутых в книге событиях: завершена она в любом случае позже последнего из них. Но так мы узнаем только самую раннюю возможную дату написания, а не самую позднюю, представляющую наибольший интерес. Автор книги Су­дей подсказывает время написания, повторяя, что в те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым (Суд 17:6; 21:25). Очевидный вывод состоит в том, что автор знал тот порядок, который может существовать только при царе, и писал уже после установления монархии, к которой относился явно положительно. Если в самом тексте нет столь явных указаний, исследователю приходится полагаться на косвенные данные и собственные представления.

Вторая важнейшая задача исторического анализа - соотнести текст с исторической реальностью и по возможности реконструи­ровать её. Как можем мы узнать, насколько соответствует повествование историческому факту? Этот основной вопрос может быть разделён на несколько меньших. Насколько близок документ к описываемым событиям? Поддерживаются ли его утверждения другими источниками, библейскими или не-биб­лейскими, или археологией? Могли ли события произойти именно так, как они описаны? В попытках ответить на эти вопросы историк сможет нарисовать более полную и выразительную картину произошедших событий. Распознав автора или источник, можно пролить свет на содержание повествования; не-библейские источники часто могут помочь воссоздать историко-культурный контекст описанных в Библии событий.

Собственно, “библейская критика” и началась по сути с попыток реконструкции истории древнего Израиля (Ветхий Завет) и событий, описанных в Евангелиях (Новый Завет), а методы анализа библейских текстов играли тут роль источниковедческих дисциплин. Своего рода апогеем такого критицизма стала в середине XIX в. книга Д. Штрауса “Жизнь Иисуса, критически переработан­ная” . Штраус постарался исключить из своей реконструкции любые детали Евангельского повествования, которые счёл недо­сто­­верными и неисторичными - например, все повество­вания о чудесах (кстати, примерно на тех же принципах основана и редакция Евангелия, выполненная Л. Н. Толстым). Разумеется, с традиционной христианской верой такой подход совершенно несовместим. По сути, это была первая осознанная попытка поисков “исторического Иисуса”, как будет названо это направле­ние в более позд­нее время.

Ограниченность такого подхода вполне очевидна. Мы знаем, например, что Жанна д’Арк - вполне историческая личность и что она действительно добилась коренного перелома в Столетней войне. Но повествования о ней изобилуют чудесами, и если применить к ним методику Штрауса, скорее всего получится, что никакой Жанны вообще не существовало. Это нелепость; будет разумнее сказать, что Жанна - реальная историческая фигура, мы знаем о её роли в Столетней войне, но её мистический опыт лежит вне сферы знания историков, в него можно верить или не верить, но нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть его научными методами. Точно так же при анализе библейских текстов учёный-историк вправе делать выводы о внешней канве событий, но не об их духовном значении и уж тем более не о чудесах, которые в принципе находятся вне сферы научного знания.

Что касается Ветхого Завета, то, пожалуй, последней масштаб­ной попыткой восстановить его историю можно считать работы М. Нота по реконструкции истории древнего Израиля. Со временем стало очевидным, что у каждого автора своя версия этой исто­рии, в зависимости от его собственных изначальных уста­новок, и полной объективности достичь тут просто невозможно.

В последнее время среди археологов вообще возникло направ­ление так наз. “минимализма”, согласно которому представления об истории древнего Израиля должны быть сведены к однозначно подтверждённому археологическими данными “минимуму”. Один из наиболее авторитетных представителей этого направления Ф. Дэ­­вис не находит между библейским повествованием о допленной истории Израиля и данными археологии практически ничего общего - своего рода тупик исторический критики, при­шедшей к отрицанию собственного смысла. Конечно, минимали­сты непра­вы: если вычёркивать из древней истории всё, что не имеет надёжных археологических свидетельств, в ней вообще останется не так много фактов, так что нет смысла предъявлять к истории Израиля более строгие критерии, чем к истории других древних народов.

