Борис михайлович эйхенбаум биография. Литературный быт пушкинской поры Общая характеристика работы

Б. М. ЭЙХЕНБАУМ - ИСТОРИК ЛИТЕРАТУРЫ

Борис Михайлович Эйхенбаум (1886-1959) оставил яркий след в нашей науке. Его работы всегда вызывали споры и часто были на это рассчитаны. Всю жизнь боролся он против шаблонов мысли и слова, против на веру принятых взглядов и всякого рода эпигонства. В нем счастливо соединялись блестящее дарование исследователя, искусство художника слова и боевой темперамент полемиста. Героями его исследований были люди больших исканий, мучительных противоречий, трудного развития.

В размышлениях и разговорах о литературе Б. М. Эйхенбаум по разным поводам часто вспоминал одно суждение Н. С. Лескова, один эпизод из его биографии. Незадолго до смерти писателя М. А. Протопопов написал о нем статью, озаглавив ее «Больной талант». Лесков не был избалован вниманием и сочувствием, статья Протопопова была написана в благожелательном тоне, и писатель поблагодарил критика, но с оценкой своего литературного пути не согласился: «Я бы, писавши о себе, назвал статью не больной талант , а трудный рост ». Если бы Б. М. Эйхенбауму пришлось на склоне лет писать о себе статью, он тоже, возможно, захотел бы назвать ее по-лесковски: «Трудный рост».

Жизненные сложности начались с выбора профессии. Литературное призвание обнаружилось у Б. М. Эйхенбаума не сразу: в юности он учился в Военно-медицинской академии, серьезно интересовался музыкой и мечтал даже стать профессиональным музыкантом. К литературе он пришел после раздумий и колебаний. Хотя первая печатная работа Эйхенбаума появилась еще в 1907 году, главным делом его жизни литература стала только в предреволюционные годы.

Революционная эпоха поставила перед русской интеллигенцией трудные вопросы. Надо было определить свое место в жизни, ответить на ее новые требования. В 1922 году Б. М. Эйхенбаум писал: «Да, мы еще продолжаем свое дело, но уже стоим лицом к лицу с новым племенем. Поймем ли мы друг друга? История провела между нами огненную черту революции. Но, быть может, она-то и спаяет нас в порывах к новому творчеству - в искусстве и в науке?» .

«Порывы к творчеству» обозначились еще до революции. В годы учения в Петербургском университете Эйхенбаум занимался в пушкинском семинарии С. А. Венгерова, молодые участники которого резко критиковали университетскую науку за методологическую беспомощность, за подмену исторического изучения литературы психологическими характеристиками, за полное равнодушие к художественной специфике литературы, к вопросам поэтики. В статье 1916 года «Карамзин» Б. М. Эйхенбаум говорит о ложности «обычного историко-литературного метода», подводящего художника «под общие схемы умонастроения той или другой эпохи». Он стремится найти ключ к пониманию художественных принципов писателя и устанавливает неразрывную связь поэтики Карамзина с общефилософскими его суждениями. При этом писатель, по мысли Эйхенбаума, делает свое литературное дело сознательно, в полном соответствии с общим своим мировоззрением, со взглядами на мир и человека. На этих основаниях он строит свою поэтику. В искусстве писателя Эйхенбаум подчеркивает момент творческой энергии, «активное делание».

Представление об активной роли искусства и его творцов в жизни и в истории осталось у Эйхенбаума навсегда, зато тезис о неразрывности поэтики и философии в дальнейшем претерпел существенные изменения. Это было связано с деятельностью ОПОЯЗа (Общества изучения поэтического языка), к которому Б. М. Эйхенбаум примкнул в 1919 году, став одним из его главных участников, выдвинувших так называемый формальный метод в литературоведении. Стремясь утвердить понимание литературы как словесного искусства, ученые этой школы, и Б. М. Эйхенбаум в их числе, стали рассматривать литературное произведение как замкнутое в себе целое, как сумму (или систему) художественных приемов. Развитие литературы понималось как смена устаревших, потерявших свою действенность и ощутимость приемов господствующей школы иными приемами, которые в каждую эпоху культивируются «младшими», периферийными течениями литературы. Связь литературного развития с движением общей истории, с культурно-историческим процессом игнорировалась вовсе.

В поэтике писателя и каждого литературного произведения Б. М. Эйхенбаум и в период ОПОЯЗа по-прежнему видел явление закономерное, но теперь уже не спаянное с той или иной идейно-философской системой, а совершенно автономное, обладающее собственной закономерностью, собственной смысловой значимостью

как в целом, так и в отдельных элементах, вплоть до фонетических. Больше того: так как задача заключалась в том, чтобы возможно резче отделить художественное слово от речи деловой (научной, философской и т. п.), то на первый план были выдвинуты именно вопросы, связанные со звуковой формой, - вопросы ритма и метра, вокальной инструментовки и мелодики. В русле этих интересов лежит исследование Б. М. Эйхенбаума «Мелодика русского лирического стиха» (1922), а также его работы, посвященные «слуховому» анализу и в области художественной прозы. Не только в стихе, который «по самой природе своей есть особого рода звучание», но и в прозаических произведениях подчеркивает Б. М. Эйхенбаум «слуховой» элемент, «начало устного сказа, влияние которого часто обнаруживается на синтаксических оборотах, на выборе слов и их постановке, даже на самой композиции» («Иллюзия сказа», 1918). Стремление рассказывать и заставлять слушать, создавая таким образом иллюзию устного повествования, Б. М. Эйхенбаум видит у Пушкина-прозаика, у Тургенева, у Гоголя и в особенности - у Лескова, которого он считает «прирожденным сказителем».

С проблемами «сказа» связана и известная работа Эйхенбаума «Как сделана „Шинель“» (1919), в которой рассматриваются речевые приемы рассказчика, его «личный тон» и характеризуются принципы композиции, порожденные этой особой сказовой манерой. При этом автор подчеркивает содержательность, значимость формы произведения, которая проявляется даже в звуковой оболочке слова, в его акустической характеристике. Зато, с другой стороны, знаменитое «гуманное место» в «Шинели», то есть эпизод о молодом человеке, услышавшем, как в «проникающих словах» Акакия Акакиевича «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» звенели другие слова: «Я брат твой», - Б. М. Эйхенбаум рассматривает только как художественный прием в пределах контрастного, патетико-юмористического построения повести, оставляя в стороне общественные симпатии Гоголя, его моральные стремления и идеалы. Несколько лет спустя после статьи Б. М. Эйхенбаума А. Л. Слонимский в полемике с этой статьей справедливо отметил, что в размышлениях молодого человека открывается «та высокая точка созерцания, с которой автор смеется над миром» , а вслед за А. Слонимским известный исследователь Гоголя В. В. Гиппиус писал о том же «патетическом месте»: «Конечно, как и все в искусстве, и это место подчинено общему художественному

замыслу, и в нем, как в заключении «Повести об Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче», есть эффект контраста, но появиться в творчестве Гоголя такой именно эффект мог только тогда, когда он был психологически подготовлен... » .

Дело, однако, заключалось в том, что сторонники формального направления именно «точку созерцания» писателя, его жизненный опыт, его социальную позицию стремились обойти, потому что поставить произведение в связь с такого рода фактами значило для них подменить литературоведческий подход к этому произведению подходом биографическим, психологическим или каким-либо иным. Сказалась в статье о «Шинели» и та нарочитая заостренность, та полемическая бравада, которую формалисты так любили, особенно в ранний свой период, когда в спорах с противниками они, говоря словами Эйхенбаума, «направили все свои усилия на то, чтобы показать значение именно конструктивных приемов, а все остальное отодвинуть в сторону... ». «Многие принципы, выдвинутые формалистами в годы напряженной борьбы с противниками, - писал Эйхенбаум, - имели значение не только научных принципов, но и лозунгов, парадоксально заостренных в целях пропаганды и противоположения» .

Когда от анализа отдельного произведения Эйхенбаум переходит к монографическому изучению писателя, то и в этом случае он рассматривает его творчество как некое единое произведение, а самого автора - как проявление или воплощение литературных задач эпохи. Такой метод сказался в работах Б. М. Эйхенбаума 20-х годов «Анна Ахматова», «Молодой Толстой», и, пожалуй, ярче всего и статье «Некрасов» и в книге «Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки».

Эти работы имеют явно экспериментальный характер: автор с подчеркнутой демонстративностью устраняет личность писателя, особенности и случайности его индивидуальной судьбы, чтобы тем вернее увидеть ход истории, ее законы и «требования». «Он играл свою роль в пьесе, которую сочинила история» , - писал Эйхенбаум о Некрасове. Чтобы понять эту роль, нужно было прежде всего расстаться с распространенными мнениями о том, будто

у Некрасова «слабая форма». «Эти мнения, - считал Эйхенбаум, - свидетельствуют только о дурном эстетизме тех, кто их высказывает, - о примитивности их вкуса и об ограниченности их представления об искусстве» . И далее - анализ того «живого исторического факта», каким была некрасовская поэзия, приводил к выводу о том, что Некрасов был наделен исключительно тонким эстетическим чутьем и что именно поэтому у его музы, непохожей на ее классических сестер, была подсказанная временем своя художественная задача - сблизить поэзию с прозой, создав таким образом новый поэтический язык, новую форму.

Книга о Лермонтове кончается такими словами: «Лермонтов умер рано, но этот факт не имеет никакого отношения к историческому делу, которое он делал, и ничего не меняет в разрешении историко-литературной проблемы, нас интересующей. Нужно было подвести итог классическому периоду русской поэзии и подготовить переход к созданию новой прозы. Этого требовала история - и это было сделано Лермонтовым». Характерны здесь слова «нужно было» и «этого требовала история». В книге много подобных формулировок. «Поэзия должна была завоевать себе нового читателя, который требовал «содержательности». Белинский, который и был главой этих новых читателей в отличие от других критиков (Вяземский, Полевой, Шевырев), бывших представителями от литературы, приветствовал Лермонтова как поэта, сумевшего дать требуемое», - вот одно из характерных положений этой книги. Ее главная героиня - история, она выдвигает свои неумолимые требования (в данном случае устами Белинского). Лермонтов подчиняется им с такой полнотой и безраздельностью, точно его личная воля в этом не участвует.

Разумеется, в этой позиции Эйхенбаума было много уязвимого (сейчас это ясно без объяснений), но было в ней и нечто такое, что позволило увидеть в творчестве Лермонтова подготовку поэзии Некрасова, услышать ораторские интонации в его голосе, заметить принципиально важные черты его поэзии, его новое отношение к поэтическому слову, его пристрастие к речевым формулам - «сплавам слов» и многое иное, к чему мы теперь так привыкли, что даже и не связываем эти наблюдения с именем первооткрывателя, - лучшее доказательство прочности фактов, им найденных и утвержденных. Современный исследователь Лермонтова пишет о книге Эйхенбаума: «Эта на редкость талантливая,

10 -

скептически-холодная книга оказалась в конечном счете полезней, чем многие другие работы, лишенные ее методологических недостатков. Добытые Б. М. Эйхенбаумом знания о Лермонтове были учтены всеми современными нам лермонтоведами» .

Тот принцип изучения литературных фактов, который был применен в книге о Лермонтове и примыкающих к ней работах, таил в себе новый вопрос, неизбежно возникавший перед ученым и лишь на время им отодвинутый. Почему именно данный писатель - Лермонтов ли, Некрасов ли - выполнил то или иное «требование» истории, а не другой его современник? Почему история именно его сделала своим избранником и на его плечи возложила тяжкий груз своих задач? Почему именно он услышал ее голос? Уже в статье о Некрасове Эйхенбаум писал о том, что свобода индивидуальности проявляется в умении осуществить исторические законы, что индивидуальное творчество «есть акт осознания себя в потоке истории» . Так назревала потребность пристально рассмотреть, какие условия личной жизни, то есть те же общие законы, только преломившиеся в частной судьбе, готовят человека к выполнению исторических задач. Все эти вопросы Б. М. Эйхенбаум в наиболее развернутом виде поставил на материале творчества Льва Толстого, который, наряду с Лермонтовым, стал постоянным спутником его научной жизни.

К пониманию исторической актуальности Лермонтова Эйхенбаум, как увидим дальше, пришел не сразу. Актуальность Толстого ему была ясна всегда. В 1920 году в статье «О кризисах Толстого» Эйхенбаум строит такую схему: в педагогических статьях и затем в трактате об искусстве Толстой обосновывает искусство народное, простое, «детское» и резко выступает против традиционно «поэтических» образов, с комической серьезностью им перечисленных. В поэзии символистов все эти осмеянные Толстым грозы, соловьи, лунный свет, девы и т. п. «подверглись новой поэтизации». Не к Толстому ли, спрашивает Эйхенбаум, «вернемся мы в поисках нового „непоэтичного“ искусства?». Характерно, что, изучая стиль В. И. Ленина, Б. М. Эйхенбаум увидел в нем черты, близкие к стилю Л. Толстого. «Все, что носит на себе отпечаток «поэтичности» или философской возвышенности,

11 -

возбуждает в Ленине гнев и насмешку. Он в этом смысле так же аскетичен и суров, как Толстой» . Б. М. Эйхенбаум видел здесь не простое сходство, а историческое соприкосновение, особым образом подтверждавшее актуальность изучения Толстого в наши дни.

В жизни Толстого «акт осознания себя в потоке истории» был настолько бурным и трагически сложным, что ограничиться одной констатацией факта было уже совершенно немыслимо: биография сплелась с историей неразрывно. В работе над Толстым (а затем уже снова над Лермонтовым и другими писателями) Б. М. Эйхенбаум пришел к изучению фактов биографического характера, и это был новый этап его литературной работы, вытекавший из предыдущего, в нем как будто заложенный и в то же время его, в сущности, отвергавший, преодолевавший. Это уже был отход от формализма. В самом деле, литературные факты возводились теперь к социальному опыту писателя, к его общественной позиции, к борьбе социально-литературных сил, к широкому идейному движению эпохи. Словом, это был выход на историко-литературный простор, в то время как кругозор сторонников формальной школы был по неизбежности ограничен только «литературным рядом».

Преодолевалось, таким образом, то отрицательное, что содержалось в формальном методе - исключение литературы из активной общественной борьбы, утверждение автономности художественной формы. Зато сильная сторона этого метода - пристальное внимание к художественной структуре, к вопросам поэтики и стилистики - сохранилась у Эйхенбаума и в дальнейшем.

Переход к изучению произведения в связи с личным и общественным опытом писателя, с его биографией, а биографии - в связи с общественно-историческим процессом Эйхенбаум и сам воспринимал как новый этап своего пути. Потратив в свое время много усилий на обоснование формального метода, Эйхенбаум в 1928 году в предисловии к первому тому монографии о Толстом посвятил несколько очень ядовитых строк критикам, которые будут жалеть, что он от этого метода отошел. «Это те, - писал он, - которые прежде жалели, что я к нему «пришел»... Удивление этих рецензентов перед эволюцией литературоведения вызывает с моей стороны только недоумение перед их наивностью» .

12 -

На этом пути перед исследователем встали разнообразные и трудные вопросы. Только в пределах изучения Толстого можно видеть, как растут масштабы исследования, как появляются новые темы и новые подходы, как проблема Толстого поворачивается разными сторонами: то выдвигается на первый план «архаизм» и «патриархальный аристократизм» Толстого, то его помещичье-хозяйственные интересы, то декабристские традиции в его сознании, то его крестьянская суть. Характерно, что изучение молодого Толстого Б. М. Эйхенбаум предпринимал трижды и по-разному. В ранней книге «Молодой Толстой» в центре были вопросы «о художественных традициях Толстого и о системе его стилистических и композиционных приемов» . В первом томе монографии - вопрос о самоопределении Толстого в условиях «эпохи пятидесятых годов с ее социальными сдвигами, расслоениями, кризисами и т. д.», при этом биографические вопросы рассматривались «под знаком не „жизни“ вообще („жизнь и творчество“), а исторической судьбы, исторического поведения» . В последних работах, которые автору не довелось свести в цельную книгу, его больше всего занимали связи Толстого с передовыми движениями эпохи.

Словом, многое менялось, но одно оставалось неизменным. Историческое поведение писателя в исследованиях Б. М. Эйхенбаума - это всегда сложный и мучительный процесс, полный драматического напряжения, борьбы писателя с самим собою, с современниками, с единомышленниками, иной раз - с близкими людьми. Л. Толстой в работах Эйхенбаума разных лет находится с историей в необыкновенно трудных отношениях: иной раз он «ворчит» на нее, он ей сопротивляется, он не хочет «признать власть истории над собой»; иной раз, напротив, он страдает, чувствуя «не только приближение смерти, но и разобщение с историей, что для Толстого было равносильно смерти», и т. д. В итоге, в результате всех этих сложностей и этой борьбы, он выполняет ту великую задачу, которую только он и мог осуществить: «Крестьянская Русь, веками накопившая и свою силу и свое бессилие, и свою веру и свое отчаяние, и свою мудрость и свое горе, и свою любовь и свою ненависть, - должна была получить от истории право на голос. Толстой всем своим прошлым был подготовлен

13 -

к тому, чтобы история вручила это право именно ему» («О противоречиях Льва Толстого»).

Отношения с историей приобретали, по мысли Б. М. Эйхенбаума, особую сложность для тех писателей, которые в силу целого ряда личных и общественных причин не были подготовлены к бурной политической жизни 60-х годов, не были «идеологами» и «интеллигентами», а вошли в литературу как люди иного образования, иных навыков и традиций по сравнению с теми демократами-шестидесятниками, которые вели свое происхождение от Белинского. К таким писателям Б. М. Эйхенбаум относил и Л. Толстого и Лескова, а для более позднего периода и Чехова, многое объясняя в их литературно-общественной позиции и судьбе именно этой особенностью их жизненного опыта.

Что касается Толстого, то, отыскивая его генеалогию, определяя его «происхождение», Б. Эйхенбаум с годами все больше и больше укреплялся в мысли о глубоких связях Л. Толстого с дворянским освободительным движением. В докладе «Очередные проблемы изучения Л. Толстого» (1944) Эйхенбаум развил мысль об «историческом родстве жизненных и литературных позиций Толстого с декабризмом». «В лице Толстого , - писал он, - завершился исторический процесс эволюции декабристской идеологии , дойдя до величественного, хотя и трагического апофеоза - преклонения помещика перед патриархальным крестьянством» . Доклад заканчивался такими словами: «Должен заметить, что изложенная мною гипотеза выросла на основе статей Ленина о Толстом и является попыткой историко-литературной конкретизации его главных тезисов. Эти статьи порождают естественный и необходимый вопрос: какие исторические и литературные традиции сделали именно Толстого «выразителем тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России?» Весь мой доклад является попыткой ответить на этот вопрос». Эта попытка была продолжена и расширена в последующих работах, притом не только посвященных Толстому. Вопрос был поставлен широко - о роли исторических и литературных традиций освободительного движения в развитии русской литературы. Идеи и стремления, порожденные декабризмом и оказавшиеся значительными, хотя, конечно, по-разному, как для Лермонтова, так и для Л. Толстого, социально-экономические идеи петрашевцев, теория страстей Фурье и вообще широкий круг социально-утопических

14 -

идей - все это привлечено было Б. М. Эйхенбаумом для выяснения исторического значения изучаемых им писателей. Речь шла при этом одновременно и об идейной основе их творчества и о самом существе их художественного метода. Так, в социально-утопических идеях XIX века Б. М. Эйхенбаум видел общеевропейскую основу развернувшегося в литературе «психологизма», которому особенности русской жизни придали сугубо напряженный моральный характер. Это сказалось с особенной силой в толстовском методе «диалектики души», начало которому было положено «Героем нашего времени». «Диалектику души» у Толстого заметил и приветствовал Чернышевский, и он же увидел в романе Лермонтова подготовку этого метода. Так устанавливает Эйхенбаум внутреннюю близость идейно-творческих стимулов таких, казалось бы, разных художников и мыслителей, как Лермонтов, Чернышевский и Л. Толстой. Другой пример. В основе изображения внешности Печорина, в его портрете Эйхенбаум усматривает целую естественнонаучную и философскую теорию, послужившую опорой для раннего материализма, а за «Фаталистом», как он показывает, стоит философско-историческое течение, связанное с декабристской идеей «судьбы» и «провидения» и опирающееся на работы французских историков.

Все эти наблюдения были свежи и увлекательны, они обогатили нашу науку новыми фактами, оригинальными историко-литературными построениями, плодотворными гипотезами. В рецензии на книгу Эйхенбаума «Лев Толстой. Семидесятые годы», законченную им в 1940 году, Я. Билинкис хорошо определил весомость научных достижений автора, меру сделанного им: «... Особенности образного мышления, художественных идей Толстого исследователь стремился увидеть в их неразрывной связи со всем, чем жила эпоха, - с ее людьми и состоянием хозяйства, с ролью в семидесятые годы различных философских систем, педагогики, женского вопроса, интереса к прошлому... Самое время Толстого открывается в своей многосложности и многоцветности... Книга вышла в свет почти целиком такой, какой она сложилась за два десятилетия до этого. Но она не выглядит устаревшей именно потому, что к исходу тридцатых годов Эйхенбаум, проделав немалый и нелегкий путь, смог по-новому подойти к литературным явлениям» .

Этот новый подход предполагал сравнительное изучение разнородного материала, русского и зарубежного, литературного и внелитературного, он требовал широких параллелей, смелых сближений.

15 -

Иногда кажется, что эти сопоставления уводят автора далеко от главною предмета, что они превращаются в самоцель. Но в конце концов читатель с чувством эстетического удовольствия видит, как все нити вяжутся в один узел, начала сходятся с концами и из разнородных и разбросанных глыб возникает, как любил говорить Б. М. Эйхенбаум, «каменная кладка истории». Об этой стороне его метода применительно к изучению Л. Толстого Б. И. Бурсов пишет: «По богатству и широта привлекаемого материала, точности и остроумию сопоставлений... меткости ряда характеристик, общему изяществу стиля книги Б. М. Эйхенбаума ярко выделяются в громадной литературе о Толстом. В них много отступлений непосредственно от темы, большое место занимает демонстрация материала, иногда неожиданная, как правило сделанная необычно и увлекательно» .

Устанавливая связь литературных произведений и школ с идейными течениями времени, Эйхенбаум исходил из того, что «сами эти идеи рождены эпохой и составляют часть ее исторической действительности» .

Сравнительно-историческое изучение литературного материала нужно ему было и для того, чтобы вскрыть национально-исторические корни глубокого интереса русских писателей к тем или иным европейским теориям и веяниям. «Говоря о «влияниях», - писал он, - мы забываем, что иностранный автор сам по себе образовать нового „направления“ не может, потому что каждая литература развивается по-своему, на основе собственных традиций». Более того - он считал, что никакого влияния в точном значении этого слова вообще не бывает, потому что из иностранного автора может быть усвоено только то, что подготовлено «местным литературным движением» . Это была постоянная мысль Б. М. Эйхенбаума, и он настойчиво утверждал ее в разное время и по разным поводам. Так, много лет спустя после того, как написаны были приведенные строки, Б. М. Эйхенбаум, исследуя распространение социально-утопических идей в русской литературе 30-х годов, опять подчеркнул, что этот факт объясняется не влияниями со стороны, а тем, что «Россия в 30-х годах, с ее закрепощенным народом и загнанной в ссылку интеллигенцией,

16 -

была не менее, чем Франция, благодарной почвой для развития социально-утопических идей и для их распространения именно в художественной литературе, поскольку другие пути были для них закрыты» .

В начале 20-х годов, в пору принадлежности к формальной школе, Б. М. Эйхенбаум считал принципиально невозможным выход за пределы «литературного ряда». Потом, с конца 20-х годов и в особенности в последний период, выход в смежные области идеологии и непосредственно в общественную жизнь стал для Б. М. Эйхенбаума одним из самых надежных способов выяснения смысла литературных фактов, обнаруживающих свое историческое значение в движении идейных сил и стихий эпохи. Вот почему в настоящем сборнике работы этого наиболее плодотворного периода занимают главное место.

