Врубель михаил александрович пан. Михаил александрович врубель
Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садиться,
И женщина, которою дано,
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бесссмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать -
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти все мимо, мимо.
Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем,
И ничего не зная о любви,
Все ж мучится таинственным желаньем,
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья,
Так век за веком - скоро ли, Господь? -
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
Он погиб в 35 лет. Как и предвещал, «не на постели, при нотариусе и враче». Его расстреляли. За недонесение о заговоре. Мог ли он, бесстрашный, мужественный человек, прошедший войну и награжденный двумя Георгиевскими крестами, спешить предать своих товарищей, угодничать перед новой властью? Смешно. Смешно, «когда бы не было так грустно». 1921 год - год смерти А. Блока и Н. Гумилева - можно считать концом «серебряного века». На смену ему пришел «век железный», где не было места честной поэзии, мужественным стихам, воспевающим романтическую преданность идеалу, верность долгу, офицерской чести, женщине.
Шестьдесят лет имя Гумилева было под строжайшим запретом. Шесть десятилетий его стихи ждали своего часа. И вот они открыты для каждого. Что же в них? Политический манифест поэта? Проклятья в адрес большевиков? Ненависть к новой власти, как в стихах З. Гиппиус, в дневниках И. Бунина, в статьях М. Горького в «Новой жизни»?
Отнюдь. Гумилев был аполитичным человеком. Мы не найдем в его поэзии отрицания революции, протеста против насилия и жестокости большевиков. Но его стихи есть героическими по сути, это поэзия идеала «без ломания себя до меняющихся политических лозунгов». Его стихи - гимн мужественному человеку, поклоняющемуся красоте. Недаром он возглавлял Цех поэтов, девизом которого стало «Акмэ», то есть совершенство, вершина, расцвет. На щите акмеистов было начертано - «ясность, простота, утверждение реальности жизни». Сам Гумилев подчеркивал в поэзии акмеистов «мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь».
Близкий друг Н. Гумилева Г. Иванов рисует облик поэта следующими штрихами: «От природы робкий, тихий, болезненный, книжный человек, он приказал себе быть охотником на львов, солдатом, награжденным двумя Георгиями..., и то же, что со своей жизнью, он проделал над своей поэзией. Мечтательный, грустный лирик, он сломал свой лиризм, сорвал свой не особенно сильный, но необыкновенно чистый голос, желая вернуть поэзии ее прежнее величие и влияние на души - быть звенящим кинжалом, жечь сердца людей».
Это стихотворение, написанное поэтом за год до гибели, увидело свет в 1921 году, в последний год жизни Гумилева. Стихотворение входит в последний прижизненный сборник стихов «Огненный столп». Этот сборник - качественно новый по сравнению с первыми томиками поэта. Здесь звучит голос не юноши, грезящего дальними странами от Нила до Невы, а голос зрелого поэта и человека.
«В стихотворениях «Огненного столпа» мы видим нового, «вершинного» Гумилева, чье отточенное поэтическое искусство лидера акмеизма обогатилось простотой высокой мудрости, чистыми красками, мастерским использованием причудливо переплетающихся прозаически-бытовых и фантастических деталей для создания многомерного...художественного образа». Лирический герой «Огненного столпа» занят вечными проблемами - поисками смысла жизни и счастья, противоречиями идеального и реального, сомнениями человека, уже знающего, что такое жизнь. Читатель вслед за героем идет на поиски счастья, радуется и печалится вместе с ним. Стихи этого сборника обрели глубокую метафоричность и точность, четкое и выверенное по форме звучание, мудрость жизненного опыта. «Трудно назвать настроение этой книги оптимистическим, хотя чистые и светлые чувства, возникающие от соприкосновения с любовью, красотой и гармонией, пронизывают всю ткань сборника», - писал А. Мандельштам в книге «Серебряный век: русские судьбы».
В одном из своих первых стихотворений «Кредо» Гумилев сказал о себе вещие слова:
Всегда живой, всегда могучий,
Влюбленный в чары красоты...
Вот эту влюбленность поэт пронес через всю свою жизнь, короткую, но наполненную испытаниями. И в последних стихах он не отрекается от своего кредо, жизненного и поэтического, а открыто провозглашает гимн красоте, «шестому чувству», которое не дано человеку при его появлении на свет, но может в нем в муках родиться.