Впрочем, и при более осторожном подходе проблем возникает немало. Например, один из современных российских сторонников исторического метода определяет его так: “исторический ракурс основан на том, что Иисус был живым человеком из плоти и крови и что о его жизни существует целый ряд письменных сви­де­тельств. Соответственно, историк вправе подойти к его био­гра­фии с теми же историческими мерками и методами, с помощью которых изучают жизни Сократа и Александра Македонского, Гаутамы Будды и Карла Великого, князя Владимира и Савонаро­лы” .

Однако в этом списке - два рода имён, и отношение историков к ним неодинаково. Про Александра Македонского и других поли­тических и государственных деятелей существует множество объек­тивных данных. Если бы вдруг исчезли все письменные источники про Александра, материальные памятники надёжно позволили бы определить все основные события из его жизни, даже его имя и облик запечатлены в статуях, на монетах, на мозаиках и т. д.

Но Сократ, Будда и Иисус не выигрывали сражений, не осно­вывали городов, не разрушали и не созидали империй. Всё, что мы знаем о них - это воспоминания их учеников. Не будь этих вос­поминаний, мы бы знали о них ровно столько же, сколько знаем те­перь о прочих жителях небольшого селения по имени Назарет: ровным счётом ничего. След, оставленный ими на земле, не мате­риален. Вот по истории буддизма, христианства или сократической философии у историка будет много разных источников, но во всех этих учениях образы основателей уже будут даны в законченном, “канонизированном” виде. Любая попытка извлечь из этого канонизированного образа исторически достоверное зерно обречена на слишком большую субъективность.

Далее, в Евангелии ключевое место занимают чудеса (напри­мер, Благовещение или Воскресение). Тот же самый исследо­ватель пытается рассмотреть их с научной точки зрения и даже в целом принимает достоверность сведений о воскресении Иисуса . Но тогда он говорит уже не как учёный, ведь чудо на то и чудо, что оно нарушает законы природы, а наука занимается изучением этих законов. Понятия “чудо” и “наука” исключают друг друга.

Поэтому и возможность установления датировки, и возмож­ность реконструкции исторических событий на основании библейского текста всё чаще подвергаются серьёзным сомнениям. Всё большее распространение получает “вероятностная модель”, согласно которой та или иная историческая реконструкция может быть принята лишь с определённой долей вероятности. История может даже пониматься не как попытка реконструкции событий, а как исследование коллективной памяти народа об этих событиях . В самом деле, нас скорее интересуют не точные даты жизни Авраама или Моисея, а то место, которое занимали они в сознании израильтян.

Историческая критика часто воспринималась как атеистическая атака на авторитет Писания. Часто это действительно было так, но совсем не обязательно должно так быть: утверждение, что тот или иной библейский текст не является исторически точным повество­ванием, вовсе не обязательно означает подрыв его авторитета - это может быть образная, поэтическая или пророческая речь. Она может быть не менее верна истине, чем исторически точное повествование, но верность её - не в буквальной точности.

С другой стороны, историки нередко дают полезные объектив­ные критерии: например, неканонические Евангелия, в отличие от канонических, нередко содержат в себе много анахронизмов, географических неточностей и т. д. Становится очевидно, что автор такого текста представляет себе Палестину I в. по Р. Х. весьма приблизительно, и доверять ему нет оснований - а сделать такой вывод может именно историк.

Анализ источников

Если текстология утверждает, что лежащий перед нами текст библейской книги вовсе не есть точная копия текста, вышедшего некогда из-под пера автора, и если, с другой стороны, историчес­кая наука требует критического анализа любого источника, то вполне естественно будет для учёного задуматься, как вообще возник этот текст. Разумеется, такой подход несовместим с верой в буквальное откровение, которая видит Бога непосредственным автором любого библейского текста - у него в таком случае не может быть никакой истории. Именно поэтому такой подход долгое время тоже считался традиционалистами недопустимым вольнодумством, но на самом деле с менее радикальным традиционализмом он вполне совместим. Действительно, у библейского автора могли быть какие-то источники - например, евангелист Лука ясно указывает, что прежде чем написать свой текст, он тщательно их исследовал (Лк 1:3). Мы видим и в Ветхом Завете, что Псалтирь была написана не за один приём, а авторы исторических книг Царств ссылаются на не дошедшие до нас “книгу Праведного” (Нав 10:13; 2 Цар 1:18) и “летописи царей” (3 Цар 14:19,29 и др.). Поэтому нет ничего скандального в том, чтобы постараться реконструировать подобные источники, хотя любая подобная реконструкция будет спорной.