Важнейшим качеством Б. Эйхенбаума как ученого было ясное сознание, что истина неизвестна ему в последней инстанции и что данный этап его научного развития есть переход к последующему. Страстно отстаивая свои убеждения, он, однако, никогда не абсолютизировал своих теорий и любил говорить, что решить научный вопрос окончательно - это все равно, что закрыть Америку. Наука, считал он, «не поездка с заранее взятым билетом до такой-то станции, на место назначения». Он был глубоко убежден, что литературоведческие построения не могут оставаться неизменными, иначе надо было бы «объявить историю литературы наукой прекращенной, все выяснившей» . Известную свою книгу «Мелодика русского лирического стиха» Б. М. Эйхенбаум закончил словами: «теории гибнут или меняются, а факты, при их помощи найденные и утвержденные, остаются» . Конечно, слово «факты» не следует здесь понимать в примитивно эмпирическом смысле. Речь идет о таких явлениях, которые увидеть нелегко, которые открываются только пристальному взгляду исследователя. Умение видеть факты Б. М. Эйхенбаум всегда считал гораздо более важным в научной работе, чем установление схем, а в способности выдвигать гипотезы, подлежащие проверке и уточнению, видел драгоценное свойство первооткрывателей. Нужно сказать, что он сам превосходно владел этим искусством, и особенно ярко

17 -

оно проявилось у него, когда от имманентного анализа литературных фактов он перешел к социально-историческому их объяснению. При таком отношении к науке мог ли Б. М. Эйхенбаум догматически отстаивать то, что в результате внутренней эволюции оставлял позади? Разумеется, нет. В пройденных этапах своего пути он видел именно этапы, которые меняются в связи с закономерным, обусловленным жизнью, движением науки и сами подлежат историческому объяснению.

Б. М. Эйхенбаум всегда неуклонно следовал одному принципу: работать с живой опорой на современность. Чтобы начать исследовательское изучение Лермонтова, он должен был почувствовать связь его поэзии с современностью. Это не удавалось ему вначале, и он писал о Лермонтове таким нехарактерным для него впоследствии языком: «Трагичны его усилия разгорячить кровь русской поэзии, вывести ее из состояния пушкинского равновесия, - природа сопротивляется ему и тело превращается в мрамор». К этому месту в «Мелодике русского лирического стиха» автор сделал примечание: «В главе о Лермонтове я позволяю себе роскошь критического импрессионизма именно потому, что не чувствую опоры для восприятия его поэзии в современности, а без этой живой опоры, без общего ощущения стиля по могу изучать» (стр. 409). В литературном прошлом важно было открыть то, что живо для современности, в каждом явлении этого прошлого то, чем оно живо сейчас. С этого начинался для него суровый труд науки, до этого - «роскошь критического импрессионизма». История и современность, таким образом, у него сплетались неразрывно; задачу исторической науки (включая и историю литературы) он видел не в воссоздании замкнутых в себе эпох прошлого, а в изучении постоянно действующих законов исторической динамики.

На всем протяжении деятельности Б. М. Эйхенбаума главным предметом его литературоведческих изучений всегда оставалась история и главным героем его работ был писатель, умеющий слышать ее голос и чувствовать ее запросы. Не случайно Эйхенбаум стремился обнаруживать исторический смысл даже в казалось бы чисто личных, индивидуальных особенностях писателя. Так, в истолковании Эйхенбаума историческое объяснение получило «староверство» Лескова, его нелюбовь к «теоретикам», так же как и «чрезмерность» его стиля, его страсть к словесной игре, к народной этимологии. Особенности и закономерности художественной системы писателя всегда были в центре внимания Эйхенбаума, именно поэтому он не любил тех традиционных работ о «мастерстве», в которых оно рассматривалось просто как

18 -

личная одаренность автора, как уменье хорошо писать. Ему непременно нужно было вскрыть историческую основу и идейную почву этого «мастерства». В статье «О взглядах Ленина на историческое значение Толстого» Эйхенбаум особенно подчеркнул, что в ленинских статьях «вся проблема изучения Толстого была сдвинута с индивидуально психологической почвы на историческую» и «тем самым не только противоречивость Толстого, но и «наивность» его учений, казавшаяся просто личным свойством его ума, получила историческое обоснование» . Историческую основу находил Эйхенбаум и в своеобразном «артистизме» Тургенева, он понял эту черту не как личную позу, а как писательскую позицию, сложившуюся еще в 30-40-е годы и характерную именно для той эпохи . Эйхенбаум стремился показать, что история с ее задачами, законами и требованиями пронизывает не только творчество писателя, но и его быт, его личное поведение, мелочи и частности его жизни. «Чувство истории, - писал Б. М. Эйхенбаум, - вносит в каждую биографию элемент судьбы не в грубо фаталистическом понимании, а в смысле распространения исторических законов на частную и даже интимную жизнь человека» («Творчество Ю. Тынянова»).

Можно думать, что в стойкой привязанности Б. М. Эйхенбаума к этой теме было нечто личное. Он сам был наделен чувством особой, писательской ответственности перед историей, перед эпохой, перед современностью. Его восхищала писательская уверенность Толстого, сказавшего однажды: «Весь мир погибнет, если я остановлюсь». Для научного творчества ему нужны были исторические подмостки. Взгляды Б. М. Эйхенбаума изменялись, он считал это совершенно естественным, но на каждом этапе своего пути он отстаивал свою сегодняшнюю мысль и в этом опять-таки видел свой писательский долг перед современностью. Это чувство долга сказалось и в том, что Б. М. Эйхенбаум стремился к работе, рассчитанной не только на знатоков, но на самый широкий круг читателей. Он любил работу практическую, прикладную, «ремесленную» и самому понятию «ремесло» придавал высокое значение. Одну свою статью, посвященную современным задачам литературоведения, он озаглавил: «Поговорим о нашем

20 -

В одном из автобиографических набросков Б. М. Эйхенбаум писал: «Человек молод до тех пор, пока он живет чувством исторической стихии... ». Это чувство никогда не покидало его, оно стало чертой его личности и сказалось во всем - даже в особенностях его литературного стиля, соединяющего в себе черты патетики и иронии. Патетика понятна, она порождена чувством истории, сознанием ответственности перед эпохой. Но почему возникла ирония? А ведь она пронизывает многие страницы научных сочинений Эйхенбаума. Иногда это кажется странным, в особенности когда речь идет о таких гигантах литературы, как Толстой. В статье «О противоречиях Льва Толстого» Б. М. Эйхенбаум, анализируя одну толстовскую страницу из дневника, пишет о ней таким языком: «В начале этого же (1896-го - Г. Б. ) года Толстой, жалуясь на упадок духа, обратился к богу с замечательной речью, требуя особого к себе внимания и диктуя ему свои условия». И далее, после дневниковой записи, содержащей это обращение к «отцу моей и всякой жизни», Эйхенбаум продолжает все в том же духе: «Бог, как водится, ничего не ответил на это трогательное старческое послание». Подчеркнутое слово объясняет, откуда здесь появилась ирония. Автор растроган и восхищен трагической героикой гениального человека, который и в старости чувствует всю полноту исторической ответственности за свое личное поведение. Но, подобно тургеневскому Базарову, боявшемуся «рассыропиться», Эйхенбаум как огня страшился чувствительности и «восторгов» и не позволял себе впадать в лиризм. Чувство «исторической стихии» порождало внутреннюю патетику, ирония целомудренно скрывала ее. В органическом сочетании этих противоречивых элементов заключалась важная и характерная черта литературной манеры и самой жизненной позиции Бориса Михайловича Эйхенбаума.

Глава первая. Характеристика "малой прессы" и цензуры 1870-80-х годов

1.1. Периодика в 1870-1890-е годы.

1.2. Издатель и редактор в 1870-1890-е годы.

1.3. Читатель «малой прессы».

1.5. Тематика и жанры «малой прессы».

1.6. Плагиат и заимствование как нормы литературного быта.

1.7. Конкуренция как норма литературного быта «малой прессы».

1.8. «Малая пресса» и цензура.

Глава вторая. А.П. Чехов и «малая пресса». Литературный быт и текст конец 1870 - середина 1880-х годов).

2.1. «Стрекоза».

2.2. «Зритель».

2.3. «Будильник».

2.4. «Москва», «Волна».

2.5. «Свет и тени», «Мирской толк».

2.6. «Развлечение».

2.7. «Московский листок».

2.8. «Новости дня».

2.9. «Осколки».

2.10. «Петербургская газета».

Глава третья. Особенности отражения литературного быта эпохи в текстах авторов «малой прессы» 1880-х годов и А.П. Чехова.

3.1. Тексты, в которых представлен процесс создания произведений.

3.2. Тексты, в которых представлен образ автора - сотрудника «малой прессы»

3.3. Тексты, используемые как средство борьбы с изданиями-конкурентами

3.4. Восприятие «малой прессы» читателем и образ читателя.

3.5. «Комплексные тексты».

Глава четвертая. «Малая пресса» и «большая» литература 1880-90-х годов. (К вопросу об их соотношении).

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Литературный быт 1880-х годов. Творчество А.П. Чехова и авторов "малой прессы"»

В разное время исследователи отмечали, что понять творчество Чехова вне литературной среды «малой прессы» и «физиономии» изданий массовой литературы, где начинал Чехов-писатель, нельзя. «Всякий писатель пишет в определённой среде и для определённой среды, и поэтому изучать его надо в его естественном окружении» - писала Л.М. Мышковская ещё в 1929 году, когда в отечественном литературоведении начал определяться интерес к проблеме литературного быта как теоретической проблеме.

Сама генеалогия новаций Чехова-писателя, особенно в ранний период, предстаёт гораздо нагляднее в сопоставлении с произведениями наиболее близкого Чехову литературного ряда - «малой прессы», тексты и быт которого строились по своим законам. При этом оказываются интересны тексты авторов различной творческой одарённости и судьбы. Только в таком контексте и можно пытаться понять, в каких условиях и на каком фоне происходило формирование Чехова-писателя на раннем этапе, за счёт чего его тексты почти с самого начала выбиваются из этого ряда. Но всё это чрезвычайно важно и для понимания литературной ситуации конца XIX века - изменений в литературной иерархии и взаимозависимости, взаимопроникновения разных пластов литературы, а значит, и взаимоотношений писателя и читателя.

Изучить литературный фон необходимо ещё и потому, что невниманье к нему приводит к неточностям, граничащим иногда с историко-литературными

Г) заблуждениями» - отмечал А.П. Чудаков. Сегодня совершенно очевидно, что важно исследовать не только литературный фон, но и литературно-бытовой материал в целом, вбирающий в себя и литературный фон, и литературную среду, без чего трудно надеяться исторически верно оценить новаторство Чехова. Многие процессы в литературе предыдущих эпох не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению.

1 Мышковская Л. Чехов п юмористические журналы 80-х годов. М.: Московский рабочий, 1929. С.27.

2 Чудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение. М.: Наука, 1986. С. 7.

Введение понятия «литературный быт» позволяет выйти за рамки только литературной среды, литературного фона, так как оно оказывается шире. Классическое определение понятию дано Ю.М. Лотманом в словарной статье «Литературного энциклопедического словаря»: «Литературный быт - особые формы быта, человеческих отношений и поведения, порождаемых литературным процессом и составляющие один из его исторических контекстов. <.> Л.6., не являясь определяющим фактором литературной эволюции, может играть весьма существенную роль в динамике литературного процесса»3. В этой статье отмечены значимые для понятия «литературный быт» связи литературы и поведения, литературы и бытового контекста, дано определение понятию «литературный факт», введённому в научный обиход Ю.Н. Тыняновым.

В настоящее время в словарях литературоведческих терминов как правило статья «литературный быт» отсутствует вовсе или понятию даётся определение, оторванное от его функционального применения в рамках 4 истории или социологии литературы.

Говоря сегодня о литературном быте, можно рассматривать его как некий поведенческий текст (в широком смысле), который может определять стиль писателя или существенно влиять на него, иногда просто заставляет писать и жить по уже созданным шаблонам-клише (как поведенческим, так и литературным) или же, наоборот (как в случае с Чеховым), может стать точкой «отталкивания», стимулируя развитие писателя и человека через отрицание и пародирование устоявшихся клише, побуждать к их разрушению и отказу от них. Впрочем, по мнению Д.Н. Овсянико-Куликовского, никакие шаблоны и клише (жанровые, языковые, поведенческие) не страшны настоящему таланту, так как «психологические условия художественной работы таковы, что, вопреки всяким шаблонам, выдвигают вперёд индивидуальность писателя: если она

3 Лотман Ю.М. Литературный быт//Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 194.

4 Ср., например, определение, данное понятию «литературный быт» Ю.Б. Боревым: «.жизненные обстоятельства и детали (вплоть до мельчайших) повседневной жизни автора в окружающей его среде (в первую очередь литературной среде); общие особенности и конкретные детали повседневной жизни литераторов» (Борее Ю.Б. Эстетика. Теория литературы: Энциклопедический словарь терминов. М., 2003. С. 224). сильна и оригинальна, то никакой шаблон ей не страшен; если она слаба и бесцветна, то, всё равно, и без шаблона она не создаст ничего оригинального и значительного» 5.

Условия газетно-журнальной работы в рамках «малой прессы» чеховского времени были таковы, что шаблоны и клише на разных уровнях воспринимались как своеобразная норма, эталон для вновь приходящих литераторов и «подёнщиков» со стажем. Выход за пределы представлений о поведенческом или литературном эталоне вызывал, по признанию Чехова, неприятие: «Нужно дуть в рутину и шаблон, строго держаться казёнщины, а едва журнал или писатель позволит себе проявить хоть на пустяке свою свободу, как поднимается лай» (П., 3, 64).

Чтобы не потерять своё лицо и каким-либо образом вырваться из сетей шаблона, «настоящий талант», который оказывался в этой среде, просто вынужден был искать свой путь, свои формы, свой язык (как литературный, так и поведенческий). И новаторство писателя в этом случае очень часто бывает связано именно с разрушением устоявшихся литературных форм и клише, а также стереотипов, связанных с определённым положением писателя на иерархической лестнице. Так, В.В. Билибин в письме от 7 марта 1887 года убеждал Чехова: «.Вам необходимо немедленно писать крупное, чтобы выйти из роли, Вам не подобающей, «подающего большие надежды» (курсив мой - Э.О.). Такая роль долго не должна продолжаться для истинно талантливого человека, каким я считаю Вас» б.

Попыткой выхода на иной уровень в литературной иерархии среди писателей чеховского окружения можно считать эксперименты того же В.В. Билибина в области драматургии (преимущественно он писал фарсы, водевили и одноактные пьесы), а также опыты H.A. Лейкина в жанре романа. Вопрос в том, всегда ли написание «крупной вещи», само по себе способно повлиять на положение автора в литературной иерархии? Представляется, что

5 Овсянико-Куликовский Д.Н. История русской интеллигенции T.9. 4.3. СПб, 1911. С.53.

6 ОР РГБ. Ф. 331. К. 36. Ел. хр. 75-6. Л. 12. далеко не всегда. В конкретной исторической ситуации рубежа 70-80-х годов XIX века, когда начинал Чехов и многие его ровесники, существенным оказывалось уже то, в каких журналах (т.е. в какой среде) дебютировали и закреплялись новые авторы. В эти же годы сформировалась особая иерархия изданий в рамках «малой прессы», и сотрудничество автора с тем или иным изданием нередко играло большую роль в создании его репутации.

Под «литературным бытом» следует также понимать систему поведенческих стереотипов во взаимоотношениях литераторов между собой, в отношениях писателей и власти, писателей и читателей, сами формы существования писателей (в 1880-1900-е годы - это преимущественно форма жизни текущей литературы, проходящей в редакциях газет и журналов, реже литераторские обеды и вечера, кружки и салоны как форма своеобразной коммуникации), а также творческое поведение писателя.

Впервые к проблеме «литературного быта» и необходимости его изучения в рамках истории литературы обратился в 1927 году Б.М. Эйхенбаум в статье «Литература и литературный быт»: «Перед литературной наукой встала новая теоретическая проблема - проблема соотношения фактов литературной эволюции с фактами литературного быта. Проблема эта не входила в построение прежней историко-литературной системы просто потому, что самое положение литературы не выдвигало этих фактов. Теперь их научное освещение стоит на очереди, потому что иначе самый процесс в том виде, как он соверу шается на наших глазах, не может быть понят» .

Л.Я. Гинзбург, ученица Эйхенбаума, вспоминала, как возник сам интерес учителя к явлениям «литературного быта»: «.оказалось, что стоявшие на очереди исторические, эволюционные задачи не поддаются решению имманентным методом. Так начался кризис школы. <.> Для Эйхенбаума первоначальным выходом из переставшей удовлетворять имманентности был выход в

7 Эйхенбаум Б.М. Литература и литературный быт // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Маршрут в бессмертие. М.: Аграф, 2001.С.52. теорию литературного быта, он начинает её разрабатывать с середины 20-х годов» .

В 1928 году вышла составленная В.А. Фейдер книга «А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам»9, возможно, как ответ на поставленную Эйхенбаумом теоретическую задачу (но и как синхронно возникшая потребность развивающегося уже в самостоятельное литературоведческое направление чеховедения) ,0.

В предисловии к изданию В.А. Фейдер пишет о принципе подбора материала, но не даёт определения понятию «литературный быт». Впрочем, из текста предисловия можно понять, что для Фейдер это прежде всего «материальная и моральная обстановка, окружающая писателя и опреде-ля<ющая> характер его творчества и его литературных замыслов», а также «внешний процесс писательства» 11.

Книга Фейдер сделана в жанре «монтажа» воспоминаний и писем, ставшего после работ Н.С. Ашукина и В.В. Вересаева о Пушкине, по свидетельству С. Рейсера, «необычайно популярной и ходкой формой». В ней выборочно приведён и тематически подобран эпистолярный и мемуарный материал. Практически никаким комментарием этот «монтаж» не снабжён - факты должны говорить сами за себя.

Отбор фактов, доступных Фейдер («свидетельство авторов о самих себе и их современников, переписка, воспоминания, дневники, записные книжки и т.п.» 12), производился жёсткий, о чём она и сообщает в предисловии: «Всё сомнительное, апокрифическое и анекдотическое, не поддающееся проверке,

8 Гинзбург Л.Л. Записки. Воспоминания. М., 2003. C.44I -442.

9 Начиная с 1930-х гг. и до конца 1980-х гг. книга «А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам» (Л., 1928) и её автор были выведены из научного обихода. Когда же о книге вспомнили, то даже не знали, кто её автор - мужчина пли женщина. (См.: Кузичева А.П. Чехов о себе и современники о Чехове (Легко ли быть биографом Чехова?) // Чеховиана. Чехов и его окружение. М.: Наука, 1996. С.23; Среди великих: Литературные встречи / Сост., предисл. коммент. М.М. Одесской. М.: РГГУ, 2001. С. 7).

10 Нужно заметить, что в это же время возникает музеи А.П. Чехова, собирается материал по истории чеховской литературной эпохи, в том же 1929 году выходит труд И.Ф. Масанова «Чеховиана. Вып.1. Систематический указатель литературы о Чехове и его творчестве».

11 А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. / Сост. Вал. Фейдер. Л.: Academia, 1928. C.V1I.

12 Там же. C.VI. мы отбрасываем, как излишний балласт, а если и допускаем, то лишь с соответствующей оговоркой. Но, и из очищенного таким образом биографического архива, мы делаем новый отбор, откладывая в сторону то, что органически не связано с литературной деятельностью Чехова» 13.

С позиций современного знания можно заметить, что критерии отбора материалов в книге сомнительные. Да и сам жанр такого рационального и жёстко ограниченного «монтажа» не может в полной мере отразить картину литературного быта любого времени, любой эпохи.

Принятый Фейдер принцип изложения литературного и биографического материала подвергся критике уже в 1929 году со стороны Цезаря Вольпе, который в статье «Теория литературного быта» оценивал работу Фейдер так: «.читатель, обладая монтажом, к документу не обращается, сохраняя, однако, иллюзию владения документом. Так, напр<имер>, из Чехова, составленного В. Фейдер, читатель вынесет совершенно ложное убеждение своего знакомства именно с Чеховым. Между тем, он только" на шкуре Чехова познакомился с В. Фейдер» 14. Представляется, что это не совсем так.

Задачей В.А. Фейдер было не столько описать жизнь и творчество Чехова, «познакомить» читателя с Чеховым в быту (эту функцию в большей степени выполняют книги в другом жанре - биографии, к тому же к 1929 году было написано несколько биографий Чехова - Ф.Г. Мускатблита, A.A. Измайлова и биографические заметки М.П. Чехова), а попытаться представить общую картину именно литературного быта, в котором существовал Чехов, дать возможность увидеть его характерные черты. Именно об этом В.А. Фейдер написала в предисловии к книге: «Мы воздержимся от искушения "объять необъятное" и не станем писать физиологию творчества. Наша задача - лишь ввести читателя в эту интересную тему и наметить один из путей к возможным обобщениям в области литературного творчества. С этой целью мы попытаемся проследить, как работали наши писатели, как, под влиянием внешних обсто

13 А.П. Чехов, Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. С.VII.

14 Вольпе Ц. Теория литературного быта // За марксистское литературоведение. Л.: Academia, 1930. С. 149. ятельств и взаимодействия их с психическим миром художника, создавались тс или иные "творческие сочетания "»

Никак не прокомментированные воспоминания, фрагменты писем, документы, не могут дать полную объективную картину литературного быта. Книга Фейдер и не могла быть полной по ряду причин: многие из известных теперь материалов тогда были просто недоступны её автору (отчасти потому, что некоторые материалы ещё принадлежали современникам Чехова, другие не были найдены, а многие мемуары вообще не были ещё написаны). Однако Фейдер была первой исследовательницей, предпринявшей подобное издание на материале чеховской эпохи. Благодаря этой работе стали, во-первых, в извест ной мере доступны материалы воспоминаний, появившихся в периодике 1910-х годов и потом так и не переиздававшихся *; во-вторых, подобранный тематически материал давал возможность в некоторой степени оценить влияние на творческую эволюцию Чехова «внешних обстоятельств», т.е. газетно-журналь-ного литературного быта, и увидеть хотя бы в первом приближении, каков характер зависимости от него в разные периоды жизни и творчества писателя. А ведь именно это влияние является одним из аспектов изучения литературного быта.

Критика Ц. Вольпе представляется весьма ценной: он отмечает как недостатки, так и достоинства теории «литературного быта», и помогает понять многие положения этой теории, открывает её первоистоки и обнаруживает параллели. Так, Вольпе подробно разбирает теорию Л. Шюккинга о роли социального заказа в литературе, дополняя её важными замечаниями. Разбирает не случайно, а в связи с тем, что «В.М. Жирмунский и Н.Я. Берковский противопоставляют "литературному быту" Б.М. Эйхенбаума с их точки зрения стройную систему шюккинговской социологии» 16.

15 Л.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. С. V-VI.

Книга «Л.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам» вышла тиражом 5000 экземпляров.

16 Вольпе Ц. Указ. соч. С. 150.

В 1928 году Н.Я. Берковский перевёл ряд статей профессора Лейпциг-ского университета Людвига Шюккинга 1910-1920-х гг. и книгу «Социология литературного вкуса» («Die Soziologie der literarischen Geschmacksbildung»), посвящённых англо-саксонскому эпосу и драме эпохи Шекспира, а В.М. Жирмунский написал к ней предисловие. В нём Жирмунский обозначил основные черты теории Шюккинга: «Автор исходит из факта эволюции художественных вкусов, который обыкновенно объясняют "духом эпохи". Подвергая это понятие социологической критике, Шюккинг устанавливает наличие для каждой эпохи социологически дифференцированных читательских групп, различных по своим художественным симпатиям и вкусам. Изменение вкуса обусловлено

11 борьбой между этими социальными группами» . В.М. Жирмунский, соотнося теорию Шюккинга и теорию «литературного быта», отмечает, что «круг социологических интересов Шюккинга гораздо более широк, и выбор предмета исследования определяется строго продуманной и обоснованной методологической системой: вопросы профессионального быта писателей («литературного быта»), с этой точки зрения, являются лишь одним из элементов быта социального, которым обусловлена для Шюккинга эволюция художественного вкуса в социологически дифференцированных читательских группах» 18.