Стихотворение «Шестое чувство» начинается неспешно. Поэт говорит о радостях бытия, вполне земных, реальных:
Прекрасно в нас влюбленное вино,
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Ну что ж, человеку свойственно есть, пить, предаваться любви. Это составляет суть жизни. И поэт говорит об этом без иронии. Человеческие чувства: зрение, осязание, ощущение, вкус, обоняние - удовлетворяются повседневными радостями. Но неужели это все, что человеку необходимо?
Вторая строфа стихотворения - это вопросы, мучающие лирического героя, это его размышления вслух. Это не сомнение в «полезности» хлеба, вина, любовных наслаждений, а сомнение в том, что лишь это нужно человеку. Возникает неосознанный спор с людьми базаровского толка, которые одобряют лишь то, что полезно. Но как тогда относиться к жизненным явлениям, которые «ни съесть, ни выпить, ни поцеловать»? Зачем они человеку? Как они тешат его пять вполне земных чувств? Полезно ли любование «розовой зарей над холодеющими небесами»? Какой прок от «бессмертных стихов»?
Неповторимые мгновения жизни «бегут неудержимо». Сам автор стихотворения переполнен тоской о невозможности задержать, продлить уходящие мгновения красоты: «И мы ломаем руки, но опять осуждены идти все мимо, мимо». Как щемяще это повторение слов: «мимо, мимо»!
Но ведь многие живут, не видя звезд над головой, не испытывая потрясения от рифмующихся строчек, их не может взволновать любование природой. Они никогда не воскликнут: «Остановись, мгновение: ты прекрасно!» Что это? Простота или недоразвитость чувств? Возможно, эти люди лишены того органа, которым воспринимаешь красоту? А может быть, они наделены этим «шестым чувством», но не дали ему проявиться? Скорее всего, эмбрион чувства красоты есть в каждом человеке. Ведь потрясен мальчишка, почувствовавший неведомый ему ранее восторг любования прекрасным. Он, «ничего не зная о любви, все ж мучится таинственным желаньем».
Даже у «скользкой твари» могут прорезаться крылья.
Но развитие «шестого чувства» сопряжено с болью: эта «тварь» «ревела от сознания бессилья...», не разумея (если это слово можно отнести к земноводным), что, «рожденная ползать», она получает возможность летать.
Высокое и прекрасное рождает боль и в душе человека. Приходит на ум утверждение Достоевского о том, что путь к счастью лежит через страдание. Многие сознательно или же бессознательно берегут себя от страданий, от переживаний, на которые обречен тонко чувствующий человек. Эти люди лишают себя крыльев. Но природа человеческая мстит за измену.
Как здесь не вспомнить балладу И. Драча о крыльях, которые вырастают «у дядьки Кирила» вопреки его воле. (На уроке, если состоится живой разговор о стихотворении Гумилева, можно прочитать ученикам «Балладу о крыльях», дать им возможность подумать об общности идеи двух произведений, об отличительных художественных свойствах стихотворения Гумилева и баллады Драча. Возможна письменная работа компаративного характера).
Финал стихотворения Н. Гумилева по-настоящему высок. В нем чувствуется уверенность в том, что «органом для шестого чувства» будут наделены все. Нужно время («век за веком»), работа духа и плоти и вмешательство «природы и искусства». Поэт торопит этот момент, призывает его, обращается к Господу с просьбой о приближении этого часа («Скоро ли, Господь?»).
Стихотворение скупо наделено художественными украшениями в виде тропов и стилистических фигур. Есть емкие эпитеты (розовая заря, холодеющие небеса, бессмертные стихи, скользкая тварь, таинственное желанье и др.), есть точные развернутые сравнения (содержание четвертой и пятой строфы). Метафоричность понятия «шестого чувства» расширяет до необъятного пределы понимания этого явления. Что это: чувство прекрасного, чувство высокого, идеального, ирреального, иррационального? Каждый читатель, надо надеяться, даст свой ответ.
В стихотворении есть риторические вопросы, которые, не требуя ответа, все же заставляют задуматься над истинными человеческими ценностями.
