Вечер в литературной гостиной "Моим стихам настанет свой черёд". «Моим стихам… настанет свой черед»

«Моим стихам, написанным так рано…» Марина Цветаева

Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
— Нечитанным стихам! —

Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.

Анализ стихотворения Цветаевой «Моим стихам, написанным так рано…»

Не секрет, что многие поэт обладают даром предвидения, и об этом можно судить по их произведениям, каждая строчка в которых оказывается пророческой. К числу таких авторов относится и Марина Цветаева, которая славилась врожденной интуицией и нередко в кругу своих близких произносила загадочные фразы, которые впоследствии сбывались с поразительной точностью.

Сама поэтесса неоднократно говорила о том, что не знает, кто или что управляет ее сознанием во время создания стихов. Словно бы рукой, в которой зажат карандаш, водит потусторонняя сила. Именно так, по ее словам, в 1913 году на свет появилось произведение под названием «Моим стихам, написанным так рано…», в котором Цветаева предсказала свою собственную судьбу и предопределила участь творческого наследия, в которое сама толком не верила.

Тем не менее, на этом стихотворении Марины Цветаевой можно проследить ее тернистый путь поэтессы, первые сборники которой действительно пылились на полках в магазинах, «где их никто не брал и не берет» . В начале 20 века женщины в литературе воспринимались с огромной долей скептицизма, поэтому выдающиеся поэтессы этого периода Марина Цветаева и Анна Ахматова вынуждены были в прямом смысле слова отвоевывать свое место под солнцем. Однако если Ахматова сумела покорить публику своей любовной лирикой, которая оказалась очень откровенной и лишенной жеманства, то произведения Цветаевой ждала совсем другая участь. Действительно, ее стихи восхищали многих символистов, однако не пользовались особой популярностью у широкого круга читателей. Позже была эмиграция и долгие 17 лет, проведенные за границей, за время которых русский символизм полностью себя изжил, а имя Цветаевой было вычеркнуто из русской литературы. Все это поэтесса не только предвидела, но и изложила в своем стихотворении, подчеркнув при этом, что «моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед». И это действительно произошло, но уже в 60-х годах прошлого века, когда после трагической гибели поэтессы прошло более 20 лет. Ее стихи за это время совершенно не изменились, однако они стали понятны и доступны новому поколению читателей, которые нашли их по-настоящему талантливыми и самобытными. А, главное, способными очень точно и ярко передавать мысли и чувства, чего нельзя было сказать о произведениях многих советских поэтов того времени.

У произведения «Моим стихам, написанным так рано…» есть еще одна отличительная особенность. Оно состоит всего из одного предложения, поэтому создается впечатление, что это стихотворение создано словно на одном дыхании . Как будто Марина Цветаева торопилась записать ускользающие мысли и вложить в строки то, что диктуется ей свыше. Так или иначе, это произведение оказалось действительно пророческим. Поэтесса не ошиблась и в том, как именно будут восприниматься ее стихи сквозь года. Сегодня они по-прежнему напоминают «брызги из фонтана» и «искры из ракет», так как Цветаева смогла вдохнуть в них жизнь, которую так любила. При этом тема загробного существования, которой увлекалась поэтесса, придала ее произведениям магическое очарование и вселила уверенность в том, что даже после смерти люди продолжают существовать если и не в своей физической оболочке, то в памяти других. Или же в собственных стихах, которые являются самым лучшим напоминанием о тех, кто ушел.

Сегодня Марина Цветаева по праву считается одной из выдающихся русских поэтесс «серебряного века», его произведения переведены на многие языки мира, а рифмованное предсказание «Моим стихам, написанным так рано…», высечено на одном из зданий в нидерландском городе Лейден как символ того, что поэзия бессмертна.