Впрочем, первым материалом для анализа источников стал корпус текстов, который ни на что не ссылается, а именно Пяти­книжие. Этот центральный для Ветхого Завета сборник текстов явно неоднороден, полон повторов и параллельных повествований, так что вывод о его “нелинейном” происхождении напрашивался сам собой . Первым догадку о том, что Пятикнижие не писал целиком один Моисей (хотя бы уже потому, что 34-я глава Второзакония описывает его смерть), высказал ещё в XII в. иудейский экзегет Ибн-Эзра, но вплоть до Нового времени подобные предположения не вели ни к какой научной теории. Лишь в начале XVIII в. Х. Б. Виттер, а затем, в середине века, независимо от него Ж. Аст­рюк предложили выделить в Пятикнижии различные источники в зависимости от того, как называется в тексте Творец.

“Авторы” этих источников получили условные имена (хотя, ко­нечно, тут разумнее говорить о некоторой традиции, чем об инди­видуальном авторстве): Элохист (или Элогист), называвший Твор­­ца Богом , и Яхвист (или Ягвист), который предпочитал более полное именование - Господь Бог . Позднее к этим двум источникам были добавлены ещё два: достаточно самостоятельное Второзаконие и отдельно Священнический кодекс, который прежде считался частью традиции Элохиста. В классический вид “теорию четырёх источников” привёл в последней четверти XIX в. Ю. Велльгаузен. С тех пор четыре источника традиционно обозна­ча­ются четырьмя заглавными буквами: E (Элохист), J (Яхвист), D (от лат. Deuteronomium ‘Второзако­ние’), P (от нем. Priesterkodex ‘Свя­­щеннический кодекс’). Эта теория получила название “доку­ментальной гипотезы” (docu­mentary hypothesis).

Знаменитый труд Велльгаузена, опубликованный в 1882 г., носил название “Пролегомена (предварительные соображения) к истории Израиля” . Действительно, для него теория источников была важна прежде всего как шаг к реконструкции истории Израиля, и прежде всего его религиозной истории: в каждом источнике он рассчитывал увидеть ту или иную стадию развития ветхозаветной религии. Такой исторический поиск тоже имел свою цель: таким образом можно было добраться до самой “сердцевины” Откровения, которая впоследствии была погребена под пластами законнической традиции и которую, по мнению исследователя, следовало освободить из-под этих позднейших напластований.

В отношении Нового Завета исследования источников казались особенно многообещающими: ведь синоптики (Мф, Мк, Лк) совершенно точно пользовались какими-то общими сведениями и преданиями. Поэтому в 1924 г. Б. Х. Стритер предложил такую теорию: первым было написано самое краткое Евангелие, Мк, а затем Мф и Лк воспользовались этим материалом для своих произведений. В то же время у них явно был и некоторый свой материал, который вошёл в Мф и Лк, но отсутствует в Мк. Этот материал принято обозначать буквой Q (от нем. Quelle ‘источ­ник’). Впрочем, существует и другая, менее популярная теория, согласно которой первым было написано Мф .

В наши дни трудно найти учёного, занятого такими исследова­ниями. Наиболее убедительные гипотезы уже были высказаны, в отсутствие новых находок (например, подлинной рукописи Q или подобных материалов) трудно рассчитывать на какие-то новые шаги в этом направлении. С одной стороны, учёные пришли к выводу, что на самом деле ситуация с происхождением библейских книг гораздо сложнее и не поддаётся однозначной реконструкции. Впол­не возможно, что соединение элементов повествования, имеющих разное происхождение, совершилось задолго до окончательной фикса­ции текста Пятикнижия . Да и сама цель поиска в тексте некоторого изначального источника, впоследствии искажённого традицией, стала казаться менее достижимой и осмысленной.