Понятно, что динамика литературного процесса зависит не только от характера связи «читатель-писатель» и социального заказа или «литературного вкуса» этого читателя. (Хотя изучение этой проблемы необходимо именно в рамках литературного быта, но оно не ставилось Б.М. Эйхенбаумом в качестве основной задачи). Ц. Вольпе справедливо замечает: «Конечно, литературные вкусы влияют на развитие литературы, но здесь вопрос только о роли читателя. Литература в свою очередь строит вкус общества <. .>. Следовательно, налицо только взаимодействие» 19.

17 Жирмунский В.М Предисловие// Шюккинг Л. Социология литературного вкуса. Л.: Academia, 1928. С.8.

18 Там же. С. 11.

19 Вольпе Ц. Указ. соч. С. 150.

Преодоление «теории литературного быта» (а на самом деле дальнейшее развитие и расширение проблематики за счёт введения чёткой исторической или историко-социологической координаты, важность чего спустя многие десятилетия подтвердилась) Вольпе видит «в рассмотрении фактов, изучаемых этой теорией, в ряду всех тех условий и явлений, которые образуют историческую среду, современную изучаемому литературному факту» 20.

Важно, что в своей статье Ц. Вольпе отмечает и неопределённость понятия «литературный быт», предложенного Эйхенбаумом, «ибо нечёткий

21 термин этот объединяет явления в существе различные» . Вероятно, в 1920-е годы дефиниция ещё не сложилась.

Литературный быт - это формы литературной работы и литературной в частности, журнальной) борьбы и формы профессионального быта писателя.

Это вопрос: "Как быть писателем?" В таком виде Эйхенбауму первоначально

00 открылось значение "многообразных исторических связей и соотношений"»"", -вспоминала Л.Я. Гинзбург.

При том, что для каждой литературной эпохи, даже для каждого пласта литературы существует свой литературный быт, своя система кодов и клише, можно дать некое общее определение литературного быта как способа структурирования жизни литераторов, при котором создаются определённые критерии и требования, соблюдаемые или нет в жизни.

Литературный быт <.>- это та повседневная бытийная реальность, в рамках которой происходит непрекращающийся процесс творения литературы как реальности отражённой. <.> Текст жизни, пропущенный сквозь текст литературного быта, превращается в текст литературы, который в свою очередь, может в "отражённом", т.е. обогащенным новыми смыслами виде вновь сделаться текстом жизни», - пишет современный исследователь О.Р. Демидова. Далее она же отмечает: «Процессы подобного рода становятся

20 Вольпе Ц. Указ. соч. С. 168.

21 Там же. С. 157.

22 Гинзбург Л.Я. Указ. соч. С. 441. особенно активными в ситуации повышенной "плотности" и смысловой нагруженности литературного быта, как правило, являющейся результатом социальных и/или культурных сдвигов, переломов, катастроф» 23.

Что как не культурный слом, сдвиг в русском обществе - период 1870- 1880-х годов (т.е. начало творческого пути Чехова и многих его ровесников)? Именно в эти годы происходит смена социокультурных парадигм, меняется восприятие литературы и литературной деятельности, отношение к литературе и её функции в разных слоях общества. На видное место выходят газетно-журнальная литература и, следовательно, быт этой среды.

Особенностью 1870-1880-х годов было то, что именно в эти десятилетия обострился процесс взаимопроникновения на разных уровнях различных социальных групп и слоев, текстов жизненных и литературных, разных платов литературы, что не могло не отразиться на самих участниках литературного процесса, на текстах этой эпохи, принимавших правила игры того пространства деятельности, в которое они оказывались включены, а затем которые оказывались следствием таких, а не других условий. В 1870-1880-е годы меняется система общественных и литературных представлений и критериев. «То, что в одной эпохе является литературным фактом, то для другой будет общеречевым бытовым явлением, и наоборот, в зависимости от всей литературной системы, в которой данный факт обращается» 24, - писал Ю.Н. Тынянов.

В эти годы особое значение приобретает так называемая «малая пресса», привлекшая нового - массового, демократического по статусу - читателя и сформировавшая новый тип писателя, обслуживавшего эту читательскую группу. Литературный быт как необходимое первичное структурирование жизни этого литературного пласта обусловливал и появление определённого типа текстов, со своим языком, со своей образностью.

23 Демидова O.P. Метаморфозы в изгнании: Литературный быт русского зарубежья. СПб., 2003. С. 13, 14-15.

24 Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 273.

Интересно изучить как общие закономерности, механизмы взаимовлияния литературного быта и литературы, так и процессы, специфические для чеховской эпохи (прежде всего, в рамках «малой прессы») и связанные с изменившимся статусом писателя, с особой ролью конкуренции и зависти как форм писательского быта, а также с взаимовлиянием и взаимопроникновением текстов «малой прессы» и «большой» литературы на собственно литературном и литературно-бытовом уровнях.

Как пишет В.Б. Катаев, «Чехов, подобно Пушкину, жил и формировался как писатель в эпоху, когда литературное искусство совершало крутой поворот. Поиски новых героев, сюжетов, жанров, новой манеры разговора с читателем отразились в творчестве целого литературного поколения. В 80-е годы зарождалось и оформлялось многое из того, что позже составило наиболее характерные черты русской литературы XX века (курсив мой - Э.О.)» ~ . Особенно значимой является социальная и функциональная неоднородность литературного поколения 1870-80-х гг., даже количественно создавшая такую иерархию, которую нельзя было не учитывать и не замечать в повседневной литературной жизни, а затем и в истории этого периода.

Весьма важным для истории литературы представляется изучение взаимовлияния литературного быта и текста - бытописания и «текстуализации» быта. O.A. Проскурин в книге «Литературные скандалы пушкинской эпохи» ставит подобную задачу даже шире - не только в контексте литературы, а культуры вообще, что актуально для постановки подобной темы и в отношении

Чехова: «Изучение литературного быта <.> намечает перспективы для демистификации литературы, не для редукции её до пункта пересечения противоборствующих социальных сил, а для изучения путей "текстуализации" культуры - явление, осмысление которого является насущной задачей

26 гуманитарных дисциплин» .

25 Спутники Чехова / Собрание текстов, статьи, комментарии В.Б. Катаева. М., 1982. С. 7.

26 Проскурин O.A. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000. С. 16.

Проблема соотношения литературы и литературного быта определённой эпохи сегодня становится особенно актуальной и в историко-литературном плане. Многие процессы, происходившие в литературе и в литературном быте разных эпох, не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению. Так же, как меняется фактура, стиль одежды, меняются и формы литературного быта, но действие механизмов, обусловливающих их повторение и функционирование, как и общие схемы, матрицы человеческих отношений, остаются практически неизменными.

Итак, для каждой литературной эпохи характерны свои тексты и, соответственно, свой поведенческий арсенал. Важно отметить, что литература конца XIX века принадлежала в силу разных (прежде всего социальных) причин к трём культурным пластам, которые обслуживали различные социальные группы читателей, различные вкусы. Соответственно, язык, тексты и литературный быт этих трёх пластов литературы - «большого», «срединного» (беллетристика) и «низового» (массовая литература) различались.

В чём же заключается специфика литературного быта в чеховскую эпоху? Какие элементы составляют литературно-бытовые отношения в 1880-1890-е годы?

Это особые взаимоотношения, цепочки микросвязей «читатель - писатель (автор юмористических изданий)», «редактор - читатель» (редакторская политика), «писатель - редактор, издатель», взаимоотношения литераторов между собой (проблемы конкуренции и борьбы за определённую нишу и т.д.), и определявшая многое цепочка взаимоотношений «писатель, редактор - власть (цензура)».

По сложившемуся стереотипу, понятие литературный быт ассоциируется непременно с пушкинской эпохой, с кружками и салонами 1820-1830-х годов. В чеховское время в качестве аналогичных форм литературного быта - при той же их необходимости - продолжали существование литературные вечера, общества, обеды, кружки и салоны. Таким образом реализовывалась потребность, психологическая и социальная, в общении людей одного круга, одного рода деятельности. Но в среде авторов юмористических изданий в 1880-е годы они были во многом формальным элементом литературного быта с его ориентацией на подобные встречи, вечера, салоны авторов «большой» литературы, откуда они брали основные образцы структурирования собственной жизни. Зачастую задачи, стоящие перед членами салонов авторов «большой» литературы, как-то: отбор и обсуждение литературных новинок, полемика по вопросам литературы и искусства, - не являлись первостепенными для участников кружков «малой прессы». Безусловно, «вторники» В.А. Гольцева 18801890-х гг., на которые собирались П.Д. Боборыкин, В.И. Вернадский, И.Ф. Горбунов, H.H. Златовратский, A.A. Мануйлов, П.Н. Милюков, Н.К. Михайловский, Г.И. Успенский, Н.В. Шелгунов, существенно отличались по содержанию от «столешников» В.А. Гиляровского, где бывали JI.H. Андреев, В.Я. Брюсов, И.А. Бунин, В.Г. Короленко, А.И. Куприн, A.C. Суворин, В.М. Дорошевич, Н.М. Ежов, A.C. Лазарев (Грузинский), И.И. Барышев (Мясницкий), A.M. Па-зухин, Н.Д. Телешов, и проходивших в те же годы. И это отличие было связано как с составом участников, так и с характером и целями этих собраний. Судя по большому количеству разнообразных кружков, обществ и т.п., необходимость, потребность в подобных встречах, вообще в объединении литераторов по ремесленному признаку была немалая ~ . Однако перед авторами «малой прессы» (в отличие от авторов «большой» литературы) не стояла проблема качественного отбора публикуемого материала, их отношение к творчеству как ремеслу и преобладание количества литературной продукции над качеством во многом определяли разницу в понимании задач писательских объединений авторами массовой и «серьёзной» литературы.

27 А.Р. Кугель, например, писал: «Взаимная тяга литературных деятелей, а особенно совершенно беспризорных газетных работников, однако, давала себя чувствовать. Необходимость к.-л. солидаризации интересов, профессионального общения - явления настолько неистребимые, что даже толстовско-победоносцевский автократический дух ничего с этим не мог поделать». (Кугель А.Р. Литературные воспоминания (1882- 1896 гг.). Пг.; М., 1923. С. 136).

Но и кружки авторов «большой» литературы конца XIX века не могли выполнять функции кружков, салонов и обществ 1820-1830-х годов. Попытки восстановить прежнее значение кружков и салонов предпринимались особенно активно в 1890-1900-е годы. Даже именование обедов беллетристов «Арзамас» (с очевидной аллюзией на известное общество пушкинского времени), по свидетельству И.Н. Потапенко было «пришпиленным» и «ничем не оправдываемым». Вечера, по воспоминаниям современников, как правило, ограничивались одними разговорами окололитературного характера, изредка обсуждением литературных новинок, т.е. максимально «обытовлялись». Поэт И.А. Белоусов описывает собрания у Д.И. Тихомирова (секретаря «Детского чтения», с 1894 года - редактора-издателя) так: «Никаких чтений и докладов на «Субботах» не было, а просто за ужином велась беседа на темы о литературной и педагогической жизни Москвы. На «Субботах» бывали В. А. Гольцев, В.М.Лавров, лп

Н.Д. Телешов, Баранцевич, Альбов, Мамин-Сибиряк» " . «Субботы» Тихомирова существовали с 1870-х гг. до середины 1900-х гг. в Москве. В.А. Гиляровский отзывался об этих вечерах как «скучнейших, но многолюдных» 29.

Можно вспомнить и проходившие в 1890-е гг. вечера H.A. Лейкина, на которых бывал и А.П. Чехов, описанные Л.А. Авиловой: «Чета Лейкиных была очень гостеприимна. Бывали литературные собрания, т.е. вечера, когда собирались писатели, и тогда много ели, много пили и ещё больше хвалили друг зо друга» .

Часто имели место и разговоры «о литературе», но форм специальной, особой «салонной» литературы, т.е. текстов, создаваемых в рамках этих кружков, вечеров уже не было в 1880-1890-е годы в собраниях и на вечерах авторов «малой прессы». Одним из немногих исключений является «Альбом обеденных

28 Белоусов И.А. Литературная среда. Воспоминания 1880- 1928. М„ 1928. С. 84.

29 Шруба М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890-1917 годов: Словарь. М., 2004. С. 241.

30 Авилова Л.А. Рассказы. Воспоминания. М., 1984. С. 235. благоглупостей российских беллетристов» , сохранивший многие черты, характерные для жанра «альбома», еще в 1820-1830-е годы.

Впрочем, отсутствие особой роли таких форм литературной жизни, как салоны, обеды и пр. было вполне закономерно. Слишком разными были авторы, обслуживающие «малую прессу», - разными как по социальному происхождению, так и по характеру того, что они писали, интересам и убеждениям. Литература не рассматривалась (не манифестировалась) большинством из них как средство для разрешения социальных проблем, она была средством существования, побочным заработком. Многие авторы были заняты работой на основной службе (В.В. Билибин, служивший с 1886 до конца жизни в Главном управлении почт и телеграфов, А.С.Лазарев, до 1891 года совмещавший преподавательскую деятельность с литературной, Н.М. Ежов, также преподававший и др.), семейными делами, а ещё нужно было успевать сдавать материал в срок. Часто не было времени для регулярных встреч, поэтому и состав кружков, обедов не был постоянным. Или, что ещё хуже, подобные вечера, устраиваемые редактором или издателем, превращались в обязательно-принудительное занятие. Например, А.Р. Кугель в своих «Литературных воспоминаниях» так охарактеризовал «субботы» Худековых, на которых «раза два бывал и Чехов»: «Сотрудники считали эти субботы довольно неприятною обязательною службою и норовили приезжать, кто мог, часам к 12, - к ужину, который был великолепен и тонко сервирован. <.> Несмотря на блеск приёмов, на отличное угощение и на многолюдство этих собраний, - было тоскливо, вернее, холодно, потому что недоставало главного: внутреннего интереса. Тут не было ни политической платформы, объединявшей круг приглашённых, ни артистического или литературного темперамента, ни умственных запросов» 32.

К тому же имел место и политический аспект в организации кружков и салонов в 1880-е годы - правительство традиционно относилось к ним с недоверием и опаской. С Лейкиным в январе - феврале 1884 года Чехов обсуждал

31 ОР РНБ. Ф. 494. Ед.хр. 1.

32 Кугель А.Р. Литературные воспоминания (1882 - 1896 гг.). Пг.; М., 1923. С. 73. вопрос (впрочем, не столько по собственному желанию, сколько по совету Л.И. Пальмина) о своём вступлении в Пушкинский кружок, организованный поэтом Садовниковым: «Был у меня как-то (месяц тому назад) Л.И. Пальмин. Мы, разумеется, выпили. После выпития он умилился и вдруг пришел к заключению, что мне обязательно нужно баллотироваться в Пушкинский кружок. В конце концов пообещал написать о моей баллотировке Вам и на другой день прислал мне устав кружка. Не знаю, писал ли он Вам об этом? Я счел бы, как и каждый простой смертный, за великую честь для себя быть членом литературного кружка. Я честолюбив. Но я живу не в Питере, а в Москве, где, до тех пор пока не будет отделения кружка, придется платить десятирублевку за одно только почетное звание члена - это не дорого, но бесцельно. Быть в Москве членом Пушкинского кружку не полезно ни для себя, ни для ближних. Это во-первых. Во-вторых же, боюсь, грешный человек, чтобы меня не прокатили на вороных. Работаю я недавно (5 лет), неизвестен, а потому нельзя будет упрекнуть оных вороных в отсутствии логики. <.> Не пишите Лиодору Ивановичу. Я с ним, как и подобало, вполне согласился и теперь неловко идти насупротив. Если же, паче чаяния, у Вас поднимется вопрос об открытии в Москве отделения кружка, то поддержите нашу бедную Москву. Тогда я буду убедительнейше просить Вас баллотировать меня в члены и соглашусь не только на десятирублевый, но даже и тридцатирублевый взнос. Недурно бы пропагандировать это отделение для нашей московской братии. Сама братия и пальцем не пошевельнет, если поднимется вышеписанный вопрос. Пьет она водку, ломает шапку перед Пастуховым и знать ничего не хочет (курсив мой - Э.О.)» (П., 1, 99-100).

19 февраля Лейкин ответил: «Кстати, о Пушкинском кружке. Вы писали мне, что желали бы быть членом, но боитесь, что Вас не выберут. Пустяки. Выберут, если предложим, но дело в том, что теперь уже не стоит баллотироваться, сезон собраний кончается 1 мая. Лучше уж в будущем году, с сентября.

Вы пишете: нельзя ли открыть секцию Пушкинского кружка в Москве? Ни за что не позволят. Теперь все литературные общества в загоне. И нас-то хотели прикрыть, да спасибо исходатайствовал нам у градоначальника существование наш сочлен редактор "Русской старины" и товарищ Петербургского городского Головы М.И. Семевский» . Впрочем, «Пушкинский кружок» Лейкина просуществовал недолго34.

Таким образом, встречи, кружки и салоны, возникавшие по аналогии с формами профессионального быта авторов «большой» литературы как некие клише форм профессионального общения, не являлись в чеховскую эпоху определяющими для литературного процесса формами литературного быта, не стали формой продуктивного профессионального общения. Более значительными здесь оказывались цепочки микросвязей, как-то: писатель-читатель, писатель - редактор (издатель), писатель - власть (цензура), взаимоотношения писателей между собой. В основе всех этих различий лежала и разница в отношении авторов «малой прессы» и «большой» литературы к собственному творчеству. Вернее, различия определялись этой разницей.

При обращении к литературно-бытовому материалу появляется возможность более правильной и обоснованной интерпретации того или иного литературного произведения, которое создавалось в этой среде, на этой почве, питалось её языком понятий, нормами, стереотипами. Сама эта литература в своей массовости была набором стереотипов. И почти всегда можно увидеть, как и почему было создано именно такое произведение, чем обусловлены его форма и содержание. Как влиял читательский запрос и редакторская политика, а также предшествующие этому произведению современные авторитетные образцы периодики на жанр (и форму в целом), содержание и язык текстов, создаваемых в эту эпоху и этой эпохой. Насколько значительным оказывалось влияние литературного быта конкретной эпохи на характер создаваемых текстов, их поэтику. Эти вопросы оказываются важными при изучении текстов (в

33 ОР РГБ. Ф.331. К.50. Ед.хр. 1-6. Л. 5.

34 См., напр.: Кугепь А.Р. Литературные воспоминания. С. 135. широком смысле) «малой прессы» чеховской эпохи для понимания того, каким образом, в силу каких закономерностей или их нарушения формируется (прежде всего) поэтика произведений А.П. Чехова.

По отношению <.> к своей современности писатель, - как отмечал М. Аронсон, - есть результат сплетения некоторых сложных единств; писательская индивидуальность в конечном счёте сводится к некоторому соотношению участвовавших в её создании объективных литературных, литературно-бытовых и социальных сил» 35. * *

Очевидно, что литературный быт чеховской эпохи неоднороден и сложен. Необходимо говорить о трёх уровнях его функционирования: элитарный быт «большой» литературы, литературный быт беллетристики (если понимать беллетристику как срединный пласт литературы) и литературный быт «малой прессы». А.П. Чехов имел возможность на протяжении своего творческого пути постичь законы литературного быта всех трёх уровней функционирования литературы тех лет. Отчасти именно поэтому его творчество и биография наиболее интересны, примечательны для изучения литературного быта 1880 -1900-х гг., то есть целой эпохи.

В данной работе подробно рассматривается только литературный быт «малой прессы», т.е. «внутренняя жизнь» той газетно-журнальной среды, с которой А.П. Чехов познакомился в начале своего творческого пути. * *

Помещённое в заглавие настоящей диссертационной работы понятие «малая пресса», довольно часто используемое чеховедами и позаимствованное прежде всего из писем А.П. Чехова, а в современном языке получившее уже иной оттенок значения *, также нуждается в некотором определении. Примечательно, что оно не получило в исследовательской литературе

35 Аронсон М. Кружки и салоны // Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. Л., 1929. С. 16-17.

В современном русском языке словосочетание «малая пресса» чаще всего употребляется для обозначения региональных или молодёжных периодических изданий. необходимой дефиниции. Ни в одной из работ в предшествующие десятилетия не была предпринята даже попытка определить границы «малой прессы» (или же обозначить проблему их проницаемости) относительно чеховской эпохи. Сделать это в данном исследовании необходимо, хотя бы для того, чтобы обозначить границы анализируемого материала. Под «малой прессой» в рабою понимается ряд еженедельных изданий («тонких» журналов и газет) с относительно небольшим тиражом, рассчитанных в основном на низового читателя, городского обывателя, не только юмористических, но и литературно-политических и пр. Важно, что это все те издания, где сотрудничал А.П. Чехов до его «перехода» в газету «Новое время», которые можно представить в виде закрытого списка: «Стрекоза», «Будильник», «Зритель», «Развлечение», «Свет и тени», «Мирской толк», «Волна», «Москва», «Осколки», «Петербургская газета», «Новости дня», «Московский листок».

Уже современники Чехова обращались к вопросу о влиянии на его творчество «малой прессы», сотрудником которой он был в начале своей литературной работы. И поскольку восприятие «малой прессы» в целом было довольно негативным, то и её роль в становлении Чехова-писателя представлялась незначительной, если не отрицательной.

A.M. Скабичевский, например, в рецензии на «Пёстрые рассказы» Чехова писал о губительности газетно-журнальной работы и превращении литераторов в «легковесных барабанщиков»36. Точно также в статье «Обо всём», JI.E. Оболенский отмечал, что причиной гибели многих талантов была

37 юмористика с её «спешным, ежедневным кропанием» .

В 1905 году критик В.В. Каллаш в «Русской мысли» похожим образом оценивал «малую прессу»: «Непроходимая пошлость нашей юмористической журналистики давно уже вошла в пословицу. <.> Если порою, случайно, на страницах этих журналов появлялось талантливое слово, действительно

36 Цит. по: Фейдер Вал. А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. С. 63.

37 Цит. по: Шаталов С.Е. Два таланта (Антоша Чехонте и Виктор Билибин) // Чехов и его время. М., 1977. С. 26. остроумные выходки, они как-то резали глаз благодаря своей необычности и случайности среди целого моря пошлости и бездарности. Такими оазисами, яркими вспышками молодого, заразительного смеха на убогих в общем страницах наших юмористических изданий 80-х годов были очерки и наброски Чехонте. Он знал, над чем смеялся, глубоко забирал в самую гущу всероссийской пошлости, и "веселые картинки" брызжущего смеха юмориста, уже тогда зачастую проникнутые грустью, обращались в знаменательные

->о документы нашей общественной жизни.»

Таковы истоки той идеологической модели, что на десятилетия прочно закрепилась в чеховедении: «малая пресса» - дурное явление, прежде всего из-за отсутствия чёткой общественной позиции и идеалов, - не могла положительно воздействовать на мировоззрение молодого Чехова. Практически в то же время создаётся и идеализированный образ писателя Чехова.

Любая наука (и литературоведение здесь не является исключением) склонна создавать некие модели восприятия, оценки тех или иных явлений, удобные для построения концепций, однако расходящиеся с фактами действительности. Принцип формирования таких моделей прост: в основу их положены лишь некоторые черты, особенности, факты описываемого явления, другими же, дабы не нарушать чёткость построений, приходится пренебрегать.

Так произошло с образом «малой прессы» и оценкой её роли по отношению к творчеству Чехова.

В большинстве работ исследователей творчества Чехова «малая пресса» чеховского времени (и это стереотипное восприятие можно встретить в научной литературе по сей день) представлена как некое единство, обладающее одинаковым набором признаков и характеристик.