Решением ЮНЕСКО 1992 год был назван годом Марины Цветаевой, 100-летие со дня рождения которой отмечалось тогда. И это, действительно, была не формальность календарной даты, а справедливое (но, как всегда! – посмертное) признание жизненного и творческого подвига большого Поэта.
В Цветаевой поражает все: и стихи, и судьба. Несомненно, в русской поэзии она – самая трагическая из лирических поэтесс. Эмигрировавшая в 1922 году вслед за любимым мужем, Сергеем Яковлевичем Эфроном, в Прагу, она не печаталась там, потому что была для эмиграции слишком русской, и не печаталась на родине, в России, потому что была эмигранткой. Она потеряла родину дважды, уехав в 1922 году и вернувшись в 1939, когда у нее репрессировали мужа, арестовали дочь, когда она не знала, что с ней будет завтра, когда у нее не могло быть ни работы, ни постоянного места жительства. И в результате – самоубийство 31 августа 1941 года:
О, черная гора,
Затмившая – весь свет!
Пора – пора – пора
Творцу вернуть билет…
…Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один – отказ. Но можно даже еще ничего не знать о судьбе Цветаевой, а прочесть только несколько ее стихотворений, и тебя уже охватывает чувство, будто ты стоишь на краю бездны. Семнадцатилетняя Марина страстно говорит о своем желании познать мир, испытать все:
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой…
И вдруг неожиданно, на самой высокой ноте обрывает:
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след…
Ты дал мне детство – лучше сказки
И дай мне смерть – в семнадцать лет!
Вообще, предельный максимализм, требовательность к себе и другим, ненасытимая жажда чувства, познания, движения вперед, вихревая игра страстей – самые яркие черты лирической героини Цветаевой. У нее, скорее, мужской характер, и, может быть, именно поэтому так сильно подействовали на меня стихи Цветаевой о любви: неповторимым соединением женской боли (потому что счастливых финалов в ее стихах почти нет) и неженской стойкости перед лицом соперника, кто бы им ни был – мужчина, женщина, не поддающееся рифме слово или сама Судьба.
У кого еще может так говорить оставленная любимым женщина:
Все ведаю – не прекословь!
Вновь зрячая – уж не любовница!
Где отступает Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.
Отдаваясь полностью кипению страстей, не в них, тем не менее, находит опору лирическая героиня Цветаевой в наиболее, тяжелые для нее жизненные моменты. Когда кажется, что боль непреодолима, что все – в который уже раз! – разрушено и сожжено дотла, на помощь приходят сокровеннейшие, возрождающие чувства. Это – чувство Слова, своего” Богом данного, поэтического предназначения, и чувства Родины. Вот чем был для Цветаевой письменный стол – место каждодневного добровольного заточения, воспетый ею тюремщик “нормальной жизни”:
Столп столпника, уст затвор –
Ты был мне престол, простор –
Тем был мне, что морю толп
Еврейских – горящий столп!
Поэзия и жизнь для Цветаевой не просто синонимы. Больше того, “жить” значило буквально – “писать”. В 1927 году, рассказывая сестре о тяжком эмигрантском быте, Цветаева писала: “…тащусь с кошелкой, зная, что утро – потеряно: сейчас буду чистить, варить, и когда все накормлены, все убрано – я лежу, вот так, вся пустая, ни одной’ строки! А утром так рвусь к столу – и это изо дня в день!”. Написанные ею стихи – откровение души поэта – были так же необходимы для жизни, как кровь. Да они и были кровью души:
Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет мелкой,
Миска – плоской.
Через край – и мимо –
В землю черную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.
Может быть, в порыве крайнего отчаяния написала она одно из самых трагических своих стихотворений “Тоска по родине”. Она отказывается от всего, ей нет места нигде; даже Слово, родной язык, всегда бывшие спасением, уже не могут помочь. Всякий дом оказывается чужим, а храм – пустым. Кажется, в мире нет ничего, что могло бы противостоять опустошенности. И вдруг все меняется:
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст.
И все – равно, и все – едино.
Но если по дороге – куст
Встает, особенно – рябина…
Чувство своей земли, значит, осталось несмотря ни на что, и простой рябиновый куст, двойник цветаевской души, возвращает смысл, причащает к миру. Одиночество уже не беспредельно, просто душа Поэта вне времени и причастна не только к миру, но и к бесконечности, Вселенной.
Цветаеву сложно читать, ее стихи требуют от читателя большой душевной работы. Но мне кажется, что это и хорошо: это не дает нам успокаиваться в теплом уюте, поворачивает лицом к напряжению, страсти, боли. К вопросу о Вечности.