Но эти немногие художественные средства всегда уместны, лаконичны, точны. Стихотворение мужественно в том смысле, что написано настоящим мужчиной, который без лишних слов и витиеватостей говорит о главном, о том, что его волнует. Автор обращается к читателю с самым сокровенным, надеясь, что тот разделит с ним его ощущения. Такого читателя всю жизнь искал поэт. Он говорил о читателе-друге, который «переживает творческий миг во всей его остроте... Для него стихотворение дорого во всей его материальной прелести... Прекрасное стихотворение входит в его сознание как непреложный факт, меняет его, определяет его чувства и поступки. Только при условии его существования поэзия выполняет свое мировое значение облагораживать людскую природу. Такой читатель есть...» Гумилев в это верил. И мы поверим в то, что читатели стихов Н. Гумилева облагорожены его поэзией и что их шестое чувство при чтении гумилевских строчек получит высокое эстетическое наслаждение. Стихотворение «Шестое чувство» обжигает. Оно прекрасно и возвышенно. Строчки будоражат и призывают, настаивают и убеждают, предвещают и ожидают.
Стихотворение действительно имеет большой отклик в сердцах старшеклассников. В этом я убедилась на уроках, посвященных поэзии Гумилева. Стихотворение, возможно, трудно воспринимается на слух учащимися с первого раза, но, постепенно углубляясь с учениками в смысл поэтических строчек «Шестого чувства», видишь, как оно околдовывает сердца юных читателей. Возможно, они не могут иногда дать определение этому чувству, но их смутные догадки так или иначе переходят в прозрение.
17 марта 1856 года в Омске родился русский художник Михаил Александрович Врубель, работавший практически во всех видах и жанрах изобразительного искусства: живописи, графике, декоративной скульптуре и театральном искусстве.
В 1880—1890-е годы творческие искания Врубеля не находили поддержки Академии художеств и критиков искусства. «Своим» сделали Врубеля художники и критики, объединившиеся позднее вокруг журнала «Мир искусства», его работы стали постоянно выставлять на экспозициях мирискусников и дягилевских ретроспективах, и в начале ХХ века живопись Врубеля стала органической частью русского модерна. «За известность на художественном поприще» 28 ноября 1905 года ему было присуждено звание академика живописи — как раз к моменту полного прекращения художественной активности.
Богоматерь с младенцем, 1884
Слева: законченный вариант. Справа: эскиз итальянским карандашом, 1884 год
Икона была создана в 1884—1885 годах для оформления одноярусного мраморного иконостаса Кирилловской церкви в Киеве. Именно эта работа сделала Врубеля известным широкой публике и послужила отправной вехой в его последующей карьере художника и декоратора. Несмотря на то, что образ выполнен согласно всем канонам православной иконографии, критики отмечают его выразительность и необычность.
Искусствоведы, критики и художники единогласно признали успех не только образа Богоматери, но и других работ, выполненных Врубелем в Кирилловской церкви. Так, например, известный коллекционер П. М. Третьяков хвалил эту работу Врубеля, специально приезжал в Киев её посмотреть и сокрушался, что не может приобрести для своей коллекции, а критик и галерист С. К. Маковский считал, что дебютная работа Врубеля в Кирилловской церкви является «высочайшим достижением Врубеля», и подчёркивал, что достижение это «глубоко национальное», отвергая обвинения Врубеля в «нерусском (польском) происхождении» и «эстетическом космополитизме», и искусствовед и критик А. Н. Бенуа также отмечал мастерство Врубеля и подчёркивал, что в сравнении с работами Врубеля в Кирилловской церкви фрески В. М. Васнецова «кажутся поверхностными иллюстрациями».
Девочка на фоне персидского ковра, 1886
На картине изображена девочка-подросток, одетая в розовое атласное платье, на фоне персидского ковра, руки девочки положены ладонями на розу и богато инкрустированный кинжал — традиционные эмблемы любви и смерти. На шее девочки — жемчужное ожерелье, пальцы рук унизаны перстнями.
К нашему времени краски картины заметно потемнели. Врубель часто торопился в работе и нарушал технологию, используя ретушные лаки, которые быстро высушивали поверхность картины. В настоящее время картина экспонируется в собрании Киевского музея русского искусства.
Демон летящий, 1899
Это незаконченная картина Михаила Врубеля, написанная в 1899 году и являющаяся частью серии иллюстраций к поэме Михаила Лермонтова «Демон». Он не закончил работу по неизвестной причине.