Да и причин тому в предшествующие десятилетия было множество: недостаточная изученность материалов, меняющиеся социально-политические

18 Каллаш В.В. Литературные дебюты А.П.Чехова (Критико-библиографический обзор) Н Русская мысль. Кн.З М., 1905. С. 121. условия, провоцирующие нередко исследователей на создание обобщённых и упрощенных моделей взаимовлияния «малой прессы» и А.П. Чехова и т.п.

В 1929 году JI.M. Мышковская в книге «Чехов и юмористические журналы 80-х годов» даёт список частотных жанров юмористических журналов, подробно описывает тематику некоторых из них, характеризует отношения Чехова с редакторами этих изданий (более всего с H.A. Лейкиным) и сотрудниками «малой прессы», обозначает зависимость формы и характера публикуемых текстов от читателя, места чтения и пр.

Однако рассматриваемые в работе юмористические журналы (их тематика, набор используемых жанров и пр.) предстают как тожественные явления, не имеющие между собою никаких различий (а они, что будет показано в настоящей работе далее, были, хотя имели место и сезонная тематика, и шаблонность изображаемых типов, клишированность восприятия многих жизненных явлений).

В главе «Юмористические журналы 80-х годов, их направление», Л.М. Мышковская, останавливаясь лишь на двух изданиях - «Осколках» и «Будильнике», - дает чуть ли не характеристику всей юмористики 1880-х годов в целом: «Направление юмористических журналов 80-х годов, в которых складывалось из двух струй: националистически-шовинистической, весьма близко примыкавшей к официальному патриотизму, и демократически-либеральной. Оба эти начала шли вровень, и это обстоятельство само по себе указывает, что у руководителей журналов не было никаких ясных, твердых принципов и отчетливого общественно-политического мировоззрения». <.> «Безыдейная журнальная среда, в которой не было никаких ясных общественных принципов и никакого общественного мировоззрения, не могла не отразиться вредно на молодом Чехове и на его творчестве». <.> «Малая пресса, которая взрастила Чехова и которая отражала собою общественно-политическую аморфность широких слоев разночинной мещанской интеллигенции переходного времени 80-х годов, не могла выработать в нем устойчивого миросозерцания, а наоборот воспитывала в нем общественный нейтралитет, пассивность и аполитичность». <.> «Надо прибавить, что кроме воздействия журнальной среды, Чехов сам выходец из городского мещанства, долго живший в нем, испытал на себе в достаточной мере влияние этой среды. Вместе с огромным знанием ее быта, он вынес из нее и отрицательные черты, которые ему интеллигенту-писателю, впоследствии приходилось преодоле

Стереотипное представление о «малой прессе» 1880-х годов и её авторах как безыдейных, пассивных и аполитичных укоренилось еще в конце XIX века и оставалось актуальным и после Октябрьской революции, т.к. в основу его положен исключительно идеологический аспект. На деле же, и это подтверждается при знакомстве с текстами «малой прессы» и с биографией авторов, читательский «заказ» и, в терминологии рецептивной эстетики, «горизонт ожиданий» читателя действительно учитывался постоянно, но и читатели, и авторы юмористики были разными (в том числе и по социальному происхождению и по запросам). Юмористика как часть «малой прессы» не ограничивалась беззлобным смехом, имели место и элементы сатиры, но, что особенно важно, «малая пресса» выполняла очень важную просветительскую функцию (в том числе и по отношению к низам общества), которая опять же не сводилась лишь к прививанию практической грамотности.

Впрочем, роль «малой прессы» в становлении Чехова-писателя показана исследовательницей не как однозначно отрицательная. Разносторонняя литературная деятельность Чехова, как отмечает Л.М. Мышковская, «выработала в нём гибкость, почти виртуозность художника, рано овладевшего всевозможными литературными приемами. Впоследствии, когда его талант широко развернулся, эта способность ему весьма пригодилась - для него оказалось под силу решительно всё - и обширный публицистический труд о Сахалине, и совершенные миниаюры-рассказы в две-три страницы, и большие повести, и

39 Мышковская Л. Чехов и юмористические журналы 80-х годов. С. 43^14, 48, 50. драмы, и водевили» 40. Однако в овладении (в силу необходимости, требований, выдвигаемых юмористическими изданиями) приёмом краткости изложения материала и при этом его смысловой насыщенности нельзя видеть истоки жанрового разнообразия творчества Чехова конца 1880-1900-х гг., как это делает Л.М. Мышковская. Хотя попытки реализации своих творческих возможностей в разных жанрах и отбор некоторых из них как продуктивных, конечно же, начались именно в годы сотрудничества Чехова в «малой прессе», о чем спустя десятилетия писал А.П. Чудаков.

Задачей всей художественной литературы 1880-х годов исследовательнице видится необходимость «дать яркое художественное отображение вновь народившимся городским общественным группировкам», «создать новую тематику и влить её в новые формы». При всей узости представленной задачи с этим утверждением нельзя не согласиться. Однако несколько сомнительным кажется следующее утверждение: «Юмористическая журналистика начала эту работу, но делала ее немощно и коряво. Из её среды вырос Чехов. Он взял это дело в свои руки и творческой силой художника-новатора довел его до вершины совершенства» 41.

Действительно, задачей литературы в те годы становится фиксация изменений социального характера, иерархии общества, описание нарождающихся типов и классов, их поведенческие особенности. Но это делали как авторы «малой прессы», так и «большой» литературы. Не один только Чехов «довел до <.> совершенства» выполнение обозначенной Л.М. Мышковской задачи (то же можно с уверенностью сказать, к примеру, и о М.Е. Салтыкове-Щедрине, о П.Д. Боборыкине и многих других писателях, по-разному

40 Мышковская Л. Указ. соч. С.50.

41 Там же. С. 100. решавших проблему фиксации новых явлений в обществе, возникшую как потребность времени).

В 1929 году в «Чеховском сборнике» появилась и статья А.Б. Дермана «Раннее творчество Чехова», включенная им без существенных изменений в книгу «Творческий портрет А.П. Чехова» (1929). «Малая пресса» складывается у исследователя в «сумму неблагоприятных условий», задерживающих развитие Чехова-писателя. Влияние «малой прессы» на Чехова сводится в работе Дермана в основном к проблеме «многописания»: «. при такой машинной деятельности невозможна была не только чисто литературная отделка формы, забота о ней, невозможна была мало-мальски серьёзная работа внутреннего сознания, сосредоточенность, работа мысли. Далее такая работа исключала какое бы то ни было уважение к ней со стороны самого писателя, более того, она и возможна была лишь при наличии неуважения к этого рода литературе. Наконец, характер этой работы сам собою уж обусловливал ту литературную среду, в которой суждено было Чехову провести первые годы своей 1 деятельности» 42. Однако в приведённой цитате исследователь выразил мысль, не получившую, к сожалению, в дальнейшем развития ни в его работах, ни в работах последующих исследователей: отсутствие мессианского отно-шения к литературе у Чехова было выработано благодаря сотрудничеству в «малой прессе» (курсив мой - Э.О.).

В вышедшей в свет десятилетие спустя работе A.B. Коротаева «Чехов и малая пресса 80-х годов» , вопрос о журнальном окружении молодого Чехова, влиянии его на писателя рассмотрен намного подробнее.

Впервые в статье Коротаева были даны социальные портреты некоторых издателей и редакторов газет, в которых сотрудничал Чехов, что дало основание автору статьи сделать следующий вывод: «Все эти издатели <в статье идёт речь о JI.H Уткиной, Г. Корнфелъде, Н.И. Пастухове, А.Я. Липскерове -

42 Дерман А.Б. Раннее творчество Чехова//Чеховский сборник. М., 1929. С. 159, 150.

43 Коротаев A.B. Чехов и малая пресса 80-ч гг. // Ученые записки ЛГПУ им. А.И. Герцена. Т. XXIV. Л., 1939. С. 87-137. прим. Э.О.> выступают перед нами прежде всего как типичные. предприниматели, смотревшие на журнально-газетное дело как на коммерческое предприятие. О наличии у них какой бы то ни было принципиальности, высоты литературного вкуса не могло быть и речи»44. Ограничив число рассматриваемых издателей и издателей-редакторов, автор пришёл к нужному ему обобщению, но не показал истинное положение вещей. При всем стремлении сделать издание газеты или журнала коммерчески выгодным предприятием тот же Н.И. Пастухов, например, вынужден был задумываться и задумывался о просветительской роли своего издания. Стереотип восприятия «Московского листка» и его редактора-издателя, созданный ещё при жизни Пастухова, оказался живучим в исследовательской литературе и по сей день. Следуя логике автора, и издатели, и редакторы (A.B. Коротаев не разграничивает эти два рода деятельности) были исключительно дельцами, имевшими только «две постоянных и единственных заботы - обеспечить себе подписчиков и застраховать издание от цензурного погрома». Эти два условия, к тому же, по словам исследователя, «в основном определили собой и содержание юмористических журналов 80-х годов» 45. Очевидно, впрочем, что издатель и редактор как участники литературного процесса выполняли разные функции (даже если их выполнял один человек), а заботы их часто выходили за пределы обозначенных исследователем рамок.

Впрочем, в отличие от работ предшественников, в статье A.B. Коротаева различаются издания «малой прессы», но лишь по расчёту на определённого читателя: «То обстоятельство, на какие социальные слои городского населения ориентировался журнал или газета, определяло их физиономию. Отсюда и отличительные свойства каждого из органов малой прессы»46. Однако факторов, определявших различия между изданиями, было значительно

44 Коротаев A.B. Указ. соч. С. 92.

45 Там же. С. 93.

45 Там же. больше, что очевидно при сопоставлении материалов, приводимых во введении далее.

Важным оказывается указание A.B. Коротаевым тех черт, в которых проявился отход Чехова от поэтики «малой прессы» (хотя сам термин «поэтика» автор и не употребляет):

1) осознание Чеховым «трафаретности календарной тематики» и пародирование отдельных её видов.

2) использование Чеховым календарной, сезонной тематики только как «фона», «как своего рода прикрытия», «права на вход», благодаря которому рассказ мог попасть в юмористический журнал или газету, сам же рассказ наполнялся «значительным социально-бытовым содержанием» 47.

Роль «малой прессы» в становлении Чехова-писателя представлена в заключении статьи как неоднозначная, но, скорее, положительная, хотя и не все стороны воздействия «малой прессы» на творчество Чехова рассматриваются её автором и не со всем в равной мере можно согласиться: «Шестилетнее сотрудничество Чехова в малой прессе наряду с отрицательными сторонами (принудительный юмор, необходимость писать на заказ, много и скоро, невозможность в достаточной степени критически отнестись к своему делу) заключало в себе и положительные моменты. Юмористический журнал, отражающий различные явления бытовой жизни и злобы дня, дал ему разнообразие тематики и персонажей <как будто этого не давала сама жизнь - прим. Э. 0.>. Обязанность писать к определённому сроку и на темы, ежегодно повторяющиеся в журналах, выработала у Чехова изобретательность в разработке, казалось бы, шаблонной темы, умение трактовать избитый сюжет по-своему, посмотреть на знакомое явление с такой стороны, с которой на него никто не смотрел» 48.

Последующие замечания A.B. Коротаева о воздействии на Чехова-писателя «малой прессы», её требований и особенностей во многом

47 Коротаев A.B. Указ.соч. С. 130.

48 Там же. С. 134. О современном видении роли многописанпя см. в первой главе данной работы. справедливы: «Маленькие размеры газетно-журнального рассказа заставили Чехова искать максимально выразительных средств для выполнения своих художественных задач, которые он перед собой ставил. <.> Отсюда шла его работа над выразительностью диалога, который должен был строится так, чтобы читатель непосредственно из него, не нуждаясь в авторской ремарке, получил представление о характере и психологии действующих лиц. <.> «Не создав нового жанра в малой прессе Чехов поднял рассказ-миниатюру до большой литературы и тем самым выступил в ней как новатор» 49.

Работа A.B. Коротаева при всех её недостатках осталась актуальной и по сей день, все последующие исследователи при обращении к проблеме «Чехов и "малая пресса" его времени» либо опирались на эту работу (как, например, M.JI. Семанова50), либо учитывали основные её положения в своих исследованиях.

Попытки по-новому осветить литературные связи Чехова и юмористики 1880-х годов были предприняты в диссертационной работе Э. Бройде «Чехов и юмористическая литература 80-х годов»51. Одной из её задач было показать юмористику 1880-х годов не изолированно, а как органическую часть историко-литературного процесса и в контексте «больших проблем русской литературы и общественно-политической жизни России» 52.

В исследовании Бройде образ «малой прессы» представлен совершенно иным, нежели в работах 20-50-х годов. Здесь юмористика уже не предстаёт безыдейной однородной массой, а наделяется автором особой социально-политической функцией: «В специфических условиях "водворения порядка" юмористика 80-х годов призвана была играть особую роль. Под видом "невинных речей", каламбуров, анекдотов, юмористических сценок, "афоризмов" <.> - передовая интеллигенция выражала своё отношение к

49 Коротаев A.B. Указ. соч. С. 135, 136.

50 См., например, Семанова М.Л. Чехов в школе. Л., 1954.

51 Бройде Э. Чехов и юмористическая литература 80-х годов. Дисс. . к.ф.н. М., 1970

52 Там же. С.4. существующему "порядку" вещей 53. Таким образом стереотип восприятия юмористики 1880-х как явления, отрицательно сказавшемся на творчестве Чехова, созданный, в частности, критиками (A.M. Скабическим и Н.К. Михайловским), которых цитирует автор, оказался кардинально пересмотрен в 1970 году, но новый взгляд породил лишь очередной стереотип. Отрицание одной крайности привело к другой крайности. «Юмористику 80-х гг., - пишет Э. Бройде, - именно и обвиняли в том, что она занимается мелочами, "не заслуживающими внимания". Искусство юмористов отличалось высоким мастерством создания характера - на основании внешних проявлений: интонации, походки, признаков быта, вещей, еды. Таким образом, учитывались все проявления жизни, фразы и самохарактеристики "героев" переставали быть определяющими» 54. И вновь юмористика рассматривается как единый поток, как будто абсолютно все тексты и характеры в ней были сшиты по одному лекалу, как будто авторы тоже представляли собою однородную массу - все достигли высот в изображении характера и т.д. Действительно, разработка характеризующих деталей была одной из важнейших заслуг «малой прессы», но при этом обязательно должна учитываться ориентация авторов на «большую» литературу.

Ценным в диссертации Бройде является указание на необходимость анализа текстов «малой прессы» и чеховских, содержащих в себе «самооценку» авторов юмористических изданий, затрагивающих литературную проблематику: «Положение русской юмористики 80-х годов неоднократно становилось предметом изображения в произведениях самих же юмористов того времени. Учитывая возможность присутствия субъективных элементов, следует подчеркнуть исключительную важность для анализа подобного рода "самооценок". Особое значение имеет художественная форма высказывания самооценки, что позволяет более отчётливо пронаблюдать методы, приёмы юмористики»55.

53 Бройде Э. Указ. соч. С.5.

54 Там же. С. 36.

55 Там же. С. 209.

Странно, что необходимые для анализа в связи с темой «Чехов и юмористика 80-х годов» тексты, содержащие богатый литературно-бытовой материал, являющиеся по сути самоописаниями, представлены в работе Бройде лишь текстами, описывающими «положение русской юмористики». Проанализированы же им оказались лишь несколько стихотворений и рассказов (в том числе «Ёлка» (1884) А.П. Чехова).

Особый интерес в работе Э. Бройде представляет попытка определить значение «малой прессы» для последующего творчества Чехова, определить «глубину» чеховского новаторства по отношению к её текстам.

Юмористика 1880-х гг. бесспорно содействовала изучению реальной действительности. Молодой Чехов, в своих шедеврах юмористики, шёл ещё дальше, вскрывая устойчивые качества мещанской идеологии, закономерности и физиологию государственного бытия» <.> «В широком подходе к "бытовой" проблематике и состоит новаторская сущность чеховского юмора» <.> «Длительное общение Чехова с представителями "малой" литературы, во-первых, способствовало развитию самостоятельности духовного мира Чехова, его независимости от "маститых", <"классиков">.

Во-вторых, общаясь с "малыми мира сего", молодой писатель имел великолепную школу обыденной жизни, так недостававшую предшествующим классикам. Дружба с "незначительными" юмористами имела значение скорее не "профессиональное", а познавательное, позволяла проникнуть в глубины психики и бытия "обычных людей", - что и стало ведущим в новаторстве Чехова - художника и мыслителя» 56.

Причинно-следственные связи в приведенных выше утверждениях Э. Бройде выведены совершенно неверно. Ощущение независимости от "маститых" авторов было относительным, но даже если и принять этот факт, то его не стоит рассматривать как следствие длительного общения с представителями «малой прессы».

56 Бройде Э. Указ. соч. С. 153, 139, 140.

Школу жизни» и знание жизни в большей степени Чехов прошёл не столько из-за общения с юмористами, сколько благодаря работе в качестве врача, социальному положению и происхождению.

Односторонне и некорректно показана в исследовании связь «малой прессы» и «большой» литературы: «В юмористике 80-х гг. Чехов углубил тенденцию к своеобразному пересмотру шаблонов "большой" литературы. Что там являлось высоким, освященным "страданиями", в юмористических произведениях Чехова приобретает фарсовое звучание, свидетельствуя об устарелости многих догм, не отвечающих живой жизни» 57. Таким образом Э. Бройде обращает внимание читателя лишь на один из множества аспектов этой взаимосвязи, этого взаимовлияния, совершенно почему-то забывая об имевшей место в творчестве раннего Чехова пародийности по отношению к текстам самой «малой прессы» и не учитывая того, что подобное пародирование стиля, языка, сюжетно-композиционных и прочих черт «большой» литературы было характерной особенностью большого количества текстов «малой прессы», как прозаических, так и поэтических.

Исследование Э. Бройде в целом оказалось довольно поверхностным (несмотря на введенные в научный оборот тексты «малой прессы» и постановку проблем, до этого не изучавшихся), так и не выявившим даже в первом приближении тех многосторонних и разнообразных связей, которые можно обнаружить между произведениями Чехова и авторов юмористики 1880-х годов.

В комментариях к «Полному собранию сочинений и писем» А.П. Чехова в 30-ти томах (прежде всего, в 1 и 2 томах сочинений, вышедших в свет в 1974 и 1975 годах), вероятно, в силу специфики жанра, трудно уловить разницу между изданиями, в которых сотрудничал Чехов в начале 1880-х годов. Впрочем, некоторые факты «взаимодействия» творчества Чехова и «малой прессы» в этом комментарии рассмотрены. В частности, можно найти указания на использование последователями Чехова в «малой прессе» сюжетов его

57 Бройде Э. Указ. соч. С. 146. произведений и их переработку, а также на использование Чеховым распространённых (особенно в юмористике) клише (как на уровне лексики, так и на уровне формы). Однако, в особенности в 1 томе, прослеживается одна интересная тенденция: литературные связи Чехова М.П. Громовым (автором комментария) часто поставлены под сомнение, а на первом плане оказываются жизненные обстоятельства и реальные события, которые могли послужить основой для чеховских текстов. Так, к примеру, исследователем отрицается очевидная пародийность таких рассказов, как «Жёны артистов» или «Грешник из Толедо»**. И даже «Календарь "Будильника" на 1882 год»*** с его ориентацией на распространённую в «малой прессе» форму календаря является, по мнению автора, прежде всего своего рода «шифровкой» реальных событий.

Только спустя годы в работах В.Б. Катаева, C.B. Букчина, А.П. Чудакова и И.Н. Сухих роль «малой прессы» в чеховском творчестве была показана иначе. Своего рода ответом М.П. Громову стала статья В.Б. Катаева «Лейкин-ский вариант (из истории русской юмористики XIX в.)» 58, вошедшая затем (в доработанном виде) в его книгу «Литературные связи Чехова» (М., 1989) в качестве одной из глав. Помимо «реабилитации» литературной репутации H.A. Лейкина и части его творчества (а также и «малой прессы» в целом) в сознании читателей автор статьи находит множество точек соприкосновения (в области поэтики), которые позволяют говорить о генетической связи лейкинской сценки и рассказов и сценок Чехова. При этом новаторство Чехова, отличие его от Лейкина показано В.Б. Катаевым также довольно чётко: «В отличие от лейкинского юмора в основе юмора Чехова лежит не просто

Принято считать, что "Жены артистов" представляют собою литературную пародию на А. Додэ <.>. Рассказ, видимо, представляет собою не столько литературную пародию, сколько юмористическое повествование на «русский манер» о неустроенном быте молодых художников, литераторов и студентов, какими в 1880 г. были сам А.П. Чехов, его старшие братья, его друзья <курсив мой - Э.О>» (С., I, 566).

Грешник из Толедо" воспринимается как стилевая пародия, "стилизация, использующая экзотический испанский материал для раскрытия новеллы с неожиданным финалом" <.>. Между тем, содержание рассказа (убийства и казни во имя Христа и ради исполнения абстрактного "долга") явственно перекликаются с событиями начала 80-х годов, временем резкого усиления реакции в России <курсив мой - Э.О.>» (С., I, 571). «Среди "календарных" юморесок, весьма распространенных в малой прессе (например, "Брюсов календарь" - фельетонное обозрение текущих событий в "Стрекозе"), юмористическая публицистика Чехова выделялась тематической злободневностью, остротой сатирических подробностей и намеков, зашифрованных в своеобразной форме пародийного "календаря" <курсив мой - Э.О.>» (С., 1, 578).

58 Катаев В.Б. Лейкинский вариант (из истории русской юмористики XIX в.) // Вестник МГУ - № I. - M., 1981. наблюдательность, меткость деталей, живость языка и т. п., а определённая концепция жизни <,.>. Везде сложность и смысл изображаемого на несколько порядков выше, чем в сценках Лейкина.

Использование отдельных особенностей поэтики сценки, отдельных «сценочных» сюжетов и персонажей сопровождалось у Чехова постепенным внутренним разрывом с этим жанром, выходом за пределы его задач и возможностей. <.> Под пером Чехова - картинка с натуры, комизм которой заключен в словаре персонажей, - все чаще превращалась в рассказ, новеллу - житейский случай, порой анекдот, глубинная сущность которого выявлена средствами искусства: контрастным сопоставлением, композиционной игрой и неожиданным завершением. От поверхностной насмешки над жизнью Чехов шёл к её изучению»59.

Знаменательной датой в исследовании связей Чехова и «малой прессы» стал 1982 год, когда вышли в свет сразу два издания - «Писатели чеховской поры» 60 и «Спутники Чехова» 61 как ответ на потребность «воссоздания максимально полной истории русской литературы, восстановления ее утраченных звеньев» 62.

Во вступительных статьях к сборникам В.Б. Катаев и C.B. Букчин указывают на связи между текстами Чехова и его «спутников». И если C.B. Букчин, устанавливая эти параллели, делает акцент на разности идейного уровня произведений Чехова и «писателей его поры», то В.Б. Катаев последовательно характеризует черты, позволяющие увидеть более наглядно разницу между чеховскими текстами и текстами авторов «малой прессы». Сопоставление сюжетно и тематически близких рассказов позволило исследователям подойти к выявлению особенностей чеховской поэтики на фоне произведений его современников.

Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М., 1989. С. 25,23.

60 Писатели чеховской поры: В 2-х т. / Вступление, комментарии, составление C.B. Букчина. М., 1982.

61 Спутники Чехова / Собрание текстов, статьи и комментарии В.Б. Катаева. М.: Изд-во МГУ, 1982.

62 Писатели чеховской поры. Т.1. С. 7.