(Пока оценок нет)

Другие сочинения:

1. Марина Цветаева занимает особую нишу в русской поэзии. Ее лирика интеллектуальна, грустна и очень красива. Стихи Цветаевой волнуют наши сердца, будят в нас самые светлые и искренние чувства, доставляют подлинное эстетическое наслаждение. В стихах этой поэтессы Серебряного века главное – Read More ......
2. И отъезд из России в 1922 году, и горькие годы эмиграции, и столь же горькое возвращение (дочь, муж, сестра арестованы, встречи с ними уже не будет никогда). Экспрессивность и философская глубина, психологизм и мифотворчество, трагедия разлуки и острота одиночества становятся Read More ......
3. Настанет день – исчезну я… Бунин поражает многих своими произведениями полнотой содержания и неповторимостью. Его стихотворение “Настанет день – исчезну я…”, представляет собой философское произведение, которое стало любимым для всех ценителей творчества писателя. Для кого-то оно может показаться трагическим, полным Read More ......
4. Годы сталинизма отозвались дикой болью и нечеловеческими страданиями в судьбах людей. Многих духовно искалечили, истребили, сломали. Влияние сталинизма – этого чудовищного монстра – перенесла Анна Ахматова. Сына Ахматовой, Льва Гумилева, несколько раз арестовывали. Под впечатлением от этих событий родилось замечательное Read More ......
5. Романы Ж. Верна принадлежат к произведениям, которые принято называть приключенческими. В таких произведениях много неожиданных событий, внезапных поворотов в сюжете, движущей силой которого становится приключение. Приключение почти всегда начинается с какой-то загадки. В романе “Дети капитана Гранта” такой загадкой становится Read More ......
6. Анна Ахматова прожила долгую жизнь, наполненную историческими катаклизмами: войнами, революциями, полным изменением жизненного уклада. Когда в первые годы революции многие интеллигенты оставили страну, Ахматова осталась со своей Россией, я пусть окровавленной и разоренной, но по-прежнему родной. Не с теми я, Read More ......
7. Как он хорош, как весел, как скуласт, Как на лемех приятен жирный пласт, Как степь лежит в апрельском провороте, А небо, небо – твой Буонаротти… О. Мандельштам. Я должен жить, хотя я дважды умер… Я коренной житель Воронежа: родился и Read More ......
8. И какое несчастие, что с 1845 года не явилось в Испании ни одного литературного деятеля, настолько сильного, чтобы запечатлеть свое влияние на умах современников; настолько знакомого с жизнью, характером и нравами своего народа, настолько свободного от всех его суеверий, чтобы Read More ......

«Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черёд» : литературный вечер-портрет, посвященный творчеству М. Цветаевой / МАУК ЦБС: ЦГБ; [сост. Меньшикова Н. А.]. – Ангарск, 2012. – 14 с.

МОИМ СТИХАМ, КАК ДРАГОЦЕННЫМ ВИНАМ,

НАСТАНЕТ СВОЙ ЧЕРЁД

(Литературный вечер-портрет для всех групп читателей)

Меньшикова Наталья Александровна,
главный библиотекарь отдела «Читальный зал» ЦГБ
МАУК «ЦБС» г. Ангарска

Звучит фоновая музыка.

«Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
– Нечитанным стихам! –
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед».