Демон поверженный, 1902
В 1900 году Врубель опять обращается к теме «Демона». Ещё не окончив полотно «Демон летящий», в 1901 году художник начал писать предварительные эскизы к картине «Демон поверженный». Врубель в целом был здоров, хотя окружающие отмечали его раздражительность. Несмотря на в основном отрицательные отзывы критики того времени, его популярность среди ценителей живописи росла.
Картина выполнена на холсте маслом. Фоном ее является горная местность в алом закате. Композиция подчёркивает стеснённость фигуры демона, будто бы зажатого между верхней и нижней перекладинами рамы. Картина написана в индивидуальном стиле Врубеля с эффектом кристаллических граней, что делает его картины более похожими на витражи или панно. Такого эффекта художник добился с помощью плоских мазков, выполненных мастихином.
Демон сидящий, 1890
Демон — образ силы человеческого духа, внутренней борьбы, сомнений. Трагически сцепив руки, он сидит с печальными, направленными вдаль огромными глазами, в окружении невиданных цветов. Фоном картины является горная местность в алом закате. Композиция подчёркивает стеснённость фигуры демона, будто бы зажатого между верхней и нижней перекладинами рамы.
В 1891 году Врубель написал тридцать иллюстраций к юбилейному изданию сочинений Лермонтова под редакцией Кончаловского. Большая часть работ относилась к поэме Лермонтова «Демон», о которой мы уже упоминали выше. Эскиз это картины был создан в 1890 году, хранится в Государственной Третьяковской галерее.
Пан, 1899
На картине изображён Пан — персонаж древнегреческой мифологии. Однако, он изображён на фоне типичного северо-российского пейзажа (равнина, кривая берёза, лес, река), что роднит его с образом лешего
Картина написана в 1899 году, относится к так называемому «Сказочному циклу» и считается его вершиной. Написана во время пребывания художника и его жены в имении княгини Марии Тенишевой (село Хотылево, Орловская губерния ). Поначалу Врубель начал писать портрет жены на фоне лесного пейзажа, однако не окончил его и буквально за несколько дней написал на том же холсте новую картину. Источником вдохновения для Врубеля послужил рассказ Анатоля Франса «Святой сатир».
Портрет К. Д. Арцыбушева, 1897
О портрете Константина Дмитриевича Арцыбушева, написанном Михаилом Александровичем Врубелем, можно сказать, что это портрет русского интеллигента времени становления в России капитализма.
Герой портрета — человек новой формации, новой промышленно развивающейся России, страны, в которой начинают цениться не только благородство происхождения, но и ум, талант и активная гражданская позиция. Поэтому и художественные средства выбраны Врубелем соответственные. Ничего внешнего, бросающегося в глаза. Арцыбушев сидит за столом с разложенными книгами в своём кабинете. За спиной этажерка тоже с книгами и деловыми бумагами. Красный цвет бабочки седеющего Арцыбушева и чуть сборенного ковра на полу разряжают монотонность серо-зелёных оттенков картины. Это традиционный реалистический портрет, герой которого не позирует, а наоборот, находится в состоянии задумчивости, в удобной позе, в комфортной и привычной для него обстановке. Но этот портрет не был бы врубелевским, если бы в образе Арцыбушева не чувствовалась внутренняя динамика, подобная скрученной пружине. Резковатый наклон головы, изломанный разворот плеч, мрачный взгляд из-под широких бровей — мысли героя далеки от созерцательности. Во время создания портрета Арцыбушева Врубель уже придумал своего «Демона».
Принцесса Грёза, 1896
Врубелевское панно «Принцесса Грёза» именуют самым известным панно Москвы. Оно создано на сюжет драмы в стихах Эдмона Ростана «La Princesse lointaine», в русском переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник получившей название «Принцесса Грёза». Премьера пьесы на русской сцене состоялась в январе 1896 года в Санкт-Петербурге. Романтическая история о возвышенном стремлении к любви и совершенной красоте, созерцание которой достигается ценой смерти, имела оглушительный успех у публики.
Живописное панно ныне экспонируется в зале Врубеля в Третьяковской галерее.