Во всяком случае оказалось, что любая теория источников может быть оспорена, ей может быть предложена разумная альтернатива.

Анализ традиций

Это, конечно, никак не означает, что анализ истории текста - бессмысленное и вредное занятие, как полагают фундаменталисты. Нет, он может быть весьма интересен и полезен, просто он не отвечает на все вопросы, а только на некоторые, к тому же не самые главные.

Один из виднейших специалистов в области ветхозаветной текстологии, Д. Бартелеми, далёкий от фундаментализма и пре­красно знакомый со сложной историей библейского текста учё­ный, написал об этом так: «Одни книги были потеряны, другие основательно переработаны. Однако именно в таком виде дошло до нас слово Бо­жие. И такова воля Святого Духа, чтобы мы получили её (Библию - А. Д.) в таком виде; критические исследования помогают нам понять процесс её изменения, однако цель этих исследований совсем не в том, чтобы заменить нашу Библию её самой ранней вер­сией. Мы должны принять, что Библия, унаследованная первохристианами - вполне сложившееся произведение, обладающее внутренним единством, и по вдохновению Святого Духа и под Его водительством она достигла такой зрелости, что составила священную библиотеку народов Нового и Вечного Завета. Адекватный самому Священному Писанию способ чтения это - “lectio divina”, то есть чтение, при котором оно рассматривается как произведение одно­го автора, и этим автором является Бог» .

Конкретный пример предлагает ещё один исследователь, Дж. Кроатто: книга пророка Амоса явно состоит из двух неодинаковых частей: с самого начала и до 9:10 включительно пророк обличает грехи Израиля и предвещает наказание, а стихи 9:11–15 говорят о гря­дущем восстановлении Давидовой династии и процветании Изра­иля. Учёный пишет: “Всё говорит о том, что эти последние стихи были добавлены позднее. В самом деле, их образы, содержание и направленность в иную по сравнению со всей предшествую­щей книгой сторону достаточно убедительно это доказывают. Но к какому выводу нас это приводит? Просто отбросить эти стихи как пророчества из другого времени, механически присоединённые сюда невнимательным редактором - это слишком лёгкий путь В конце концов, книга Амоса в том виде, в каком она дошла до нас, это единый текст, и чтобы понять её значение, так её и сле­­дует читать. Неважно, что этот текст не принадлежал исто­ри­чес­кому персонажу по имени Амос. Но это текст Амоса” .

Более того, мы знаем, что тексты ветхозаветных пророческих книг уже во времена Нового Завета понимались несколько иначе, чем во времена своего произнесения, не случайно Евангелисты (напр., Мф 1–2) так свободно цитируют и пересказывают “мессианские места” Ветхого Завета, про каждое из которых сторонник библейской критики немедленно скажет: это же совсем о другом! Да, о другом, но меняется контекст, меняется аудитория, значит, может измениться и значение текста. Стоит ли отказывать­ся от такой возможности? С точки зрения классической библейской крити­ки, отказываться просто необходимо, только изначальный смысл, вложенный автором, имеет ценность. Российский учёный Е. М. Ве­рещагин назвал такую позицию библейской критики “отказом от учёта приращений смыслов” . Любой текст имеет некое изначальное значение, но по мере того, как он живёт в определённой культуре, он начинает пониматься несколько по-иному, и это иное понимание может быть не менее ценно, чем изначальный смысл.

Такое отношение к тексту связано с философией экзистенциализма (при всей расплывчатости этого термина), которая отказывается делить весь мир на субъективную и объективную сферы, как это делал рационализм XIX в., наивно полагая, что научные методы могут быть совершенно объективными, не зависящими от исследователя. Любой выбор человека, его выводы и решения в значительной мере субъективны и зависят от его свободной воли. Осознать эту субъективность, научиться примирять одну субъективность с другой, строить между ними мосты - вот задача, которая всё чаще и чаще стала ставиться в библейских исследованиях XX в.