1913 год, Крым, Коктебель. Марина Цветаева

Жизнь посылает некоторым поэтам такую судьбу, которая с первых же шагов сознательного бытия ставит их в самые благоприятные условия для развития природного дара. Яркой и трагической была судьба Марины Цветаевой , величайшей из поэтов XX века. Всё в её личности и в её поэзии (а для неё это нерасторжимое единство) резко выходило за рамки традиционных представлений и господствующих литературных вкусов первой половины 20 века. В этом была и сила, и самобытность поэтического слова Цветаевой.

Со страстной убеждённостью она утверждала жизненный принцип, провозглашённый ею ещё в ранней юности: быть только самой собой, ни в чём не зависеть ни от времени, ни от среды. Думается, именно этот принцип, помноженный на дарование, и дал мировой литературе прекрасного самобытного поэта, но обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями в личной судьбе Марины. И чем дальше уходим мы от года смерти Цветаевой, тем лучше, наверное, понимаем её как поэта и человека, помним её судьбу. Давайте же сегодня, в юбилейную дату рождения Марины Ивановны, попробуем прикоснуться к истории "цветаевских правд", к истории её жизни, хотя за 1 час это сделать невозможно. Поговорим об основных мотивах лирики, послушаем её стихи... Подготовить это мероприятие нам помогли книги-воспоминания, книги-исследования и статьи, посвящённые жизни и творчеству поэтессы. Самостоятельно вы познакомитесь с ними на выставке в общем зале.

Звучит музыка (Ф. Шопен «Вальс»).

«Ты дал мне детство – лучше сказки, И дай мне смерть в семнадцать лет!», - это строчки из первого сборника Цветаевой «Вечерний альбом» , вышедшего в 1910 г., когда Марине было 18 лет. Нет, девушка вовсе не хотела умереть в тот момент, когда писала эти строки; они - лишь дань моде и поэтический прием.

Сборник Марина опубликовала тайно на свои собственные накопленные деньги. В него вошли стихи, написанные ею в 15-17 лет (некоторые и раньше). По сути, это был дневник очень одаренного и наблюдательного ребенка. Но от многих своих сверстниц, тоже писавших стихи, юная Цветаева отличалась в своем альбоме, по крайней мере, двумя чертами: во-первых, ничего не выдумывала, то есть почти не впадала в сочинительство, и, во- вторых, она никому не подражала.

Стихотворение «Зимой»

«Снова поют за стенами
Жалобы колоколов...
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!
Город во мгле засыпает,
Серп серебристый возник,
Звездами снег осыпает Твой воротник.
Ранят ли прошлого зовы?
Долго ли раны болят?
Дразнит заманчиво-новый, Блещущий взгляд.
Сердцу он (карий иль синий?)
Мудрых важнее страниц!
Белыми делает иней Стрелы ресниц...
Смолкли без сил за стенами
Жалобы колоколов.
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!
Месяц склоняется чистый
В души поэтов и книг,
Сыплется снег на пушистый
Твой воротник».

Первые стихи юной поэтессы ещё очень незрелые, но подкупающие своей талантливостью, своеобразием и непосредственностью, получили высокую оценку известных поэтов – Максимилиана Волошина и Валерия Брюсова . Одобрительно отозвался о книге и Николай Гумилев. Но почему же название альбома "вечерний"?

18 лет. Порог юности - вечер детства. А детство, да и юность Марины были прекрасны: отчасти прошли в Москве, отчасти за границей: в Италии, Швейцарии, Германии, Франции. Она росла и воспитывалась под надзором бонн и гувернанток. В 16 лет не окончив гимназии, уехала в Париж. В Сорбонне продолжила образование по специальности "старофранцузская литература".

Домашний мир и быт ее семьи были пронизаны постоянным интересом к искусству. Ее мать, Мария Александровна, была талантливой пианисткой, восхищавшей своей игрой самого А. Рубинштейна . Отец Иван Владимирович – профессор Московского университета, филолог, создатель Музея изобразительных искусств (ныне имени А.С. Пушкина). Не удивительно, что и Марина была образованнейшим человеком. Она запоем читала книги и мир литературных героев предпочитала миру реальных людей.