Проблемам поэтики «малой прессы» уделял много внимания в своих работах и А.П. Чудаков (в значительной степени в книге «Мир Чехова: возникновение и утверждение» (М., 1986), отчасти в биографическом исследовании «Антон Павлович Чехов» (М., 1987), а также в статье «Юмористика 1880-х годов и поэтика Чехова»6""). Проблема взаимодействия чеховского творчества с произведениями «малой прессы» не рассматривается в книгах А.П. Чудакова специально, а в ряду единиц, повлиявших на создание художественного мира Чехова. В поле зрения исследователя попадают сюжет и фабула чеховских произведений, их герой, внутренний мир героя и предметный мир, его окружающий. Однако вся вторая глава («Истоки новых сюжетно-композиционных принципов») в книге «Мир Чехова» посвящена изучению того, «на каком литературном фоне, когда и в каких жанрах зарождались те новые сюжетные принципы, которые получил в наследство Чехов, и как он, перерабатывая и трансформируя наследуемое, создал тот "чеховский" сюжет, который явился одним из важнейших слагаемых нового типа литературного мышления, нового художественного видения мира, им открытого» 64. При этом важно, конечно, заметить, что в качестве «истоков» поэтологической системы Чехова автором рассматриваются как и наиболее близкий литературный ряд - «малая пресса», так и произведения литературных предшественников и современников - представителей «большой» литературы. Связь «малой прессы» и «большой» литературы А.П. Чудаков находит в том числе и в жанровом отношении. То, что молодой Чехов усваивает жанровые и композиционные образцы через «малую прессу», очевидно, но исследователь позволяет увидеть «большую» литературу как источник жанров и композиционных приемов (в редуцированном и трансформированном виде) для «малой прессы», - так появляется гипотеза о том, что «малая пресса» была, вероятно, «материальным носителем "памяти жанра", о которой в общем виде говорил М.М. Бахтин, - носитель, обладающий значительным постоянством и инерцией, менее подверженный

63 Чудаков А.П. Юмористика 1880-х годов и поэтика Чехова// Вопросы литературы - №8 - М., 1986.

61 Чудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение. С. 69. литературным революциям, чем большая литература». «Массовая литература -своеобразный паноптикум, или холодильник литературных форм: перестав быть живыми в большой литературе, в массовой в "замороженном" виде и как

65 /-ч восковые копии они могут сохраняться удивительно долго» . Сохранялись в юмористике, как отмечал А.П. Чудаков, и черты стиля таких литературных направлений, как сентиментализм, романтизм - примеров тому достаточно много в текстах «малой прессы» тех лет. И эти черты далеко не всегда представлены лишь как объект пародии (что характерно, кстати, для юморесок Чехова), но как самостоятельно значимые.

В юмористике предыдущих десятилетий («Искре», «Гудке», «Весельчаке», «Развлечении») А.П. Чудаков находит много параллелей с жанрами «малой прессы» (и в особенности с теми, которые использовал на раннем этапе, в начале 1880-х годов, Чехов). Однако, как отмечает автор, при том, что параллели в большом количестве отыскиваются ко всем основным жанрам чеховских юморесок, «влияние подобных произведений на его позднейшую поэтику вряд ли пошло далее нескольких частных приемов» 66.

Помимо юморесок (под которыми автор подразумевает короткие жанры юмористики, такие как афоризмы, изречения, объявления и т. п., то есть те, что часто авторы «малой прессы» называли также «мелочишками») А.П. Чудако-вым рассмотрены жанры очерка, комической новеллы и сценки. Объектом описания в данном случае становятся не только их содержательное и композиционное своеобразие, но и их генезис.

Но всё же главным вопросом для автора при изучении черт и особенностей поэтики «малой прессы», использованных Чеховым, оказывается вопрос отличия текстов Чехова от текстов прежде всего юмористики его времени. Чем отличаются рассказы и сценки «спутников Чехова» от собственно чеховских? Сами тексты наводят на мысль о том, что простота и «безыскусность» чеховского рассказа, его незавершенность - лишь кажущиеся, тогда как для

65 Чудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение. С. 73, 79.

66 Там же. С. 79. текстов «малой прессы» в большинстве своём эти черты оказываются существенными и существующими. Отвечая формальным требованиям «малой прессы», таким как злободневность, краткость, юмор, обязательность изображения бытовой вещи, Чехов не оставляет неизменными композиционные приёмы той же сценки или рассказа; следуя своим художественным потребностям и задачам, он наполняет известные до него жанры иным содержанием, создаёт новый художественный язык. Но новаторство Чехова в этой области было бы невозможным без опоры на предыдущую литературную традицию, в том числе и опыты «малой прессы».

Большой раздел книги «Проблемы поэтики Чехова» (JL, 1987; 2-е изд., доп. М., 2007) И.Н. Сухих посвятил именно литературным связям Чехова и «малой прессы».

В данной работе впервые высказана мысль о том, что движение «от Чехонте к Чехову», от развлекательности и безыдейности к «серьёзу» - исследовательский миф, как, впрочем, и попытки «увидеть едва ли не в каждом чеховском пустяке» 80-х годов тургеневские психологические глубины или

67 щедринский сатирический пафос» . Путём к «разгадке Чехова» исследователю видится освоение «стрекозино-осколочного» материала, огромного пласта текстов раннего Чехова. И основной задачей данной главы автору представляется выявление черт авторской индивидуальности Чехова, «которые просматриваются уже в рассказах Антоши Чехонте, - не то, что менялось, а то,

68 что, появившись, в значительной степени оставалось неизменным» .

Значительную часть раздела занимает описание «правил литературной среды», в которую попал Чехов, начав свой творческий путь. К сожалению, автор очень часто прибегает к обобщениям, говоря о таких элементах «массовой литературы», как сюжет, тематика, композиция и язык произведений, не делая различия между разными изданиями, подводя их под один знаменатель: «Действительно, все содержание "осколочной" <здесь - всех юмористических

67 Cyxitx H.H. Проблемы поэтики Чехова. СПб., 2007. С. 58.

68 Так же. С. 59. журналов вообще - прим. Э.О.> продукции выстраивается в некий годовой цикл, связанный с образом жизни городского обывателя: среднего интеллигента, грамотного купца, студента, врача, чиновника»69. В этих суждениях можно увидеть очевидные параллели с работой Л.М. Мышковской.

Впрочем, справедливо замечено далее, что «поздние чеховские принципы краткости и простоты языка, сплошной "сюжетности" жизни, особой позиции читателя в мире произведения, т.е. отношение к слову и отношение к миру, можно рассматривать как трансформацию, функциональное переосмысление и использование некоторых свойств массовой литературы, в рамках которой

70 начинает Антоша Чехонте» .

Нарушение Чеховым характерных жанровых особенностей «малой прессы», как замечает И.Н. Сухих, действительно, было невозможно без их освоения и усвоения. Так, особенно тщательно разобраны генетические связи и отношения творчества Чехова с существовавшими жанрами подписи к рисунку (и впервые, кстати, вообще затронута проблема соотношения рисунка и текста), рассказа, сценки и повести.

Однако вновь в этой работе поэтика «малой прессы» в её соотношении с чеховской поэтикой не становится предметом специального изучения. Черты «малой прессы» и её характерные особенности даны упрощенно, часто в обобщенном виде, т. к. они не связаны непосредственно с задачами, которые ставит перед собой исследователь.

Предмет исследования. В диссертации рассматриваются как общие черты «малой прессы», так и специфические особенности тех изданий, в которых сотрудничал А.П. Чехов, литературные и литературно-бытовые отношения, оказавшие влияние на творчество Чехова 1880-х годов.

69 CyxiLx И.Н. Проблемы поэтики Чехова. СПб., 2007. С. 67.

70 Там же. С. 68-69.

Материалом исследования стали произведения А.П. Чехова первой половины 1880-х годов и тексты авторов «малой прессы», публиковавшиеся в тех же изданиях, где сотрудничал А.П. Чехов.

В настоящей работе задействованы частично опубликованные или вообще не опубликованные рукописные источники (переписка, материалы воспоминаний и др.), а также научные работы и мемуары, часто незаслуженно забытые исследователями нового времени.

К примеру, в диссертации широко используются воспоминания A.C. Лазарева (Грузинского). (A.B. Амфитеатров советовал Лазареву: «Написали бы Вы московские 80-90-е литературные годы? Ведь Вы их знаете куда лучше меня!») 71 Из этих воспоминаний опубликована лишь глава «Чехов», хотя много материала о Чехове можно найти и в других главах рукописи. Нельзя обойти вниманием остальной материал ещё и потому, что он содержит множество фактов о жизни и литературной повседневной работе не только Чехова, но и писателей его окружения. По мнению поэта И.А. Белоусова (воспоминания которого также использованы в работе), без мемуаристики Лазарева «быт и нравы работников пера 80-х - 90-х гг. забылись, затерялись бы,

У-) а это было бы большим пробелом в истории русской литературы»

Также в большом объеме использована лишь отчасти изданная переписка Чехова с литераторами и издателями конца XIX века. Она даёт возможность представить картину литературного быта изучаемой эпохи наиболее полно, отобразить неизвестные факты биографии писателей 1880-х годов, понять некоторые особенности и тенденции развития литературного процесса этого времени.

Актуальность исследования определяется вниманием социологов и историков литературы к литературному быту различных эпох. В контексте современной социологии литературы, набирающей силу и являющейся формой

71 Лазарев (Грузинский) A.C. Автобиография. РГАЛИ. Ф.549. Оп.1. Д. № 329. Л. 13.

12 Цит. по: Гитович И.Е. Лазарев (Грузинский) Александр Семёнович // Русские писатели. 1800-1917: биобиблиографический словарь. M.: Большая Российская Энциклопедия, 1989-1999. T.3. С. 280. выхода из постструктуралистского тупика и кризиса методологии, исследование того, что именуется Б.М. Эйхенбаумом «литературным бытом», становится особенно актуально и значимо. Массовое чтение, особая роль читателя и писателя-маргинала - всё это является объектом изучения именно социологии литературы. Однако собственно-бытовой элемент, литературный быт редакций газет и журналов, система взаимоотношений между писателями и связь этих запускающих механизмов в создании определённых образцов текстов, требуемых временем и выполняющих определённые задачи первичной социализации и эстетизации читателя, теорией литературной социологии, как правило, не учитывается. Хотя часто именно эти элементы литературного быта важны при соотнесении среды и текста и должны быть включены в историко-литературные исследования.

Проблема соотношения литературы и литературного быта определённой эпохи сегодня становится особенно актуальной и в историко-литературном плане. Многие процессы, происходившие в литературе и в литературном быте разных эпох, не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению. Так же, как меняется фактура, стиль одежды, меняются и формы литературного быта, но действие обусловливающих их повторение и функционирование механизмов, как и общие схемы, матрицы человеческих отношений, остаются практически неизменными.

Научная новизна работы связана прежде всего с тем, что литературный быт чеховской эпохи до сих пор не был объектом специального научного исследования. В настоящей диссертации впервые предпринята попытка описания и систематизации фактов литературного быта 1880-х годов в их отношении к создаваемым в эту эпоху текстам, а также по-новому поставлена проблема взаимосвязи и взаимовлияния литературных и литературно-бытовых текстов «малой прессы» и раннего Чехова.

Теоретической базой работы являются работы Б.М. Эйхенбаума, Ю.Н. Тынянова, впервые обратившихся к проблемам соотношения литературн о го быта и текста, статьи Ю.М. Лотмаиа, а также исследования нового времени - O.A. Проскурина и O.P. Демидовой, - непосредственно связанные с теорией литературного быта.

Также теоретической базой настоящего исследования послужили работы, посвященные связям Чехова с юмористикой 1880-х гг., поэтике Чехова и «малой прессы», проблемам читателя чеховской эпохи, которые в какой-то мере затрагивают литературно-бытовую проблематику, но не используют понятие «литературный быт». Среди этих работ необходимо отметить следующие особо значимые работы: Л.М. Мышковская «Чехов и юмористические журналы 80-х годов». М., 1929; А.П.Чудаков «Поэтика Чехова» М., 1971; «Спутники Чехова» (под ред. В.Б.Катаева). М., 1982; «Писатели чеховской поры» (вступ., коммент., составление C.B. Букчина). М., 1982; А.П. Чудаков «Мир Чехова: возникновение и утверждение». М., 1987; И.Н. Сухих «Проблемы поэтики А.П.Чехова». Л., 1987; СПб., 2007; В.Б.Катаев «Литературные связи Чехова». М., 1989; В.Б. Катаев «Чехов плюс.» М., 2004.

Конечная цель исследования - выявить соотношение среды (форы литературной жизни - её организации, её коллизий) и текста, то есть формирования некоторых общих моделей (клише) поведения и стиля в рамках журнально-газетной среды. И что не менее важно - описать механизм отражения литературного быта эпохи в текстах «малой прессы» этого времени и, наоборот, отражения форм поведения, данных литературой, в быте.

Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих задач:

1) описание и анализ особенностей литературного быта «малой прессы» 1880-х годов на примере некоторых, преимущественно юмористических, изданий, в которых сотрудничал А.П. Чехов, описание характера публикуемых материалов (в их зависимости от внешних причин);

2) определение отношений между текстами «малой прессы» и творчеством А.П. Чехова в 1880-е годы;

3) выявление новаторских черт в поэтике Чехова на материале его прозы первой половины 1880-х годов и обозначение истоков этого новаторства.

Метод исследования - историко-функциональный.

Практическая значимость работы состоит в возможности использовать материалы, положения и выводы исследования в общих лекционных курсах по истории русской литературы, а также спецкурсах по литературному быту, литературному окружению и связям Чехова и др.

Апробация работы. По теме диссертации были сделаны доклады на Международных научных конференциях:

1) «Молодой Чехов: проблемы биографии, творчества, рецепции, изучения» (Таганрог, сентябрь 2003).

2) Чеховские чтения в Ялте (Ялта, апрель 2004).

3) XII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2005).

4) Молодые исследователи Чехова - V (Москва, май 2005).

5) XIII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2006).

6) XIV Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2007).

7) XV Международная конференция «Ломоносовские чтения» (Москва, МГУ, апрель 2008).

8) Молодые исследователи Чехова - VI (Москва - Мелихово, май 2008).

Структура работы. Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, библиографии (включающей более 100 наименований печатных работ и периодических изданий, 27 наименований рукописных источников), а также текстовых и иллюстративных приложений.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Орлов, Эрнест Дмитриевич

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Особенностью 1870-1880-х годов было то, что именно в эти десятилетия обострился процесс взаимопроникновения на разных уровнях: различных слоёв общества, литературы и жизни, разных пластов литературы, что не могло не отразиться на всех участниках литературного процесса, на текстах этой эпохи. В 1870-1880-е годы меняется система представлений и критериев.

Малая пресса» сыграла значительную роль в формировании и становлении литературы, привлекшей нового - массового - читателя, и сформировала новый тип писателя. Литературный быт как определённое структурирование жизни этого литературного пласта обусловливал появление определённого типа текстов, со своим языком, со своей образностью.

Малая пресса», вопреки исследовательскому стереотипу, не представляла собой некоего единого потока, она была всё-таки разнообразна и рассчитана на разного читателя (о чём писал ещё A.B. Коротаев), и создавали её разные по происхождению и степени одарённости авторы. И только исходя из знания о том, что издания «малой прессы» не были однородными, а каждое из них различалось и по набору рубрик, жанров, и по характеру и объёму публикуемых текстов, проследив, какие произведения Чехова в каких изданиях появлялись, в какой мере он приспосабливался к требованиям, выдвигаемым редакторами этих газет и журналов, можно в значительной степени понять, в чём заключалось влияние «малой прессы» на Чехова-писателя.

Примечательно, что эти разные издания не всегда вынуждали Чехова следовать установленным в них принципам и традициям, но и, быть может, часто непреднамеренно давали возможность попробовать себя в разных жанрах. Так, в журнале «Свет и тени», издаваемом Н.Л. Пушкарёвым, Чехов выступает не в полуюмористическом разделе «Дребедень», а публикует большие (по меркам «малой прессы») произведения, что может говорить о его потребности (существовавшей изначально, а не пришедшей с годами) в разных по содержанию и форме текстам, которую не могли удовлетворить чисто юмористические журналы. «Свет и тени» и «Мирской толк» (также издаваемый Пушкарёвым) позволили реализовать эту писательскую потребность. В «Мирском толке» Чехов опубликовал две повести - «Живой товар» и «Цветы запоздалые», а также несколько рассказов, в большинстве своём превышающих привычный объём «осколочной» продукции (100-150 строк).

Внутреннее стремление к саморазвитию, стремление к поиску новых художественных средств и форм осмысления действительности с самого начала привели Чехова к отрицанию не только шаблонов и клише «малой прессы», но и отрицанию самого отношения к литературному процессу его старших товарищей по юмористике, таких как H.A. Лейкин и В.В. Билибин, подтверждений чему можно найти немало в их переписке середины 1880-х годов.

Литературный быт и тексты «малой прессы» представляют историко-литературный интерес в плане их соотнесения с нормами литературного быта и текстами беллетристики и «большой» литературы. При этом важно установить, какие черты «большой» литературы привлекали авторов «малой прессы», а что из «малой прессы» становилось источником и материалом для высокого пласта литературы (как, например, поэтика детектива, да и сам жанр, пришедшие в «большую» литературу из массовой литературы). Особый интерес представляет также соотнесение литературно-бытовых моделей «большой» литературы и «малой прессы», в значительной степени различных, но имеющих и сходства.

Поэтика А.П. Чехова, характер его творчества во многом обязаны именно «малой прессе», её законам, её поэтике, так как именно через усвоение (в начале творчества) и одновременное отталкивание от них происходило становление Чехова-писателя. Литературный быт изданий, в которых начинал писать Чехов, в значительной степени, нежели это казалось ранее, определял характер его текстов.

Многие исследователи отмечали, что принцип краткости произведений

Чехов принял именно в годы сотрудничества в «малой прессе». В некоторой степени это верно. Но не следует ли в этом стремлении к краткости видеть и влияние медицинской школы Чехова, в частности, опыта составления истории болезни? Ещё в 1894 году В.А. Гольцев в «Литературных очерках» отмечал:

При изображении тех или других явлений Чехов поступает как талантливый и добросовестный земский врач. Он не останавливается на нём подробно, но, поставив диагноз одному явлению, переходит к другому. Этим в значительной

188 степени и объясняется краткость рассказов»

Проблема влияния «малой прессы» на творчество Чехова гораздо сложнее тех моделей, что предлагались большинством исследователей прошлого и настоящего. Представления о «малой прессе» чеховской эпохи должны быть также скорректированы хотя бы на основании имеющихся фактов и материалов, исследование которых в полном объёме, конечно же, представляет собою тяжёлый и трудоёмкий процесс. Но только в этом случае можно представить себе реальную картину отношений текстов Чехова и авторов «малой прессы» и - больше - взаимовлияния этих текстов, а сама проблема должна быть включена в широкий контекст исследования поэтики Чехова как одно из слагаемых художественной системы Чехова.

Изучение литературного быта и текстов «малой прессы» позволяет также объяснить ту роль, которую играл литератор - автор массовой литературы, начиная с конца 1870-х годов, что находит отражение в рассказах А.П. Чехова и его современников.

Проблема литературного быта «малой прессы», устройства периодических изданий чеховской эпохи актуальна именно в настоящий момент, когда современная массовая литература развивается, следуя формальным признакам, наследуя многие процессы, характерные для литературного быта периодических изданий 80-х годов XIX века. В статье «Литературный быт»

388 Цит. по: Лысков И.П. К десятилетию смерти А.П. Чехова. Сборник. М., 1914. С.50.

Б.М. Эйхенбаум отмечал, что «факты прошлого различаются нами как факты значимые и входят в систему, неизменно и неизбежно, под знаком современных проблем. История в этом смысле есть особый метод изучения настоящего при

389 помощи фактов прошлого» . В связи с этим вспоминаются слова Ю.М. Лотмана: «История плохо предсказывает будущее, но хорошо объясняет

390 настоящее»

389 Эйхенбаум Б.М. Литературный быт // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Маршрут в бессмертие. M.: Аграф, 2001. С. 49.

390 Лотман Ю.М. Введение: быт и культура ПЛотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПБ.: Искусство - СПБ, 2002. С. 12.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Орлов, Эрнест Дмитриевич, 2008 год

1. Словари, справочники, библиографические указатели:

2. Грабелъников A.A., Минаева О.Д. История русской периодической печати1703-2003): Библиографический справочник. М., 2004.

3. Лисовский Н.М. Библиография русской периодической печати 1703-1900 гг.1. СПб., 1915.

4. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. М., 2001.

5. Литературный энциклопедический словарь. (Под общей редакцией В.М. Кожевникова, П. А. Николаева). М.: Советская энциклопедия, 1987.

6. Масонов И. Ф. Чеховиана. М., 1929.

7. Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, учёных и общественных деятелей. Т. I-IV. М., 1957-1960.

8. Машкова М.В., Сокурова М.В. Общие библиографии русских периодическихизданий 1703-1954 гг. и материалы по статистике русской периодической печати. Аннотированный указатель, Л., 1956.

9. Русские писатели (тт. 1-5). М., 1989-2007.

10. Русские писатели: В 2-х тт. / Под ред. П.А. Николаева. М., 1990.

11. Шруба М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890- 1917 годов: Словарь. М., 2004.

12. Источники текстов произведений и писем:

13. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 тт. Письма: В 12 тт. Сочинения: В 18 тт. М., 1974-1983.

14. А.П.Чехов о литературе. М., 1955.

15. Барышев (Мясницкий) И.И. Нашего поля ягодки. М., 1894.

16. Билибин В.В. Добродетельный чорт. М., 1890.

17. И. Грэк. (Билибин В.В.) Любовь и смех. СПб., 1882.

18. И. Грэк (Билибин В.В.) Юмористические узоры. СПб, 1898.

19. В. Холостов {Билибин В.В.) Пьесы в 1-м действии. СПб., 1902.

20. Василевский И.Ф. Наши нравы. СПб., 1884.

21. Лейкин H.A., Билибин В.В. На аристократический манер. Пьеса. СПб., 1901.

22. Лейкин H.A. Весёлые рассказы. СПб., 1874.

23. Лейкин H.A. Наши забавники. СПб., 1879.

24. Лейкин H.A. Апраксиицы. СПб., 1886.

25. Лейкин H.A. Медаль. СПб, 1891.

26. Либрович С.Ф. На книжном посту: Воспоминания. Записки. Документы. Пг.; М., 1916.

27. Лысков И.П. К десятилетию смерти А.П. Чехова. Сборник. М., 1914.

28. Мшневич В.О. Наши знакомые. Фельетонный словарь современников. СПб., 1884.

29. Надсон С.Я. Литературные очерки (1883-1886). СПб., 1887.

30. Переписка А.П. Чехова в трех томах. М., 1996.

31. Писатели чеховской поры: В 2-х т. / Вступление, комментарии, составление С. Букчин. М., 1982.

32. Письма Ал.П. Чехова к брату Антону Павловичу Чехову. М., 1939.

33. Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1965-1977. Тт. 9, 13.

34. Мемуары и биографические материалы:

35. А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам / Составитель Вал. Фейдер. Л., 1928.

36. Антон Павлович Чехов. Его жизнь и сочинения. Сборник историко-литературных статей / Составил В.<И.> Покровский. М., 1907.

37. Авилова Л.А. Рассказы. Воспоминания. М., 1984.

38. Амфитеатров A.B. Курганы. СПб., 1905.

39. Амфитеатров A.B. Славные мертвецы / Собрание сочинений. Т. 14. СПб., 1912.

40. Амфитеатров A.B. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих / Вступ. статья, сост., подгот. текста и коммент. А.И. Рейтблата. Т. 1-2. М., 2004.

41. Белоусов И. А. Литературная среда. Воспоминания 1880-1928. М., 1928.

42. Гиляровский В.А. Избранное: В 3 тт. Т.2. М., 1960.

44. Кугелъ А.Р. Листья с дерева. Воспоминания. Л., 1926.

45. Кугелъ А.Р. (Homo novus). Литературные воспоминания. 1882-1896. Пг.-М., 1923.

46. Летопись жизни и творчества А.П. Чехова. Т.1. М., 2000; Т.2. М., 2004.