Царевна-Лебедь, 1900
Царевна с полотна Врубеля таинственна и загадочна, лицо её печально. Изображена Царевна-Лебедь на фоне спускающихся над морем сумерек, узкой полоски заката на горизонте и далёкого города (фоном послужили декорации к спектаклю — город Леденец, выполненные художником).
Картина посвященная персонажу оперы Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане» (по роману Пушкина). А. П. Иванов говорил об этой картине: «Не сама ли то Дева-Обида, что, по слову древней поэмы, «плещет лебедиными крылами на синем море» перед днями великих бедствий?», имея в виду персонаж из «Слова о полку Игореве». Александр Блок также очень любил эту картину и всегда держал её репродукцию в кабинете в Шахматове. Ею навеяно большое стихотворение с подзаголовком «Врубелю».
Живопись русских художников
Картина Михаила Врубеля «Пан». Холст, масло.
«Пан» единодушно признается вершиной если не всего творчества Врубеля, то его сказочной сюиты. Результат художественного труда часто непредсказуем и неожидан. Бывает, что художник месяцы, даже годы отдает взлелеянному замыслу, тщательно готовится, обдумывает, пишет и переписывает, но вещь так и не получается. А иногда великие произведения создаются внезапно, как бы экспромтом. «Пана» Врубель написал за два-три дня, взяв, со свойственной ему нетерпеливостью, холст с начатым портретом жены.
Говорят, что толчком послужило чтение рассказа Анатоля Франса «Святой Сатир». И свою картину художник назвал сначала «Сатир». Эллинский козлоногий бог и русский леший соединились на ней в одно лицо. Но больше в ней от лешего – и пейзаж русский, и облик Пана. Откуда этот облик, откуда взял художник эту примечательную лысую голову, круглое, бровастое, голубоглазое лицо, заросшее дикими кудрями?
Обычно у героев картин Врубеля сквозит портретное сходство с кем-нибудь из знакомых ему людей, и современники без труда угадывали, кто послужил прототипом. Но «Пана», кажется, не опознали; во всяком случае, никто не позировал для него художнику и не было никаких поисков типажа. Подсмотрел ли Врубель такого старика где-то в украинском селе или он просто вообразился ему лунной ночью при виде старого замшелого пня – неизвестно. Зато зрители разных поколений находят в «Пане» сходство с кем-то, кого они встречали и кого Врубель встретить никак не мог,– доказательство того, насколько этот сказочный дед жизнен и живуч.
А вместе с тем он совершенно фантастичен, он лесная нежить, олицетворение того, что мерещится и мнится заблудившемуся ночью. Начинает шевелиться седой пень, под косматым мхом завиваются бараньи рожки, корявая рука отделяется, сжимая многоствольную свирель, и внезапно открываются круглые голубые глаза, как фосфорические светлячки. Как будто откликаясь на беззвучный зов лесного хозяина, медленно выползает из-за горизонта месяц, голубым сиянием вспыхивает поверхность речки и маленький голубой цветок.
Леший – и душа, и тело этих перелесков и топкой равнины; завитки его шерсти подобны встающему полумесяцу, изгиб руки вторит изгибу кривой березки, и весь он узловатый, бурый, из земли, мха, древесной коры и корней. Колдовская пустота его глаз говорит о какой-то звериной или растительной мудрости, чуждой сознанию: это существо вполне стихийное, бесконечно далекое от той мучительной рефлексии, которая сводит судорогой могучие мускулы Демона.
Картина Пан единодушно признается вершиной если не всего творчества Врубеля, то его сказочной сюиты.
Говорят, что толчком послужило чтение рассказа А.Франса «Святой Сатир». В картине «Пан» эллинский козлоногий бог превращается в русского лешего. Сумерки. Еще синеют, отражая вечернее небо, воды маленькой речки, а в густой мгле за черным частоколом старого бора встает молодой румяный месяц. О чем-то шепчутся березы, но тишина незаметно завораживает природу, и вот начинают сверкать голубые, родниковой свежести глаза Пана.
Старый, морщинистый, с бездонными голубыми глазами, узловатыми, словно сучья, пальцами, он как будто возникает из замшелого пня. Фантастическую колдовскую окраску приобретает характерный русский пейзаж — безбрежные влажные луга, извилистая речушка, тонкие березки, застывшие в тишине опускающихся на землю сумерек, озаренные багрянцем рогатого месяца.