В особенности хорошо заметна эта связь с экзистенциализмом в трудах протестантского богослова К. Барта, который, говоря упрощенно, во многом вернулся к традиционному богословию, отвергнув крайности либерализма и фундаментализма. “Бога можно познать только благодаря Самому Богу. И если мы имеем возможность говорить о чём-то в вере, то это означает: я славословлю, я бла­годарю за то, что Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой Дух есть то, что Он есть и что делает; за то, что Он открыл и явил мне Себя” , - так описывает он процесс богопознания. Его комментарий на самую богословски сложную книгу Нового Завета, Послание к Римлянам , показал на практике, как можно применять в экзегетике подобный экзистенциалистский подход, отличающийся и от схоластического буквализма, и от рационалистических реконструкций.

В заключение хотелось бы привести обширную цитату из речи А. В. Карташёва, произнесённой в 1944 г. в Свято-Сергиевской Ду­ховной академии в Париже. Несмотря на свой солидный возраст, она не утратила актуальности:

«Конечно, догматы Церкви неподвижны, но разумное раскрытие и обоснование их и научно-апологетическое оборудование их должны быть подвижны в меру исторического движения человечества, ибо “суббота человека ради”. И вот, надо признать, что неподвижный исторический консерватизм вселенской Церкви (в лице всех её вероисповеданий) уже слишком достаточно, почти два тысячелетия сопротивлялся какому бы то ни было отрицательному, профанному и критическому отношению к библейским материалам, чтобы можно было упрекать в особом легкомыслии и протестантство, и англиканскую, и римско-католическую церкви, что они с половины XIX и в начале XX вв., в лице большинства своих самых сильных работников богословской науки, самых веских научных изданий, с дозволения своих высших цензурных органов, перешли к почти всеобщему принятию главнейших выводов ветхо-заветной библейской критики

Библейская критика - это сама историко-филологическая наука с её критическими методами в приложении к Библии. Уместно ли такое применение научно-критических приёмов к Священному Писанию, к слову Божию? Для работы нашего научного разума рядом с этим восприятием на веру догматического учения, содержащегося в священных книгах, остаётся ещё огромное поле деятельности, - такое же, как при изучении любых литературных памятников древности. Ибо Библия физически живёт, как и другие книги, подвергаясь всем превратностям книжной судьбы особенно за долгие тысячелетия их рукописного существования

В связи с вопросом о подлинности состава и материалов данного текста священных книг возникает проблема подлинности самых сообщаемых им сведений о жизни мира, человеческой истории и чу­десах промысла Божия в последней Никто теперь не будет искать в Библии уроков по естествознанию, по наукам точным и вообще по всяким наукам как таковым. Библия есть иная наука, наука духовная: о тайнах спасения. О вещах же позитивных, подлежащих ведению разума и рационального познания, она говорит разговорным, обыденным, а в силу древности и детским языком. Она, хоть и написана по вдохновению свыше, но написана людьми и для людей, а потому и совершенно естественна, то есть и ограниченна и дефективна, вполне соответственна ограниченности и дефективности человеческой природы

Критическая работа тут уместна потому, что она прилагается к подлежащему её ведению человеческому элементу: он здесь полностью дан. Дан, ибо Библия есть не только слово Божие, но и слово человеческое в их гармоническом сочетании, точнее - слово богочеловеческое Но смысл Писания переносный, духовный, пророческий, догматический при этом навсегда остаётся для нас в основе неизменным и обязательным в том виде и духе, как нам открыли его святые Апостолы и их духоносные преемники - отцы, столпы Церкви Новая библейская наука, работая историко-критическим методом ставит на очередь пред православными богословами всё новые и постоянно меняющиеся задачи сочетания в каждом отдельном случае типологического смысла данного места Писания с заново уясняемой его буквой» .