47. H.A. Лейкин в его воспоминаниях и переписке. СПб., 1907.

48. Малюгин Л.А., Гитович И.Е. Чехов. Повесть-хроника. М., 1983.

49. Первые литературные шаги. Автобиографии современных русских писателей /Собрал Ф.Ф. Фидлер. М., 1911.1. Исследования и статьи:

50. Александров Б.И. О жанрах чеховской прозы 80-х годов // Ученые записки Горьковского гос. пед. ин-та. Вып. 37. О творчестве русских писателей XIX в. Горький, 1961. С. 3-80.

51. Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны / Ред. и пред.

52. Б.М. Эйхенбаума. М., 2001.

53. Арсенев К.К Беллетристы последнего времени // Вестник Европы. Кн. 12. М., 1887. С.766-775

54. Балухатый СД Ранний Чехов // Литературный музей А.П. Чехова. А.П. Чехов. Сборник статей и материалов. Р/н Дону, 1959. С. 7 94.

55. Беляева Л.И. Мотивы чтения и критерии оценок произведений художественной литературы у различных категорий читателей // Художественное восприятие. Сб. I. Л., 1971. С. 162-176.

56. Букчии C.B. Чеховская «артель» // Писатели чеховской поры. М., 1982. С. 5-27.

57. Буишин A.C. Салтыков-Щедрин: Искусство сатиры. М., 1976.

58. Волъпе Ц. Теория литературного быта // За марксистское литературоведение.1. Л., 1930. С. 143-168.

59. Гитович И.Е. «Неправдоподобно ранняя зрелость» молодого Чехова: биография и язык // Таганрогский вестник. Вып. 2. Материалы Международной научной конференции «Молодой Чехов: проблемы биографии, творчества, рецепции, изучения». Таганрог, 2004. С. 23-41.

60. Гитович И.Е. «Самый свободный жанр» // Canadian American Slavic Studies, 42, Nos. 1-2 (Spring-Summer 2008), 27 49.

61. Горячева M. О. О личности и литературной репутации Чехова в малой прессе конца 1880-х начала 1900-х годов (По материалам газеты "Новости дня") // Чеховиана: Чехов и его окружение. М., 1996. С. 115-144.

62. Громов Л. П. Чехов и «артель» восьмидесятников // Литературный музей А.П.Чехова. А.П.Чехов. Сборник статей и материалов. Р/н Дону, 1959. С. 95-158.

63. Громов М.П. Книга о Чехове. М., 1989.

64. Гудков Л., Дубин Б., Страда В. Массовая литература как социальный феномен // Литература и общество: введение в социологию литературы. М., 1998. С. 48-56.

65. Гурвич И.А. Беллетристика в русской литературе XIX века. Уч. пособие. М., 1991.

66. Демидова O.P. Метаморфозы в изгнании. Литературный быт русского зарубежья. СПб., 2003.

67. Дерман А.Б. Раннее творчество Чехова // Чеховский сборник. М., 1929. С. 131-171.

68. Дерлшн А. Б. Москва в жизни и творчестве А.П. Чехова. М., 1948.

69. Дмитриев В.Г. Скрывшие своё имя. М., 1977.

70. Дубин Б.В. Словесность классическая и массовая. // Слово письмо - литература: очерки по социологии современной культуры. М., 2001. С. 312- 325.

71. Есин А.Б. Чехов-журналист. М., 1977.

72. История русской литературы XIX века. 70-90-е гг. М.: Изд-во МГУ, 2001.

73. Каллаш В.В. Литературные дебюты А.П. Чехова (Критико-библиографи-ческий обзор) // Русская мысль. Кн. III. M., 1905. С. 121-126; Русская мысль. Kh.VI. M., 1905. С. 73-89; Русская мысль. Kh.VII. M., 1905. C.l 62-172.

74. Катаев В. Б. Чехов и его литературное окружение (80-е годы XIX века) // Спутники Чехова. М., 1982. С. 3-47.

75. Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М., 1989.

76. Катаев В.Б. Чехов плюс. Предшественники, современники, преемники. М., 2004.

77. Кёртис Дж. Борис Эйхенбаум.: его страна, семья и русская литература. / Пер. с англ. Д. Баскина. СПб., 2004.

78. Коротаев A.B. Чехов и малая пресса 80-х годов // Ленинградский гос. пед. институт им. А.И. Герцена. Учёные записки. Т.24. Л., 1939. С.87-136.

79. Кржижановский С. Чехонте и Чехов / Литературная учёба. М., 1940. - №10-С. 68-78.

80. Литературное наследство. Т.68 (Чехов). М., 1960.

81. Лотман Ю.М. О содержании и структуре понятия «художественная литература» // Проблемы поэтики и истории литературы. Саранск, 1973. С. 20-36.

82. Лотман Ю.М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1993. Т.З. - С. 380-389.

83. Лотман Ю.М. Литературная биография в историко-культурном контексте (К типологическому соотношению текста и личности автора) // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб., 1997.

84. Лотман Ю.М. Введение: быт и культура ПЛотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 2002. С. 5-15.

85. Мельников Н.Г. Понятие «массовая литература» в современном литературоведении // Литературоведение на пороге XXI века. М., 1998. С. 229-224.

86. Мельников Н.Г. Массовая литература // Введение в литературоведение. М., 1999. С. 177-191.

87. Мустангова Е. Формалисты на новом этапе // За марксистское литературо ведение. Л., 1930. С. 138-142.

88. Мышковская Л. Чехов и юмористические журналы 80-х годов. М., 1929.

89. Овсянико-Куликовский Д.Н. История русской интеллигенции. Ч. III. СПб., 1911.

90. Овсянико-Куликовский Д.Н. А.П. Чехов // Овсянико-Куликовский Д.Н. Вопросы психологии творчества: Пушкин. Гейне. Гёте. Чехов. К психологии мысли и творчества. Изд. 2-е. М., 2008. С. 206-234.

91. Прозоров В.В. Читатель и литературный процесс. Саратов, 1975.

92. Рейтблат А.И. От Бовы к Бальмонту. Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX в. М., 1992.

93. Розенберг Вл. Журналисты безвременья. М., 1917.

94. Рубакин Н. А. Этюды о русской читающей публике. СПб., 1895.

95. Спутники Чехова / Собрание текстов, статьи и комментарии В.Б. Катаева. М., 1982.

96. Степанов А Д. Проблемы коммуникации у Чехова. М., 2005.

97. Сухих H.H. Проблемы поэтики А.П. Чехова. Л., 1987; СПб., 2007 (2-е изд., доп.).

98. Сухих И.Н. Чеховские писатели и литератор Чехов // Литературное обозрение. № 11-12. 1994. С. 3-6.

99. Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 270-281.

100. Тынянов Ю.Н. Литературный факт // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 255-270.

101. Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка. Изд 4-е. М., 2007.

102. Тынянов Ю.Н. Стиховые формы Некрасова // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 18-27.

103. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1960, 1986.

104. Чехов и его время. М., 1977.

105. Чеховиана: Чехов и его окружение. М., 1996.

106. Чехов М.П. Вокруг Чехова. Воспоминания. М., 1989.

107. Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов. М., 1987.

108. Чудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение. М., 1986.

109. Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М., 1971.

110. Шаталов С.Е., Белоцерковская Н.И. Русская юмористика и развлекательно-обличительное направление 1870-1880-х годов // Литературные направления и стили. М., 1976. С. 287-297.

111. Шюккинг Л. Социология литературного вкуса. Л., 1928.

112. Энгелъгардт Н. Очерк истории русской цензуры в связи с развитием печати (1703-1903). СПб., 1904

113. Эйхенбаум Б.М. Литературный быт // Эйхенбаум Б.М. Мой временник.

114. Маршрут в бессмертие. М., 2001. С.49 59.

115. Эйхенбаум Б.М. Литература и писатель // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Маршрут в бессмертие. М., 2001. С. 59-83.

116. Эйхенбаум Б.М. Литературная домашность // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Маршрут в бессмертие. М., 2001. С. 83 87.

117. Эйхенбаум Б.М. О прозе. Л., 1969.

118. Эйхенбаум Б.М. Писательский облик М. Горького // О литературе. М., 1987. С.437.

119. Ясинский И.И. Роман моей жизни. Л., 1926.

121. Белог(ерковская Н.И. А.П.Чехов в журнале «Осколки». Автореф. дисс. к.ф.н. М., 1974.

122. Бройде Э. Чехов и юмористическая литература 80-х годов. Дисс. . к.ф.н. М., 1970.

123. Вуколов Л.И. Роль пародий и стилизаций в формировании эстетических взглядов и художественного стиля А.П. Чехова. Автореф. дисс. . к.ф.н. М., 1970.

124. Овчарова П.И. Читатель и читательское восприятие в творческом сознании А.П. Чехова. Дисс. . к.ф.н. М., 1982.

125. Прозоров B.B. Проблема читателя и литературный процесс в России XIX в. Автореф. дисс. . д.ф.н. JL, 1979.

126. Шгтовских И.С. Жанровое своеобразие прозы и драматургии H.A. Лейкина. Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1999.1. Рукописные источники:

127. Лазарев (Грузинский) A.C. Антон Чехов и литературная Москва 1880-1890-х годов (рукопись). РГАЛИ. Ф. 549. Оп.1. Дело № 329.

128. Лазарев (Грузинский) A.C. Автобиография (рукопись). РГАЛИ. Ф. 549. Оп.1. Дело №329. Лл. 2-4.

129. Письма А.С.Лазарева (Грузинского) к Н.М.Ежову. РГАЛИ. Ф. 189. Оп.1. Ед. хр. 7.

130. Письма А.С.Лазарева (Грузинского) к А.П.Чехову. ОР РГБ. Ф.331. К. 49. Ед. хр. 12.

131. Письма H.A. Лейкина к А.П. Чехову. РГАЛИ. Ф. 549. Оп.1. Дело № 303.

132. Письма H.A. Лейкина к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 50. Ед. хр. 1.

133. Письма редакции журнала «Будильник», РГАЛИ. Ф. 549. Оп.1. Дело № 301.

134. Письма В.А. Гиляровского к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 40. Ед. хр. 26.

135. Письма Н.М. Ежова к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 43. Ед. хр. 11.

136. Письма редакции журнала «Стрекоза» к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 44. Ед. хр. 35.

137. Письма В.В. Билибина к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 36. Ед. хр. 75.

138. Письма Л.И. Пальмина к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 55. Ед. хр. 8.

139. Письма Н.П. Кичеева к А.П. Чехову ОР РГБ. Ф. 331. К. 47. Ед. хр.52.

140. Письма И.Л. Леонтьева (Щеглова) к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 50.1. Ед. хр. 6.

141. Письма С.Н. Худекова к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К.61. Ед. хр. 72.

142. Письма Ф.О. Шехтеля к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф.331. К.63. Ед. хр. 25-а.

143. Письма В.А. Попырниковой к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К.56. Ед. хр.32.

144. Письма К.С. Баранцевича к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К.36, ед. хр. 20.

145. Письма Л.Н. Трефолева к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К.60. Ед. хр.50.

146. Письма В.И. Зембулатова к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф.331. К.45. Ед. хр. 22-а.

147. Письма Л.И. Пальмина В.В. Билибину. ОР РНБ. Ф. 115. Ед.хр. 50.

148. Письма Л.И. Пальмина H.A. Лейкину. ОР РНБ. Ф. 115. Ед.хр. 51.

149. Письма Ал.П. Чехова к H.A. Лейкину. ОР РНБ. Ф. 427. Оп.№1. Ед.хр. 65.

150. Письма Ал.П. Чехова к М.П. Чехову. ОР РГБ. Ф.331. К.73. Ед.хр. 4

151. Письма В.В. Билибина к H.A. Лейкину ОР РНБ. Ф.427. Оп.1. Ед.хр.7.

152. Письма Н.М. Ежова H.A. Лейкину. ОР РНБ. Ф. 248. Ед.хр. 183.

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

Как понимали литературный быт лидеры русской формальной школы? Чем, согласно Борису Эйхенбауму, литературный кружок отличается от литературного журнала? Кого предложил считать субъектом литературного быта Юрий Тынянов? На эти и другие вопросы отвечает доктор филологических наук Сергей Зенкин.

Понятие литературного быта придумали в 20-х годах XX века русские формалисты. Их называют формалистами — на самом деле они были не такими уж формалистами. Они интересовались формой постольку, поскольку она чему-то противостоит, с чем-то борется, поскольку эта форма динамична. И в качестве иного по отношению к этой форме, того, с чем она борется и взаимодействует, они пытались сформулировать понятие быта.

Понятие «быт» было очень актуальным в советской культуре в то время, большевистская власть боролась за новый быт, а поэты говорили о «развороченном бурей быте» (Есенин) или о том, что «любовная лодка разбилась о быт» (Маяковский). Быт представлялся непослушной внешней средой, которая трудно поддается культурному упорядочению.

Примерно так мыслил быт и один из лидеров русской формальной школы, писатель и литературовед Виктор Шкловский. Он писал: «Мы, футуристы, раскрепостили искусство от быта, сделали его свободным от быта». Для него быт — это внешняя жизненная среда, которую искусство осваивает своими приемами, это пассивный материал искусства, который поддается колонизации посредством искусства. Это односторонняя активная преобразовательная деятельность, свойственная эстетике русского авангарда.

Товарищи Шкловского по формальной школе мыслили быт иначе. Они называли его собственно литературным бытом, имея в виду, что в социальной жизни, в быту, за рамками литературы есть какие-то вещи, которые взаимодействуют с литературой и могут усваиваться с нею. Это двустороннее взаимодействие, когда то, что было литературой, может стать бытом, и наоборот.

Здесь было два варианта понимания этого самого быта. Одно решение предлагал Борис Михайлович Эйхенбаум в нескольких своих статьях, одна из которых так и называется — «Литературный быт». По мысли Эйхенбаума, история литературы должна заниматься не только тем, что такое литература, но и тем, как быть писателем, как писатель живет и осуществляет себя в общественной структуре. И поэтому Эйхенбаума на сравнительно позднем этапе развития русской формальной школы заинтересовали институциональные формы существования литературы, те способы организации литературной среды, в которой возникают и циркулируют литературные произведения. Эйхенбаум предложил различать две такие институционализации, две формы. Это, во-первых, литературный кружок или салон и, во-вторых, литературный журнал и издательство.

Бори́с Миха́йлович Эйхенба́ум (22 сентября (4 октября) , Красный - 24 ноября , Ленинград , похоронен на Богословском кладбище Санкт-Петербурга) - русский литературовед , один из ключевых деятелей «формальной школы », толстовед .

Биография

Родился в семье земских врачей в уездном городе Смоленской губернии . В 1890 отца перевели в Землянск Воронежской губернии, а семья переехала в Воронеж , где прошли детство и юность Эйхенбаума.

После окончания с золотой медалью воронежской гимназии в 1905 году Эйхенбаум приезжает в Петербург и поступает в Военно-медицинскую академию , а в 1906 году , пока академия была закрыта из-за студенческих беспорядков, учился на биологическом отделении Вольной высшей школы П. Ф. Лесгафта (где познакомился со своей будущей женой). Параллельно занимается музыкой (скрипка, рояль, вокал). В 1907 году Эйхенбаум покидает академию и поступает в Музыкальную школу Е. П. Рапгофа и на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета . В -м Эйхенбаум оставляет профессиональные занятия музыкой, делая выбор в пользу филологии . В этом же году, после двух лет учёбы на славяно-русском отделении, Эйхенбаум переходит на романо-германское, однако в -м возвращается на славяно-русское. В 1912 году Эйхенбаум заканчивает университет. Участник Пушкинского семинария С. А. Венгерова .

В апреле 1918 приглашён в Литературно-издательский отдел Наркомпроса для подготовки сочинений русских классиков. С этого началась деятельность Эйхенбаума в области текстологии .

Ключевой момент биографии Эйхенбаума - сближение с участниками кружка ОПОЯЗ в 1917 году . В 1918 году Эйхенбаум присоединяется к ОПОЯЗу и участвует в его исследованиях до середины 1920-х годов. Также его увлекает проблема «литературного быта», при обсуждении которой ему приходится полемизировать с Ю. Н. Тыняновым .

В он оказывается жертвой «борьбы с космополитизмом» : 5 апреля на заседании Учёного совета филологического факультета ЛГУ состоялась проработка четырёх профессоров (Эйхенбаума, Жирмунского , Азадовского и Гуковского), за которой последовало увольнение. Осенью того же года Эйхенбаум подвергся резким нападкам в прессе, в том числе со стороны А. Фадеева и А. Дементьева . О статье последнего Эйхенбаум отозвался в дневнике:

Статья просто шулерская и невежественная до ужаса. А главное - подлая. <…> «Пересилить время» нельзя, а так получилось, что мы сейчас не нужны. Жаль, конечно, что нужны подлецы и дураки, но надо утешаться тем, что это не везде, а в нашей маленькой области, которая оказалась на задворках. В самом деле, что мы значим рядом с атомной бомбой?

Уволенный также из , Эйхенбаум потерял всякую возможность печататься. Лишь через несколько месяцев после смерти Сталина, в сентябре 1953, он смог вернуться к редакторской деятельности.

24 ноября 1959 на вечере скетчей Анатолия Мариенгофа Эйхенбаум произнёс вступительное слово и скоропостижно скончался.

Семья

Адреса в Ленинграде

• 9.3.1911 Петроградская сторона, Церковная ул., д. 17, кв. 45.
• 12.4.1912 Думская ул., д. № 2, кв. 57.
• 9.2.1917 8-ая Рождественская, д. № 21, кв. 17.
• 26.10.1936 - 07.1941 года - Дом творчества писателей - Детское Село, Пролетарская улица, 6.
• Дом Придворного конюшенного ведомства («писательская надстройка») - набережная канала Грибоедова , 9.

Труды

• Пушкин-поэт и бунт 1825 года (Опыт психологического исследования), (первая опубликованная работа Б. М. Эйхенбаума).
• Как сделана «Шинель» Гоголя , . (Текст: )
• Мелодика русского лирического стиха, П., . (Текст: )
• Молодой Толстой, .
• Анна Ахматова. Опыт Анализа, 1923.
• Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки, Л. .
• Сквозь литературу, Л. 1924.
• Лесков и современная проза, .
• О. Генри и теория новеллы, . (Текст: )
• Теория «формального метода», . (Текст: )
• Литературный быт, .
• Лев Толстой: пятидесятые годы, .
• Лев Толстой: шестидесятые годы, .
• Маршрут в бессмертие (Жизнь и подвиги чухломского дворянина и международного лексикографа Николая Петровича Макарова),
• Лев Толстой: семидесятые годы, .
• Переписка Б. М. Эйхенбаума и В. М. Жирмунского / Публ. Н. А. Жирмунской и О. Б. Эйхенбаум; Вступ. ст. Е. А. Тоддеса; Прим. Н. А. Жирмунской и Е. А. Тоддеса // Тыняновский сборник. Третьи Тыняновские чтения. Рига, 1988. С. 256-329.
• Письма Б. М. Эйхенбаума к А. С. Долинину / Подгот. текста, вступ. заметка, прим. А. А. Долининой // Звезда. 1996. № 5. С. 176 −189.
• «Цель человеческой жизни - творчество» (Письма Б. М. Эйхенбаума к родным) / Публ. Г. Д. Эндзиной // Встречи с прошлым. Вып. 5. М., 1984. С. 117-138.
• Эйхенбаум Б. М. Письма к брату Всеволоду / Предисл., публ. и прим. А. Н. Акиньшина и О. Г. Ласунского // Филологические записки (Воронеж). 1997. Вып. 8. С. 191-230.
• Эйхенбаум Б. М. Страницы дневника. Материалы к биографии Б. М. Эйхенбаума / Предисл., публ. и прим. А. С. Крюкова // Филологические записки (Воронеж). 1997. Вып. 8. С. 230-251.
• Эйхенбаум Б. М. Дневник / Публ. и прим. А. С. Крюкова // Филологические записки (Воронеж). 1998. Вып. 11. С. 207-220.
• Эйхенбаум Б. М. Мой временник. Маршрут в бессмертие М., 2001.
• Эйхенбаум Б. М. Новое о Гончарове: Из писем И. А. Гончарова к М. М. Стасюлевичу // Запросы жизни, 1912, № 47. - Стб. 2695-2702.
• Эйхенбаум Б. М. О литературе / Сост. О. Б. Эйхенбаум, Е. А. Тоддеса; Вступ. ст. М. О. Чудаковой, Е.А Тоддеса; Комм. Е.А Тоддеса, М. О. Чудаковой, А. П. Чудакова. М., 1987.

Награды

• орден Трудового Красного Знамени (10.06.1945)
• орден «Знак Почёта» (21.02.1944)

Напишите отзыв о статье "Эйхенбаум, Борис Михайлович"

Литература

• Беляев Н. С. Суд над лермонтоведом: трагические страницы в творческой биографии Б. М. Эйхенбаума // Русская литература. – Москва, 2014. – № 3. – С. 66–74.
• Кертис Дж. Борис Эйхенбаум: его семья, страна и русская литература. СПб., 2004
• Осповат А. Л. К тютчевским штудиям Б. М. Эйхенбаума 1910-х годов // История литературы. Поэтика. Кино. Сборник в честь Мариэтты Омаровны Чудаковой. М., 2012. С. 268-273.
• Сальман М. Г. Из студенческих лет Б. М. Эйхенбаума, Ю. Н. Тынянова и В. Б. Шкловского (по материалам Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга) // Russian Literature. - 2014. - LXXVI, IV. - С. 447-509.
• Сальман М. Г. К биографии Б. М. Эйхенбаума: письма к М. К. Лемке // Методология и практика русского формализма: Бриковский сборник. Выпуск II: Материалы международной научной конференции «II Бриковские чтения: Методология и практика русского формализма» (Московский государственный университет печати, Москва, 20–23 марта 2013 года) / отв. ред. Г. В. Векшин. М.: Азбуковник, 2014. С. 617–623.
• Чудакова М. О., Тоддес Е. А. Страницы научной биографии Б. М. Эйхенбаума // Вопросы литературы. 1987. № 1. С. 128-162.
• Horowitz B. = Battling for self-definition in Soviet literature: Boris Eikhenbaum’s Jewish question // Знание. Понимание. Умение . - 2015. - № 2 . - С. 379-392 . - DOI :10.17805/zpu.2015.2.41 .
• Сергей Борис Эйхенбаум: Литературный быт [предисл. Я. Левченко] // Формальный метод: Антология русского модернизма. Том 2: Материалы / сост. С. Ушакин. - Москва; Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2016. С. 447-678

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Эйхенбаум, Борис Михайлович

– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.

Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг"ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.

О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.

На правах рукописи

Орлов Эрнест Дмитриевич Литературный быт 1880-х годов.

Москва 2008

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Владимир Борисович Катаев

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Игорь Николаевич Сухих кандидат филологических наук Маргарита Октобровна Горячева

Ведущая организация: Казанский государственный университет

Защита состоится «16» октября 2008 года в часов на заседании диссертационного совета Д.501.001.26 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова.

Адрес: 119992 Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке МГУ.

Учёный секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент А.Б. Криницын

Общая характеристика работы

В разное время исследователи отмечали, что понять творчество А.П. Чехова вне литературной среды «малой прессы» и «физиономии» изданий массовой литературы, где начинал Чехов-писатель, нельзя.

«Всякий писатель пишет в определённой среде и для определённой среды, и поэтому изучать его надо в его естественном окружении» 1, – писала Л.М. Мышковская ещё в 1929 году, когда в отечественном литературоведе нии начал определяться интерес к проблеме литературного быта как теоретической проблеме.

Сама генеалогия новаций Чехова-писателя, особенно в ранний период, предстаёт гораздо нагляднее в сопоставлении с произведениями наиболее близкого Чехову литературного ряда – «малой прессы», тексты и быт которого строились по своим законам. При этом оказываются интересны тексты авторов различной творческой одарённости и судьбы.