Здесь фигура и ландшафт составляют единство, друг без друга не мыслятся. И могут друг в друга превращаться. Стихия превращений, царящая в сказках, для картин Врубеля естественна, потому что в его живописи сняты перегородки между царствами природы, между живым ri неживым, между человеком и лесными тварями, стихиями и всем, что наполняет землю, воды и небо. Единая, общая жизнь во всем.
Федор Иванович Тютчев.
1835
Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул –
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальный гул…
Мотылька полет незримый
Слышен в воздухе ночном…
Час тоски невыразимой!..
Всё во мне, и я во всем!..
Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, темный, благовонный,
Всё залей и утиши.
Чувства мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!
Откуда этот облик, откуда взял художник эту примечательную лысую голову, круглое, бровастое, голубоглазое лицо, заросшее дикими кудрями? Обычно у героев картин Врубеля сквозит портретное сходство с кем-нибудь из знакомых ему людей, и современники без труда угадывали, кто послужил прототипом. Но «Пана», кажется, не опознали, во всяком случае, никто не позировал для него художнику.
Подсмотрел ли Врубель такого старика где-то в украинском селе или он просто вообразился ему лунной ночью при виде старого замшелого пня — неизвестно. Зато зрители разных поколений находят в «Пане» сходство с кем-то, кого они встречали, и кого Врубель встретить никак не мог — доказательство того, насколько этот сказочный дед жизнен и живуч. А вместе с тем он совершенно фантастичен, он лесная нечисть, олицетворение того, что мерещится и мнится заблудившемуся ночью. Кажется, что начинает шевелиться седой пень, под косматым мхом завиваются бараньи рожки, корявая рука отделяется, сжимая многоствольную свирель, и внезапно открываются круглые, голубые глаза, как фосфорические светлячки. Как будто откликаясь на беззвучный зов лесного хозяина, медленно выползает из-за горизонта месяц, голубым сиянием вспыхивает поверхность речки — маленький голубой цветок. Леший — душа и тело этих перелесков и тонкой равнины, завитки его шерсти подобны встающему полумесяцу, изгиб руки вторит изгибу кривой березки и весь он узловатый, бурый, из земли, мха, древесной коры и корней. Колдовская пустота его глаз говорит о какой-то звериной или растительной мудрости, чуждой сознанию.
Пан — в древнегреческой мифологии — божество стад, лесов и полей. Пан козлоног, с козлиными рожками, покрыт шерстью. Он известен своим пристрастием к вину и веселью. Он полон страстной влюбленности и преследует нимф. Нимфа Сиринга в страхе перед Паном превратилась в тростник, из которого Пан сделал свирель.
Пан как божество стихийных сил природы наводит на людей беспричинный, так называемый панический, страх, особенно во время летнего полдня, когда замирают леса и поля. Раннее христианство причисляло Пан к бесовскому миру, именуя его «бесом полуденным», соблазняющим и пугающим людей.
Вы еще не знаете где можно посмотреть Леденящие душу приключения Сабрины 1 сезон ? В этом случае следует воспользоваться специализированным ресурсом, который представлен по адресу
Пан в древнегреческих мифах - козлоногое существо с рожками и телом, покрытым шерстью. Это весёлое и проказливое божество стад, лесов и полей. Он мастер играть на тростниковой свирели, с которой никогда не расстаётся.
Пан, написанный Врубелем, не слишком похож на греческого бога, несмотря на козлиные ноги, рога и свирель. Зрителям чудятся в нём образы знакомых с детства героев сказок - Лешего, Лесовика, воплощённых в поверьях русского и иных славянских народов.
На картине у Пана лицо старика-крестьянина из русской или украинской деревни. Огромные, словно выделанные из крепких древесных пород руки натружены тяжёлой работой. В его ярких бирюзовых глазах стариковская отрешённая задумчивость. И окружающая его природа тоже знакома и близка - перелесок, кривые берёзки, болотца, поросшие мхом пни. Но сказочная тайна в том, откуда взялся этот неожиданный Пан, узловатый, как кряжистый пень, словно мхом, заросший седой шерстью. Куда устремлены, что увидели его пронзительные синие глаза? И отчего так тревожен выползающий из-за чёрного леса красновато-жёлтый серп месяца?..
|