В целом можно сказать, что эти задачи и сегодня стоят перед нами. Разумеется, библейская критика в том виде, в каком она ещё существовала, когда произносилась эта речь, давно уже перестала быть современной и актуальной. Но вызов со стороны западной философии и западной науки по-прежнему существует, и православному исследователю Писания предстоит так или иначе на него отвечать. Здесь не стоит ни гоняться за новейшей модой, ни слепо отрицать всё, что не принадлежит Отцам Церкви.

Можно надеяться, что этот очерк помог читателю хотя бы отчасти разобраться с тем сложным конгломератом имён и идей, который привычно называется “библейской критикой” и который, при всей своей ограниченности и тенденциозности, предшествовал современной библеистике и во многом определил её нынешний облик.

Впрочем, не без исключений: уже Ж. Кальвин в комментарии на Бытие отмечал, что рассказ о сотворении мира, в частности, светил, представляет нам взгляд древнего еврея, а не современного учёного, вооружённого телескопом.

Так изложил понимание своей задачи немецкий историк Л. фон Ранке (von Ranke L. Sämtliche Werke. Leipzig, 1874. Bd 3. S. vii), и это выражение стало девизом позитивистской исторической науки. - А. Д. Проникновение этого принципа в массы уже давно получило трагикомический характер; так, Т. Манн пишет, что машинистка, перепечатав его роман “Иосиф и его братья” (произведение нарочито субъективистское), сказала, что теперь она знает, “как это было на самом деле”. - Ред.

Англ. criticism, нем. Kritik, но конкретные дисциплины часто носят название Geschichte ‘история’ (традиций, форм и т. д.).

Более подробно об этих дисциплинах и школах см. Hughes P. E. Compositional History // Craig C. Broyles, ed. Interpreting the Old Testament: A Guide for Exegesis. Grand Rapids, 2001. P. 221–244 (для Ветхого Завета); - Толкование Нового Завета. Сборник эссе о принципах и методах / Под ред. А. Г. Маршала. СПб., 2004 (для Нового); Haynes S. R., McKenzie S. L. (eds). To Each Its Own Meaning: An Introduction to Biblical Criticisms and Their Application. Louisville, 1993, а также отдельные статьи в словарях: Протоиерей А. Мень. Библиологический словарь; Coggins R. J., Houlden J. L. The SCM Dictionary of Biblical Interpretation. London, 1990; Soulen R. N., Soulen R. K. Handbook of Biblical Criticism. Louisville, 2001.

В англ. языке оба русских термина обычно соответствуют понятию textual criticism, хотя иногда встречается термин textology; в нем. Textkritik.

В своё время “Альфа и Омега” публиковала текст речи А. В. Карташёва “Вет­­хо­заветная библейская критика” (см. № 4(30), 2001; № 1(31), 2002.). Поскольку текст публиковался с сокращениями, приводимые А. С. Десницким фрагменты пересекаются с ним не полностью. - Ред.

Как возникла Библия Религиоведение Автор неизвестен -

Что такое библейская критика?

Что такое библейская критика?

Проще говоря, библейская критика - это наука, занимающаяся вопросами происхождения текста Библии и его сегодняшним состоянием. И здесь мы должны различить два понятия: (1) «критика низкого уровня», или просто «критика текста», занимающаяся проблемой восстановления первоначального текста Библии - действительно полезная отрасль науки (об этом мы многократно свидетельствовали в гл. 3 и 4). (2) «Критика высокого уровня», более коротко (в узком смысле слова) называемая «библейской критикой», занимается анализом содержания текстов, сущности, формы и тем различных книг Библии. При этом она учитывает данные об условиях жизни авторов книг Библии и тех людей, к которым они обращены. Темы, которые изучает эта библейская критика, охватывают вопросы достоверности, подлинности, целостности и литературной формы различных писаний, вместе образующих Библию. Это уже само по себе может породить определенную уверенность в том, что вынесение собственных суждений о Слове Божьем и сомнения в инспирации Писаний могут привести лишь к заблуждениям. История действительно часто подтверждала это.