Только в таком контексте и можно пытаться понять, в каких условиях и на каком фоне происходило формирование Чехова-писателя на раннем этапе, за счёт чего его тексты почти с самого начала выбиваются из этого ряда.

Но всё это чрезвычайно важно и для понимания литературной ситуации конца XIX века – изменений в литературной иерархии и взаимозави симости, взаимопроникновения разных пластов литературы, а значит, и взаимоотношений писателя и читателя.

«Изучить литературный фон необходимо ещё и потому, что невниманье к нему приводит к неточностям, граничащим иногда с историко-литературными заблуждениями» 2, – отмечал А.П. Чудаков.

Сегодня совершенно очевидно, что важно исследовать не только литературный фон, но и литературно-бытовой материал в целом, вбирающий в себя и литературный фон, и литературную среду, без чего трудно надеяться исторически верно оценить новаторство Чехова. Многие Мышковская Л. Чехов и юмористические журналы 80-х годов. М.: Московский рабочий, 1929. С.27.

Чудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение. М.: Наука, 1986. С. 7.

процессы в литературе предыдущих эпох не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению.

Введение понятия «литературный быт» позволяет выйти за рамки только литературной среды, литературного фона, так как оно оказывается шире. Классическое определение понятию дано Ю.М. Лотманом: «Литера турный быт – особые формы быта, человеческих отношений и поведения, порождаемых литературным процессом и составляющие один из его исторических контекстов. … Л.б., не являясь определяющим фактором литературной эволюции, может играть весьма существенную роль в дина мике литературного процесса» 3. В этой статье отмечены значимые для понятия «литературный быт» связи литературы и поведения, литературы и бытового контекста, дано определение понятию «литературный факт», введённому в научный обиход Ю.Н. Тыняновым.

В настоящее время в словарях литературоведческих терминов статья «литературный быт» отсутствует вовсе или понятию даётся определение, оторванное от его функционального применения в рамках истории или социологии литературы 4.

Говоря сегодня о литературном быте, можно рассматривать его как некий поведенческий текст (в широком смысле), который может опреде лять стиль писателя или существенно влиять на него, иногда просто заставляет писать и жить по уже созданным шаблонам-клише (как поведенческим, так и литературным) или же, наоборот (как в случае с Чеховым), может стать точкой «отталкивания», стимулируя развитие писателя и человека через отрицание и пародирование устоявшихся клише, побуждать к их разрушению и отказу от них. Впрочем, по мнению Д.Н. Овсянико-Куликовского, никакие шаблоны и клише (жанровые, язы ковые, поведенческие) не страшны настоящему таланту, так как «психо Лотман Ю.М. Литературный быт // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 194.

Ср., например, определение, данное понятию «литературный быт» Ю.Б. Боревым: «…жизненные обсто ятельства и детали (вплоть до мельчайших) повседневной жизни автора в окружающей его среде (в пер вую очередь литературной среде);

общие особенности и конкретные детали повседневной жизни литера торов» (Борев Ю.Б. Эстетика. Теория литературы: Энциклопедический словарь терминов. М., 2003. С.

логические условия художественной работы таковы, что, вопреки всяким шаблонам, выдвигают вперёд индивидуальность писателя: если она сильна и оригинальна, то никакой шаблон ей не страшен;

если она слаба и бесцветна, то, всё равно, и без шаблона она не создаст ничего оригиналь ного и значительного» 5.

В конкретной исторической ситуации рубежа 70–80-х годов XIX века, когда начинал Чехов и многие его ровесники, существенным оказывалось уже то, в каких журналах (т.е. в какой среде) дебютировали и закреплялись новые авторы. В эти же годы сформировалась особая иерар хия изданий в рамках «малой прессы», и сотрудничество автора с тем или иным изданием нередко играло большую роль в создании его репутации.

*** Очевидно, что литературный быт чеховской эпохи неоднороден и сложен. Необходимо говорить о трёх уровнях его функционирования:

элитарный быт «большой» литературы, литературный быт беллетристики (если понимать беллетристику как срединный пласт литературы) и литературный быт «малой прессы». А.П. Чехов имел возможность на протяжении своего творческого пути постичь законы литературного быта всех трёх уровней функционирования литературы тех лет. Отчасти именно поэтому его творчество и биография наиболее интересны, примечательны для изучения литературного быта 1880 – 1900-х гг., то есть целой эпохи.

В данной работе подробно рассматривается только литературный быт «малой прессы», т.е. «внутренняя жизнь» той газетно-журнальной сре ды, с которой А.П. Чехов познакомился в начале своего творческого пути.

*** Предмет исследования . В диссертации рассматриваются как общие черты «малой прессы», так и специфические особенности тех изданий, в которых сотрудничал А.П. Чехов, литературные и литературно-бытовые отношения, оказавшие влияние на творчество Чехова 1880-х годов.

Овсянико-Куликовский Д.Н. История русской интеллигенции Т.9. Ч.3. СПб, 1911. С.53.

Материалом исследования стали произведения А.П. Чехова первой половины 1880-х годов и тексты авторов «малой прессы», публиковав шиеся в тех же изданиях, где сотрудничал А.П. Чехов.

В настоящей работе использованы частично опубликованные или вообще не опубликованные рукописные источники (переписка, материалы воспоминаний и др.), а также научные работы и мемуары, часто незаслу женно забытые исследователями нового времени.

Особое внимание уделено переписке Чехова с литераторами и изда телями конца XIX века. Она даёт возможность представить картину лите ратурного быта изучаемой эпохи наиболее полно, отобразить неизвестные факты биографии писателей 1880-х годов, понять некоторые особенности и тенденции развития литературного процесса этого времени.

Актуальность исследования определяется вниманием социологов и историков литературы к литературно-бытовым и смежным с ними пробле мам. В контексте современной социологии литературы, набирающей силу и являющейся формой выхода из постструктуралистского тупика и кризиса методологии, исследование того, что именуется Б.М. Эйхенба умом «литературным бытом», становится особенно актуально и значимо.

Массовое чтение, особая роль читателя и писателя-маргинала – всё это является объектом изучения именно социологии литературы. Однако собственно-бытовой элемент, литературный быт редакций газет и журна лов, система взаимоотношений между писателями и связь этих запускающих механизмов в создании определённых образцов текстов, требуемых временем и выполняющих определённые задачи первичной социализации и эстетизации читателя, теорией литературной социологии, как правило, не учитывается. Хотя часто именно эти элементы литератур ного быта важны при соотнесении среды и текста и должны быть включе ны в историко-литературные исследования.

Проблема соотношения литературы и литературного быта опреде лённой эпохи сегодня становится особенно актуальной и в историко литературном плане. Многие процессы, происходившие в литературе и в литературном быте разных эпох, не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению. Так же, как меняется фактура, стиль одежды, меняются и формы литературного быта, но действие обусловливающих их повторение и функционирование механизмов, как и общие схемы, матрицы человеческих отношений, остаются практически неизменными.

Научная новизна работы связана прежде всего с тем, что литера турный быт чеховской эпохи до сих пор не был объектом специального научного исследования. В настоящей диссертации впервые предпринята попытка описания и систематизации фактов литературного быта 1880-х годов в их отношении к создаваемым в эту эпоху текстам, а также по новому поставлена проблема взаимосвязи и взаимовлияния литературных и литературно-бытовых текстов «малой прессы» и раннего Чехова.

Теоретической базой работы являются работы Б.М. Эйхенбаума, Ю.Н. Тынянова, впервые обратившихся к проблемам соотношения литера турного быта и текста, статьи Ю.М. Лотмана, а также исследования нового времени – О.А. Проскурина и О.Р. Демидовой, – непосредственно связан ные с теорией литературного быта.

Также в качестве теоретической базы диссертации были использованы работы Л.М. Мышковской, А.В. Коротаева, С.В. Букчина, А.П. Чудакова, В.Б. Катаева, И.Н. Сухих, посвященные связям Чехова с юмористикой 1880-х гг., поэтике Чехова и «малой прессы», проблемам читателя чеховской эпохи, которые в какой-то мере затрагивают и литературно-бытовую проблематику.

Конечная цель исследования – выявить соотношение среды (форм литературной жизни – её организации, её коллизий) и текста, то есть фор мирования некоторых общих моделей (клише) поведения и стиля в рамках журнально-газетной среды. И что не менее важно – описать механизм отражения литературного быта эпохи в текстах «малой прессы» этого времени и, наоборот, отражения форм поведения, данных литературой, в быте.

Для достижения поставленной цели необходимо решение следу ющих задач:

1) описание и анализ особенностей литературного быта «малой прессы» 1880-х годов на примере некоторых, преимущественно юмористи ческих, изданий, в которых сотрудничал А.П. Чехов, описание характера публикуемых материалов (в их зависимости от внешних причин и особенностей устройства каждого издания);

2) определение отношений между текстами «малой прессы» и произведениями А.П. Чехова в 1880-е годы;

3) выявление новаторских черт в поэтике Чехова на материале его прозы первой половины 1880-х годов и обозначение истоков этого новаторства.

Метод исследования – историко-функциональный.

Практическая значимость работы состоит в возможности использовать материалы, положения и выводы исследования в общих лекционных курсах по истории русской литературы, а также спецкурсах по литературному быту, литературному окружению и связям Чехова и др.

Апробация работы . По теме диссертации были сделаны доклады на Международных научных конференциях:

1) «Молодой Чехов: проблемы биографии, творчества, рецепции, изучения» (Таганрог, сентябрь 2003).

2) Чеховские чтения в Ялте (Ялта, апрель 2004).

3) XII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2005).

4) Молодые исследователи Чехова – V (Москва, май 2005).

5) XIII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2006).

6) XIV Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2007).

7) XV Международная конференция «Ломоносовские чтения» (Москва, МГУ, апрель 2008).

8) Молодые исследователи Чехова – VI (Москва – Мелихово, май 2008).

Структура работы. Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, библиографии (включающей более 100 наименований печатных работ и периодических изданий, 27 наименований рукописных источников), а также текстовых и иллюстративных приложений.

Основное содержание работы

Во введении представлена история изучения литературно-бытовых отношений: от постановки теоретической задачи Б.М. Эйхенбаумом в статье «Литературный быт» (1927) до настоящего времени, а также история изучения связей творчества А.П. Чехова и текстов «малой прессы» в работах Л.М. Мышковской, А.В. Коротаева, Э. Бройде, М.П. Громова, С.В. Букчина, В.Б. Катаева, А.П. Чудакова, И.Н.Сухих, определяются границы исследования, обозначаются его цели и задачи.

Глава первая («Характеристика “малой прессы” и цензуры 1870–80-х годов») имеет общий характер, в ней отражена общественная и политическая обстановка, в которой появляются газетно-журнальные тексты эпохи (в том числе и чеховские), а также содержится характерис тики литератора (автора изданий «малой прессы»), редактора, издателя и читателя чеховского времени. Особое место в первой части занимает мате риал о характерных особенностях «малой прессы», юмористики тех лет и материалы по цензуре.

1. Периодика 1870–80 годов. В 70-е и особенно в 80-е годы XIX века в России активно развивалось газетное дело. Росла потребность в широкой и разносторонней информации, в увеличении числа еженедель ных и ежедневных изданий. Временные правила о печати 1865 г. поощряли возникновение частных изданий. Газеты, принадлежавшие частным вла дельцам, возникали не только в столицах, но и в губернских городах России. Технический прогресс в свою очередь облегчал их организацию и выпуск: увеличилось производство бумаги, появились мощные печатные машины, телеграф во много раз ускорил поступление информации.

Фотография, исполненная способом автотипии, с конца 80-х годов пришла на смену рисованным иллюстрациям. К 1882 г. в России насчитывалось 559 газет и журналов, из них 347 – провинциальных. Так росла ежедневная пресса, причем газеты начали оттеснять журналы на второй план и становились ведущим типом периодических изданий 6.

Важно иметь в виду, что юмористическая литература для читателей всегда играла роль необходимой психологической разгрузки, терапии после серьёзных общественных потрясений (прежде всего войн) и позво ляла власти отвлечь внимание читателей от социальных проблем. А.В. Ко ротаев отмечал такую закономерность в реакции царского правительства на печатные издания в момент их появления (конец 1870-х годов): газеты и журналы с «передовым общественным направлением» преследовались, а безобидные юмористические журналы или журналы для «легкого» чтения поощрялись. «Отсюда становится понятным большой рост малой прессы, который мы наблюдаем в эпоху цензурных гонений»7, – заключает иссле дователь. (Впрочем, понимание того, что печатное слово является эффек тивным средством управления общественным мнением, появилось у власти ещё в 20-е годы XIX века 8).

Газета уже в 1880-е годы играет роль не только авторитетного источ ника тех или иных сведений, но одновременно и представителя властных структур, и выразителя общественных настроений, а также нередко помощника притесняемых, обличающего фабрикантов и купцов.

Демченко А.А. Литература 1880–1890-х годов // История русской литературы ХIХ века. 70–90-е гг.

М.: МГУ, 2001. С. 313.

Коротаев А.В. Чехов и малая пресса 80-х гг. // Ученые записки ЛГПУ им. А. И. Герцена. Т. XXIV.

Л., 1939. С.89.

См. Дубин Б.В., Рейтблат А.И. Государственная информация и массовая коммуникация // Отечествен ные записки. №4 М., 2003.

Газету можно было найти в книжных лавках, народных читальнях и библиотеках, трактирах. Каждый читатель находил в ней что-то для себя:

кого-то привлекала хроника государственной и общественной жизни, кого то – бытовые или исторические романы, детективы, фельетоны 9.

2. Издатель и редактор в 1870-1890-е годы. Газетное дело стано вится уже в 1870-е годы выгодным коммерческим предприятием. Зачастую именно поэтому изданием газет и журналов занимались люди, весьма далёкие от журналистики и от литературы – купцы, банкиры, промыш ленники и даже спекулянты. Многие газеты начинают печатать коммер ческие объявления, что дает им значительный доход. Видное место отво дится коммерческой рекламе, биржевым таблицам, курсовым бюллетеням.

Интересы литературы, авторов были, увы, далеко не на первом месте для многих издателей. Многие из них не видели элементарных взаимосвя зей: чем больше они будут платить авторам, тем скорее можно будет привлечь талантливых, сильных, известных авторов (при условии, что издатели хоть немного разбираются в литературной ситуации: знают, кого из авторов больше читают, ценят подписчики), чем лучше качество иллю страций, тем качественнее товар, тем больше подписчиков и покупателей.

Следствием непонимания этих зависимостей было падение читательского интереса к подобным изданиям и быстрое разорение издателей.

Однако было бы не совсем верно представлять издателя «малой прессы» конца XIX века только предпринимателем, не задумывающимся о качестве публикаций и далёким от литературы, хотя таковых было боль шинство. История развития «малой прессы» показала, что наибольших успехов добились именно те издания, редакторами и одновременно изда телями или соиздателями которых являлись литераторы. Если обратиться к изданиям, в которых сотрудничал А.П. Чехов, примером тому может служить деятельность Н.А. Лейкина, взявшего по сути в свои руки и Демченко А.А. Указ. соч. C. 313.

редактирование, и издание журнала «Осколки» (хотя помимо Лейкина издателем-редактором был и Р.Р. Голике).

К тому же стоит отметить, что если издатели чаще всего были людьми, далёкими от литературы, то редакторы, которых они приглашали, зачастую и определяли лицо издания (Особенно хорошо это видно на примере журнала «Развлечение» в период его существования после смерти издателя Ф.Б. Миллера).

3. Читатель «малой» прессы. Уже с конца 1850-х гг. и в особенности после отмены крепостного права литература постепенно перестаёт быть эксклюзивным и элитарным явлением. Разношёрстные потоки крестьян, мещан хлынули в Москву и Петербург. Для них не существовало литера туры, соответствующей их запросам. Именно для заполнения этой лакуны в противовес «толстым» журналам появляются разнообразные по направ лению издания «малой прессы»: ежедневные новостные, юмористические, общественно-политические и другие газеты и «тонкие» журналы.

Разнообразие этих изданий, безусловно, было связано с различными потребностями этого читателя, не представлявшим собою некоего единства.

Появление большого количества разнообразных изданий было обусловлено сравнительно быстрым повышением грамотности среди населения 10 и появлением нового типа читателя – массового – очень разного, с различными вкусами и интересами. Но появление специальной, особой литературы для такого читателя было необходимо по всей России – таков закон типологии: если что-то нужно, то нужно везде.

Прежде всего читательскую аудиторию «малой прессы» составили «стоящие на самых низких ступенях социальной лестницы слои По расчетам А.Г. Рашина, среди сельских жителей грамотные во второй половине 1860-х годов составляли примерно 5–6 процентов, среди горожан в первой половине 1870-х годов - более одной трети. (Рашин А.Г. Грамотность и народное образование в России в XIX в. и начале ХХ в. // Ист. записки.

М., 1951. Вып. 37. С. 32, 38).

городского населения: мелкие купцы и чиновники, приказчики и прислуга, ремесленники, грамотные рабочие» 11.

Знакомство «низов» общества с печатным словом начиналось с «низовых» газет вроде «Петербургского листка», «Московского листка» и др., затем «низовая» литература, по замечанию А.И. Рейтблата, быстро дифференцируется, обеспечивая уже различные прослойки этой читатель ской среды 12. Соответственно, происходит и дифференциация изданий, опирающаяся на различный уровень читателя.

Не менее важно, что нередко из среды читателей подобной литера туры появлялись и писатели, хорошо знавшие быт и потребности нового читателя.

Как это несложно установить, обратившись к воспоминаниям авторов «малой прессы», часто ранним газетно-журнальным чтением для них были те издания, в которые позже они писали свои юморески, рассказы, сценки и пр. То есть усвоение норм и правил этого рода изданий происходило ещё задолго до начала сотрудничества авторов в них.

4. Автор изданий «малой прессы» как тип. Большое число разнопла новых изданий, возникших за десятилетие, потребовало привлечения боль шого количества авторов. Это был колоссальный «выброс» пишущих людей. Происхождение литератора – сотрудника «малой прессы», та социальная среда, из которой вышел такой автор, его образовательный уровень представляются достаточно важными факторами текущего литера турного процесса этой эпохи.

Авторы вносили в созданную ими литературу коллизии и язык знакомой им среды, определённые культурные ориентиры. (С этой точки зрения интересно и полезно «анкетировать» эту армию авторов, создавших особую языковую индустрию).

Далеко не всегда читатель «малой» прессы и автор, обеспечивающий Рейтблат А.И. От Бовы к Бальмонту. Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX века. М., 1991. С.112.

Рейтблат А.И. Указ. соч. С. 24.

его литературной продукцией, принадлежали к одному социальному разряду, психологическому типу и т.д.

«Малая пресса» приучала своих читателей к определённым упрощенным формам художественного языка, создавала для них свой язык, свою культуру, свои поведенческие клише. Если дидактика и имела место, то в очень примитивном, упрощенном виде.

Важно также понять отношение такого автора к своей литературной работе. Самосознание его располагается между цинизмом и практицизмом, с одной стороны, и неосуществлённой мечтой о высоком служении, с другой. Авторы «малой прессы» нередко воспринимали литературу как источник дополнительного дохода, совмещая свою литературную деятель ность с основной службой.

Большая часть авторов «малой прессы» хорошо понимала своё положение в литературной иерархии. «Сам себя за уши не вытянешь выше своего литературного роста», – утверждал В.В. Билибин 13. Среди произ ведений молодого Чехова есть «Литературная табель о рангах» (1886), отражающая реальную картину современной Чехову литературной иерар хии. Эта, очевидно, негласная иерархия отражает взгляд не только Чехова, но и этого слоя литераторов, их систему образцов, оценок, критериев.

Многие авторы знали о своей необразованности в плане литературы и не стеснялись в этом признаваться. Так, Леонтьев (Щеглов) писал Чехову: «…я ужасно необразован: я всё равно, что музыкант, который не знает нот и воспроизводит всё на слух. Это очень опасно, и рождается неуверенность, а отсюда и малописание и прочая трагедия» 14.

Газетный писатель – это, если можно так выразиться, «многопи сатель». Здесь нужно различать два значения слова «многописание», т.к.

зачастую они не разграничиваются в научных работах 15. Иногда «много ОР РГБ. Ф.331. К.36. Ед. хр. 75-а. Л. 25.

ОР РГБ. Ф.331. К.50. Ед. хр. 6. Л. 3 об.

Ср., например, Бройде Э. Чехов и юмористическая литература 80-х годов. Дисс. … канд. филол. наук М., 1970. «”Многописание”, которое подчас считается «отрицательным» в период создания Чеховым писание» – это средство для выработки литературного стиля. Но чаще – это необходимость работы на поток.

А.П. Чудаков писал: «Жестокая школа юмористического многописа ния к сроку – независимо от настроения, здоровья, условий, времени суток – выработала [из Чехова] литературного профессионала высокого клас са» 16. Но именно эта школа «многописания» к сроку, на поток рождала не профессиональных писателей, а штамповщиков высокого класса. И в некоторой степени был прав А.М. Скабичевский, говоря в рецензии на сборник Чехова «Пёстрые рассказы» о губительности газетно-журнальной работы и превращении литераторов в «легковесных барабанщиков». Точно также в статье «Обо всём», помещённой в №12 «Русского богатства» за 1886 год, Л.Е. Оболенский отмечал, что причиной гибели многих талантов была юмористика с её «спешным, ежедневным кропанием» 17.

Многописание для Чехова в первые годы сотрудничества в изданиях «малой прессы» – вынужденная необходимость: постоянно нужны деньги для существования семьи. Намного позже произойдёт переосмысление значения многописания и безденежья. Так, И.А. Бунину Чехов говорил:

«Писатель должен быть нищим, должен быть в таком положении, чтобы он знал, что помрёт с голоду, если не будет писать, будет потакать своей лени. Писателей надо отдавать в арестантские роты и там принуждать их писать карцерами, поркой, побоями… Ах, как я благодарен судьбе, что был в молодости так беден» 18.

5. Тематика и жанры «малой» прессы. Все исследователи, писавшие о раннем газетно-журнальном творчестве Чехова, о характере «малой прессы» конца XIX века, непременно говорили о сезонно-бытовой тематике изданий. Общим местом стало представление о повторяемости тем, сюжетов, соотнесённости их с годовым циклом. Эта повторяемость огромного числа юмористических произведений, – по отношению к другим писателям выдвигается Чеховым как необходимое условие творчества, как признак таланта». (С. 201).

Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов. М.,1987. С.88.

Цит. по: Шаталов С.Е. Два таланта // Чехов и его время. М.: Наука, 1977. С. 26.

Литературное наследство. Т.68. С.670–671.

чуть ли не вменялась в вину массовой литературе некоторыми исследователями.

Вполне естественно, что событийной основой, стержнем номера являлись материалы, факты, ограниченные в пространственно-временном отношении, не универсальные, т.к. они были рассчитаны на прочтение во вполне определённое время. И довольно странно было бы ожидать в дачный сезон в «малой прессе» найти рассуждения о Пасхе или Масленице.

Но после ознакомления с работами многих исследователей раннего творчества Чехова можно прийти к выводу, что кроме сезонно-бытовой тематики и высмеивания «пьяного купца», откликов на театральные новинки в «тонких» журналах и газетах «малой прессы» встретить нельзя.

А это не так. Издания массовой литературы не только живо откликались на злобы дня. Если обратиться к содержанию юмористических журналов вроде «Будильника», «Осколков», не говоря уже о журналах «Москва», «Свет и тени», «Мирской толк», можно обнаружить много лирических стихотворений, драматических произведений, художественной беллетрис тики, которые никак не соотнесены со «злобой дня», а – скорее – призваны выполнять некую эстетическую функцию, приобщать своего читателя к литературе, прямо ничего не пропагандирующей и не декларирующей.

Отличительной чертой «малой прессы» от «большой» литературы, навер ное, можно назвать именно разнообразие, жанровое и стилевое, да и содер жательное, исходящее из неодинаковых потребностей разного читателя.