Сколько времени существует Библия, существует и критика содержания и канона ее книг - вспомним лишь об ограничениях списка канонических книг, введенными саддукеями и самарянами, позже и Марконием (см. гл. 5). Юлиан Отступник разработал в 4-м веке собственную, эволюционистскую версию происхождения учения Иисуса Христа. Когда спор вокруг канона, наконец, утих, список богодухновенных книг был установлен раз и навсегда, дискуссии с новой силой вспыхнули по вопросу о том, что в каноне было значительным, а что - второстепенным. Теперь речь шла не об объеме, а об (историческом и догматическом) авторитете канона.

В этом коротком описании мы, к сожалению, смогли лишь коротко остановиться на истории критики Ветхого Завета. Начало эпохи современной литературной критики мы видим уже у Карлштадта (1520), который, в частности, отрицал авторство Моисея в Пятикнижии. А. Мазиус (1574) впервые заявил, что Библия является сборником различных религиозных произведений и что она нуждается в ревизии. Наряду с ним и другими римскими авторами мы видим представителей гуманистической линии (возглавляемых Гуго де Гроотом), интересовавшихся преимущественно историческим контекстом Библии и искавшими в ней параллели с языческими культурами и религиями (также Дж. Лайтфут и Дж. Дж. Уэтстэйн). Эта линия была продолжена английскими деистами и другими исследователями, отвергавшими инспирацию Библии как Слова Божьего (Т. Гоббс, И. де ла Пейрер, Б. де Спиноза, Р. Симон; 2-я половина 17-го века). И все это время одним из центральных пунктов критики было авторство Моисея в Пятикнижии.

Эта критика вылилась в начале 18-го века во взгляд на Пятикнижие с точки зрения «теории различных источников». Первым попытался найти в каноне различные источники информации (т. е. различные писания, из которых лишь много позже были составлены отдельные книги Библии) Г. Б. Виттер (1711), утверждавший, что обнаружил в Бытии, гл. 1-3, два различных источника, о чем должно было свидетельствовать двоякое написание имени Бога. Дж. Эстрак сумел обнаружить в Бытии целых три источника информации, которые, по его утверждению, были объединены Моисеем и позже полностью растворились в результате обработок писаний, приведших к созданию нашей сегодняшней книги Бытия. Он так же, как и Виттер, указывал в качестве основного аргумента на различные написания имени Бога в книге Бытие. Это открытие стало основой теории различных источников, получившей новое развитие благодаря стараниям И. Г. Эйхгорна (1780-83). Он же впервые использовал термин «критика высокого уровня» и по праву называется «отцом ветхозаветной критики». Он разделил книгу Бытие на два источника: «ягвистский» (Я), использовавший имя Бога Ягве, и «элохистский» (Э), использовавший имя Бога Элохим. Он также ввел некоторые новые понятия, такие, как «параллельные истории» и «дубликаты» (напр., две истории о потопе).

Эти субъективные критерии вскоре привели к возникновению наряду с теорией различный источников, «теории фрагментов», «открывшей» в Бытии несчетное множество «лоскутков», написанных различными авторами (К. Д. Илджен, А. Джеддс, И. Фатер; ок 1800 г.). К этой же группе принадлежит и известный теолог В. М. Л. де Ветт, развивший, кроме того, целую эволюционную историю Израиля и выдвинувший для объяснения книги Второзакония совершенно новую теорию Д (от Deu-teronomium - Пятая книга Моисея), согласно которой Пятикнижие следует датировать концом 7-го века до н. э.

Теория фрагментов была опровергнута Г. Эвальдом (1823), заменившим ее «теорией дополнений», в которой он исходил из «элохистской» основы, которая должна была со временем дополняться из различных информационных источников. В 1840 году он объединил свои идеи в «теории кристаллизации», в которой исходил из того, что все авторы, внесшие свой вклад в написание книг Моисея, одновременно перерабатывали и весь накопленный к тому времени исторический материал.