При описании тематики и жанровой структуры массовой литературы в целом важно учитывать особенности конкретного издания «малой прес сы»: его «программу», подзаголовок, авторский состав и редакторскую политику – те факторы, которые влияли как на содержание, так, следова тельно, и на форму публикуемых материалов. При некотором однообразии (но ведь окружающая действительность вряд ли давала много разнообраз ного материала для таких жанров, как хроника, фельетон и т.п.) у каждого издания были «эксклюзивные», только им присущие черты.

Б.И. Александров писал, что «новаторская многотемность чеховской прозы требовала разнообразия жанровых форм её» 19. Новаторства в «многотемности» Чехова немного («многотемность», скорее, интересна с точки зрения психологии творчества), а требуемое разнообразие жанровых форм – характерная черта «малой прессы» чеховского времени.

Естественно, что к моменту появления в юмористике А.П. Чехова «малой прессой» уже были созданы образцы, шаблоны жанров, даже стилевые клише. (Дело вовсе не в многообразии тем и жанров, которые использует Чехов. Важнее то, как он пишет (языковой, стилистический аспект), о чём, какие реалии времени становятся объектом его изображения, а также – каково отношение автора к происходящему, к чему сводится сюжет).

Казалось бы, «лёгкое» чтение должно было подразумевать под собой и краткость представляемого к прочтению материала. Однако просмотр таких журналов, как «Будильник», «Осколки», «Стрекоза», «Зритель», «Москва», «Свет и тени», дают различные данные. Если «Стрекоза» и «Осколки» придерживались в основном коротких журнальных жанров (сценка, фельетон, рассказ, «осколочки» и прочие «мелочишки» – практически всё предельно коротко), то в московских изданиях («Развлечение», «Будильник», «Зритель», тем более «Москва») часто помещались не просто большие рассказы, но и романы с продолжением, юмористические пьесы, также публикуемые в нескольких номерах.

Очевидна и разница между набором жанров в газете и журнале, т.к.

уже положение ежедневного и еженедельного издания требует разного подхода к освещению действительности, а следовательно, разность жанров предопределена (жанры репортажа, отчёта, очерка, присущие газете, не встретишь в журнале).

Можно увидеть, что малыми жанрами массовой литературы часто Александров Б.И. О жанрах чеховской прозы 80-х годов. / Уч. зап. Горьковского гос. пед. ин-та.

Вып.37. Горький, 1961. С.7.

становятся жанры, никогда не принадлежавшие литературе (переосмыс ленные в юмористических целях): чисто бытовые жанры (контракт, письмо, жалобная книга и пр.);

жанры газетные (телеграммы, объявления, хроники), газетно-журнальные (объявления), исключительно журнальные (библиографические описания). Нередкими, впрочем, в «малой прессе» были пародии на литературные жанры (роман, к примеру). (О соотнесении жанров «большой» литературы и «малой прессы» см. в четвертой главе).

Это были устоявшиеся модели, которым предлагалось следовать и которым следовали авторы год за годом, из номера в номер. Конечно, вводилось нечто новое (в жанровом отношении), но это новое либо доста точно быстро становилось шаблоном, клише, либо же отмирало. То есть какие-то модели построения текстов становились производящими и продуктивными, а какие-то «тупиковыми».

6. Плагиат и заимствование как нормы литературного быта. Перепе чатка была неотъемлемой частью литературного быта, явлением весьма широко распространённым. Плагиат и незаконная перепечатка произведе ний известных авторов особенно в провинциальных и непопулярных изданиях допускались неписаной этикой литературного быта «малой прессы», хотя сами авторы принимать её отказывались.

Нередко в качестве исходного материала для собственных текстов авторами «малой прессы» использовались тексты зарубежных авторов.

Они подвергались весьма вольной переработке, что, с одной стороны, сви детельствовало о некотором цинизме по отношению к авторству и тексту, а с другой – приспосабливало этот чужой материал к русским культурно историческим реалиям. Но таким образом читатель юмористических изданий (в отрывках или отчасти в вульгаризированном, упрощенном варианте) знакомился с основами мировой литературы и культуры.

7. Конкуренция как норма литературного быта «малой прессы».

Конкуренция в литературной среде была жёсткая и жестокая. Возникшие из-за постоянной борьбы за существование зависть и недоброжелательство литераторов друг к другу из-за более высокой платы, популярности – были заурядным бытовым явлением.

Нормой литературного быта «малой прессы» было и высмеивание изданий-конкурентов. Однако нападки на некоторые издания были столь часты, что, наверняка, быстро надоедали читателям. Хотя определенное восприятие этих изданий, если и не резко отрицательное, то во всяком случае ироническое, у читателя также формировалось.

8. «Малая пресса» и цензура. Получить цельное представление об истории русской цензуры конца XIX века в настоящее время не представ ляется возможным, т.к. подобных исследований нет, если не считать нескольких, несомненно кратких и неполных, разделов в работах общего характера. Причиной тому, быть может, представление исследователей о том, что 70–90-е годы в цензурном отношении были более благоприятны ми или же что этот период не является столь значимым и знаковым в исто рии цензуры. Однако, как можно судить по сохранившимся материалам, ни первое, ни второе представления не верны.

Понятно, что цензура не является собственно элементом или чертой литературного быта, но это условие, при котором складываются ли тературно-бытовые отношения. Освещение особенностей цензуры 1880-х годов в настоящей работе необходимо, т. к. без этого не будут выявлены все те условия, в которых существовали литераторы и складывались их тексты. Изначальный расчёт на цензуру, размышления о том, пройдёт или не пройдет материал и редактирование его в соответствии с представле ниями о «цензурности» – довольно характерное литературно-бытовое явление.

К сожалению, цензурные запреты пагубно отражались на качестве произведений, на содержании журналов и творческих способностях авторов – вместо отражения действительно актуальных проблем, их высмеивания, высвечивания и выявления, приходилось обращаться к высмеиванию безответных персонажей российского быта.

Тема цензуры отразилась, конечно же, и в раннем творчестве Чехова.

Символическим знаком (в особенности для юмористики того времени) стал крест, поставленный красным карандашом цензора на произведении, недозволенном к печати. Этот знак обыгрывается неоднократно на страницах массовой печати. (Рассказ А.П. Чехова «Крест», раздел В.В. Билибина «Литературное кладбище» в мелочишке «Литературная энциклопедия» и т.д.).

Исследование приведенного в данной главе материала даёт возмож ность понять, какие черты характеризовали литературный быт «малой прессы» в конце XIX века, представить те факторы (цензура, изменение категорий читателя и писателя, редактора и издателя, конкуренция, а также плагиат и заимствование), которые оказали влияние на создание определённого типа текстов авторами «малой прессы» и А.П. Чеховым.

Глава вторая («А.П. Чехов и “малая пресса”. Литературный быт и текст») посвящена изучению собственно газетно-журнального быта «малой» прессы конца 1870 – середины 1880-х годов, репутации и иерархии изданий, в которых работал А.П. Чехов, их жанровых и сюжет ных приоритетов, редакторской политики, проводившейся в этих изда ниях, и её влияния на характер публикуемых текстов (прежде всего чеховских). В этой же части на конкретных примерах рассматривается проблема соотношения, влияния литературного быта на тексты литератур ные, т. е. каким образом редакторская политика, «физиономия» и репута ция издания, расчёт на определённого читателя, авторский состав редакции и отношения авторов между собой сказывались на характере текстов (жанр, содержание, язык) в различных изданиях. Выборочно просмотрены номера журналов «Стрекоза», «Будильник», «Зритель», «Москва», «Вол на», «Развлечение», «Свет и тени», «Мирской толк», «Осколки», а также газет «Московский листок», «Петербургская газета», «Новости дня».

Источниками текстов также послужили прижизненные издания Н.А. Лейкина, В.В. Билибина, И.Ф. Василевского, И.И. Барышева (Мясницкого), сборники «Спутники Чехова» (М., 1982) и «Писатели чеховской поры» (М., 1982).

В третьей главе («Особенности отражения литературного быта эпохи в текстах авторов “малой прессы” 1880-х годов и А.П. Чехова») подробно рассматриваются тексты авторов «малой прессы» и А.П. Чехова, связанные с различными чертами и явлениями литературного быта. На примере ряда произведений показано, в чём состоит отличие А.П. Чехова от авторов «малой прессы» в изображении литературно-бытовых ситуаций и явлений. Здесь же ставится вопрос о создании определённого стереотипа восприятия участников литературного процесса.

При просмотре изданий «малой прессы» 1880-х годов часто встречаются произведения, затрагивающие быт «малой» (а отчасти и «большой» прессы), немало их и в чеховском наследии. «Совершенно ясно, что часто шёл в ход и подлинный житейский опыт, подхваченный Чеховым из самой жизни, преимущественно жизни мелкой литературной богемы, маленьких драматургов и т.д. – той среды, в которой вращался и сам он, поставщик этой очередной юмористики. Такого рода анекдот, пожалуй, более солон и красочен. Мирок хищных репортёров, смешных неудачников был сам по себе колоритен. … Быт мелкой газетной богемы подсказывал Антоше Чехонте такие шутки, как “Письмо к репортёру”», – пришел к заключению один из первых биографов Чехова А. Измайлов 20.

Интерес к этой теме самих литераторов можно объяснить несколь кими причинами, прежде всего, – потребностью в самоопределении авто ров «малой прессы», а также необходимостью (общей для литературы того времени) в описании и осмыслении новых, нарождающихся или уже существующих, социальных типов, одним из которых как раз и был тип автора «малой прессы». О литературном быте «малой прессы», его Измайлов А. Чехов. М., 2003. С. 79.

«участниках» и отношении авторов к своей работе и работе коллег можно судить не только по их письмам и мемуарам, но и по создаваемым ими текстам. На это указывал, к примеру, А.П. Чудаков: «Тематика иллюстри рованного юмористического или иллюстрированного литературного жур нала была тесно связана с повседневным бытом, с бытом был сращен и сам журнал» 21.

Впрочем, при всём разнообразии текстов, в них представлены лишь наиболее характерные черты литературного быта и его участников, часто отрицательные, подлежащие осмеянию.

Тексты «малой прессы», затрагивающие литературно-бытовую проблематику, можно для наглядности и удобства разделить на тематические группы:

1) тексты, в которых представлен процесс создания тех или иных произведений, появление сюжетов, собственно процесс написания и сопутствующая ему обстановка;

2) тексты, в которых в большей степени представлен образ автора – сотрудника «малой прессы», его нынешнее положение, а иногда и дальнейшая судьба;

3) тексты, используемые как средство борьбы с изданиями конкурентами, обличающие те или иные издания (чаще всего, что логично, в жанре эпиграммы или юмористической заметки, сообщения);

4) тексты, в которых воспроизводится образ читателя;

5) «комплексные» тексты, затрагивающие в равной мере проблема тику вышеобозначенных групп и содержащие описание всех «актантов» литературного процесса. В них наиболее полно представлен литературно бытовой аспект.

Н.А. Лейкина «Приёмный час редактора», И.Ф. Василевского «В редакции местной газеты». В них по-особому воссоздаётся редакционный быт, очень хорошо знакомый каждому из пишущих о нём. Персонажи этих рассказов сценок представлены как типы, однако, лишённые конкретных индивиду альных черт. Некий образ-тип редактора, сотрудника редакции, секретаря, автора и корреспондента сложился в текстах «малой прессы» довольно быстро. И этот образ, конечно, лишь отчасти соответствовал реальности, но при изображении внешних литературно-бытовых ситуаций в своих ранних рассказах Чехов этот стереотип также учитывал.

*** Как пишет В.Б. Катаев, «в том и заключается одно из коренных отличий любого из спутников Чехова от него самого, – если кто-то из них и был способен на некое новое слово, то этой новизны хватало ненадолго.

Эта новизна чаще всего была связана лишь с темой: каким-то социальным, профессиональным кругом, недостаточно дотоле известным, или с каким либо психологическим типом. Оставались на тесной площадке личного опыта, питаясь иссякающим запасом сугубо личных жизненных наблюде ний, рассказывали о знакомом, не обладая взглядом, способным охватить иные сферы действительности, не обладая “общим понятием”, единой концепцией» 22.

Интересно при этом отметить, что связь Чехова и его «спутников» не была односторонней, и чеховские находки также нередко использовались авторами «малой прессы», однако, на доступном им уровне.

Существенным отличием произведений Чехова от текстов авторов «малой прессы» его эпохи является отражение в них психологии персо нажей – участников литературного процесса, точное его воспроизведение, пусть и при помощи незначительных (на первый взгляд) деталей, упомина ний и т.п. Не комическая ситуация, что является основой текстов авторов Катаев В.Б. Чехов и его литературное окружение. (80-е годы XIX века) // Спутники Чехова. М.: Изд-во МГУ, 1982. С. 27.

«малой прессы», не комизм в чистом виде становятся у Чехова основопо лагающими, но быт газетного работника, восприятие им самим и окружающими его деятельности. Комическое (если оно есть) в текстах Чехова, связанных с газетно-журнальным бытом, создаётся чаще всего за счёт языковых приёмов, при этом сами ситуации – зачастую трагические («Корреспондент», «Тряпка», «Мой юбилей», «Марья Ивановна», «Ёлка», «Два газетчика» и др.). Важной особенностью большинства чеховских сценок, отражающих положение газетчика и отношение к нему общества, является ориентированность Чехова не только на жизненные впечатления, но и на литературную традицию (прежде всего Н.В. Гоголя и М.Е. Салтыкова-Щедрина).

Четвёртая глава («“Малая пресса” и “большая” литература 1880– 1890-х годов: к вопросу об их соотношении») посвящена проблеме взаимосвязей «малой прессы» и «большой» литературы как на собственно литературном, так и на литературно-бытовом уровне.

«Большая» литература нередко служила источником и материалом для пародий и переделок в «малой прессе» чеховского времени, которые, помимо чисто развлекательной, выполняли и другие функции: создавали стереотипы восприятия тех или иных художественных произведений, упрощая их, а также формировали определённое представление об авторах «исходных» текстов и их репутации.

Стилизация и пародирование не являлись приёмами, к которым прибегали все авторы «малой прессы» при создании своих произведений.

Выбор тематики и формы изложения материала напрямую зависел от индивидуальных особенностей автора: среды, в которой он воспитывался, образования и т.д. Начитанностью и знанием литературы (современной и предшествующих эпох) могли похвастаться немногие авторы «малой прессы», при том что быт и нравы тех или иных сословий был знаком всем. Так, исследовав, к примеру, тексты таких популярных авторов, как Н.А. Лейкин и В.В. Билибин, можно утверждать, что Лейкин в своих текстах был более ориентирован на быт, а Билибин чаще обращался к литературному материалу как источнику тем, формы, языка своих произведений.

Основой пародий и стилизаций в «малой» прессе конца XIX века являются произведения беллетристики и «большой» литературы, русские и зарубежные, прозаические и поэтические.

Особого исследования (в рамках как «малой прессы», так и «боль шой» литературы) заслуживает специфика лирики 1870–1890-х годов Положение «низов» общества и социально-бытовая тематика вообще, получившие развитие ещё в 1860-е годы и актуальные в последние десятилетия XIX века, занимали значительное место в изданиях малой прессы. При этом язык «социально-бытовой» поэзии стилистически и образно был ближе массовому читателю, нежели язык любовной лирики.

Язык и образность любовной лирики, всё ещё сохранявшие актуаль ность и активно используемые как в «большой» литературе, так и в «малой прессе», часто воспринимались авторами юмористических изданий как некий анахронизм и подвергались высмеиванию в изданиях «малой прессы». Таким образом создавался определённый стереотип их восприятия.

Можно утверждать, что тип стилизаций и пародий, особенно поэтических, связанный с переосмыслением содержания произведений предшественников (при сохранении формы) не был придуман авторами «малой прессы» в 1870-е годы. Подтверждением тому могут быть «лермонтовские» пародии Н.А. Некрасова, к примеру, «И скучно, и грустно, и некого в карты надуть...» (1844), «Колыбельная песня» (1845).

Но если для Некрасова, по замечанию Ю.Н. Тынянова 23, эти пародии были в большей степени средством освоения поэтики предшественников и импульсом к выработке собственного стиля (слога), то для большинства Тынянов Ю.Н. Стиховые формы Некрасова // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 18–27.

авторов «малой прессы» важнее был именно комический эффект, производимый на читателя с помощью смешения единиц двух знаковых систем. Можно утверждать, что и для Чехова опыт создания пародий и стилизаций стал также средством освоения поэтики русских и зарубежных авторов, творчество которых послужило основой многих его ранних произведений пародийного характера.

Между «малой прессой» и большой литературой существует и другая очевидная связь – зачастую детали, сюжеты, темы, заявленные впервые авторами второго и третьего ряда, но художественно несовершенные, принимаются за основу произведений более талантливых писателей, принадлежащих «большой» литературе. Говоря в этой связи о творчестве Чехова и его современников, И.А. Гурвич писал: «Творчество Чехова таит в себе отголоски многих произведений современных ему беллетристов, более того: Чехов, по-видимому, не раз впрямую отправ лялся от каких-то конкретных литературных фактов второго ряда (моти вов, сцен и т.п.)» 24. Изучение текстов, принадлежащих авторам «малой» прессы, интересно как исток, первооснова произведений «большой» лите ратуры. Причём, исследование того, что даёт массовая литература конца XIX века «высокой» литературе и, наоборот, какие элементы массовой литературы становятся отправной точкой для произведений литературы «большой», не замыкается во временные рамки последних десятилетий позапрошлого века. Как отмечал Ю.М. Лотман, «в неканонизированных, находящихся за пределами узаконенной литературными нормами эпохи произведениях литература черпает резервные средства для новаторских решений будущих эпох» 25.

Заключение. Особенностью 1870-1880-х годов было то, что именно в эти десятилетия обострился процесс взаимопроникновения на разных уровнях: различных слоёв общества, литературы и жизни, разных пластов Гурвич И.А. Беллетристика в русской литературе XIX века. Учебное пособие. М., 1991. С. 77–78.

Лотман Ю.М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю.М. Избранные статьи в 3 томах. Таллинн: Александра, 1993. Т.3. С. 381.

литературы, что не могло не отразиться на всех участниках литературного процесса, на текстах этой эпохи. В 1870–1880-е годы меняется система представлений и критериев.

«Малая пресса» сыграла значительную роль в формировании и становлении литературы, привлекшей нового – массового – читателя, и сформировала новый тип писателя. Литературный быт как определённое структурирование жизни этого литературного пласта обусловливал появление определённого типа текстов, со своим языком, со своей образностью.

«Малая пресса», вопреки исследовательскому стереотипу, не пред ставляла собой некоего единого потока, она была всё-таки разнообразна и рассчитана на разного читателя (о чём писал ещё А.В. Коротаев), и создавали её разные по происхождению и степени одарённости авторы. И только исходя из знания о том, что издания «малой прессы» не были однородными, а каждое из них различалось и по набору рубрик, жанров, и по характеру и объёму публикуемых текстов, проследив, какие произведения Чехова в каких изданиях появлялись, в какой мере он приспосабливался к требованиям, выдвигаемым редакторами этих газет и журналов, можно в значительной степени понять, в чём заключалось влияние «малой прессы» на Чехова-писателя.

Внутреннее стремление к саморазвитию, стремление к поиску новых художественных средств и форм осмысления действительности с самого начала привели Чехова к отрицанию не только шаблонов и клише «малой прессы», но и отрицанию самого отношения к литературному процессу его старших товарищей по юмористике, таких как Н.А. Лейкин и В.В. Билибин, подтверждений чему можно найти немало в их переписке середины 1880-х годов.

Литературный быт и тексты «малой прессы» представляют историко-литературный интерес в плане их соотнесения с нормами литературного быта и текстами беллетристики и «большой» литературы.

Поэтика А.П. Чехова, характер его творчества во многом обязаны именно «малой прессе», её законам, её поэтике, так как именно через усвоение (в начале творчества) и одновременном отталкивании от них происходило становление Чехова-писателя. Литературный быт изданий, в которых начинал писать Чехов, в значительной степени, нежели это казалось ранее, определял характер его текстов.

Проблема влияния «малой прессы» на творчество Чехова гораздо сложнее тех моделей, что предлагались большинством исследователей прошлого и настоящего. Представления о «малой прессе» чеховской эпохи должны быть также скорректированы хотя бы на основании имеющихся фактов и материалов, исследование которых в полном объёме, конечно же, представляет собою тяжёлый и трудоёмкий процесс. Но только в этом случае можно представить себе реальную картину отношений текстов Чехова и авторов «малой прессы» и – больше – взаимовлияния этих текстов, а сама проблема должна быть включена в широкий контекст исследования поэтики Чехова как одно из слагаемых художественной системы Чехова.

Изучение литературного быта и текстов «малой прессы» позволяет также объяснить ту роль, которую играл литератор – автор массовой литературы, начиная с конца 1870-х годов, что находит отражение в рассказах А.П. Чехова и его современников.

Проблема литературного быта «малой прессы», устройства периоди ческих изданий актуальна именно в настоящий момент, когда современная массовая литература развивается, следуя формальным признакам, наследуя многие процессы литературного быта периодических изданий 80-х годов XIX века. В статье «Литература и литературный быт» Б.М. Эйхенбаум отмечал, что «факты прошлого различаются нами как факты значимые и входят в систему, неизменно и неизбежно, под знаком современных проблем… История в этом смысле есть особый метод изучения настоящего при помощи фактов прошлого» 26. В связи с этим вспоминаются слова Ю.М. Лотмана: «История плохо предсказывает будущее, но хорошо объясняет настоящее» 27.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях автора:

1. Отражение литературного быта 1880–1890-х годов в письмах В.В. Билибина к А.П. Чехову // Вестник Московского университета.

Сер. 9. Филология. 2008. №2. С. 86–94. (0,5 а.л.).

Материалы Международной научной конференции «Молодой Чехов:

проблемы биографии, творчества, рецепции, изучения». Таганрог, 2004.

С. 51–63. (0,5 а.л.).

3. «Малая пресса» и «большая» литература 1880–1890-х годов. (К вопросу об их соотношении) // Молодые исследователи Чехова. 5. М.: МГУ, 2005. С. 16–24. (0,5 а.л.).

4. Особенности отражения литературного быта 1880–1890-х гг. в творчестве Чехова и авторов «малой прессы» // Материалы XIV Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология». М., 2007. С. 348– (0,2 а.л.).

5. Чехов и «малая пресса» его времени: к постановке проблемы литературного быта // Чеховиана: Из века ХХ в XXI: итоги и ожидания.

М.: Наука, 2007. С. 104–117. (0,8 а.л.).

6. «Мой любовник – Антон Чехов» (Несколько замечаний о пародии И.Л. Леонтьева-Щеглова) // Чеховиана: Из века ХХ в XXI: итоги и ожидания. М.: Наука, 2007. С. 263–268. (0,2 а.л.).

7. Долгая дорога к Меньшикову (рец. на кн.: Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков: Переписка. Дневники. Воспоминания. Статьи / Сост., статьи, подгот. текстов, примеч. А.С. Мелковой. М., 2005) // Чеховский вестник. М., 2006. – №19. С. 29–35. (0,3 а.л.).

8. Проблемы атрибуции (рец. на кн.: Д.М. Евсеев. «Среди милых москви чей». Московский быт глазами Чехова-журналиста. М., 2007) // Чеховский вестник. М., 2007. – №21. С. 24–31. (0,4 а.л.) 9. Имитация жизнедеятельности (рец. на кн.: Чехов А.П. Повести.

Рассказы. Пьесы / А.П. Чехов. – Новосибирск, 2007) // Чеховский вестник. М., 2008. – №22. С. 22 – 29. (0,5 а.л.).

Эйхенбаум Б.М. Литература и литературный быт // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Маршрут в бессмертие. М.: Аграф, 2001. С. 49.

Лотман Ю.М. Введение: быт и культура //Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПБ.: Искусство – СПБ, 2002. С.12.