С детства Цветаева была погружена в атмосферу А. Пушкина. В юности открыла для себя Гете и немецких романтиков, очень любила и прекрасно знала Державина, Некрасова, Лескова. Очень рано ощутила в себе некий "тайный жар", "скрытый двигатель жизни" и назвала его "любовь". На протяжении всей жизни в Цветаевой неугасимо горел душевный и творческий костер любви к дорогим "теням минувшего", к "святому ремеслу поэта", к природе, к друзьям и подругам.

Звучит романс М. Таривердиева "У зеркала" на стихи М. Цветаевой.

Как поэт и личность Цветаева развивалась стремительно, и уже через какие-то год-два, прошедшие после первых наивноотроческих стихов, была другою. За это время перепробовала разные маски, разные голоса и темы. Успела побывать в образах грешницы, куртизанки, цыганки - все эти "примерки" оставили в ее творчестве прекрасные и яркие стихи.

«Летят они,- написанные наспех,
горячие от горечи и нег.
Между любовью и любовью распят
мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век.
И слышу я, что где-то в мире – грозы,
что амазонок копья блещут вновь...
А я - пера не удержу! Две розы
сердечную мне высосали кровь».

Звучит музыка (А. Рубинштейн «Романс»).

А потом – любовь – с первого взгляда, в красивого грустной и кроткой красотой юношу, почти мальчика с огромными глазами. Сергея Эфрона. В их биографиях было много общего – оба рано потеряли мать, оба жили напряжённой духовной жизнью, оба – при внешнем благополучии – испытывали внутренний дискомфорт, оба не любили развлечений молодости. Кроме того, у 18-летней Марины, как оказалось, сильна потребность опекать и заботиться. А у 17-летнего Сергея – потребность в опеке и заботе. С первых дней их знакомства ему выпала редкая для мужчины роль Музы.

«Есть такие голоса,
Что смолкаешь, им не вторя,
Что предвидишь чудеса.
Есть огромные глаза цвета моря.
Вот он встал перед тобой:
Посмотри на лоб и брови
И сравни его с собой!
То усталость голубой,
Ветхой крови.
Торжествует синева
Каждой благородной веной.
Жест царевича и льва
Повторяют кружева
Белой пеной.
Вашего полка - драгун,
Декабристы и версальцы!
И не знаешь - так он юн –
Кисти, шпаги или струн
Просят пальцы».

Они обвенчались в январе 1912 года. Перед женитьбой на вопрос старшей сестры Эфрон: «На что вы жить будете?» - Сергей уверенно ответил: «Будем зарабатывать. Марина – стихами, она самая великая поэтесса в мире, а я – прозой» . И семейная жизнь действительно сначала была безоблачной, правда, недолго. Эти первые 5-6 лет были, вероятно, самыми счастливыми по сравнению со всеми последующими годами.

В сентябре 1912-го у них родилась дочь Ариадна (между собой называли её Аля). Марина много писала, вдохновленная людьми, которые, как она говорила, вызывали в ней «тайный жар», теми, кем восхищалась... В том числе, своим мужем Сергеем. Если сказать, что Марина любила Эфрона, значит, ничего не сказать: она его боготворила.

«Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблеклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по льду и кольцом на стеклах, -
И на стволах, которым сотни зим...
И, наконец, - чтоб было всем известно!
Что ты любим, любим! любим! любим! –
Расписывалась - радугой небесной»

Где-то в начале совместной жизни Цветаева сказала: "Только при нем я могу жить так, как живу: совершенно свободно" . Он был единственным, кто ее понял и, поняв, полюбил. 18-летнего Сергея не устрашила ее сложность, противоречивость, особость, непохожесть на всех других. А Марина без него не мыслила своего существования. Увлечений в её жизни – «топлива» для творческого костра, которое, отогрев, рассеивалось навсегда, - было и будет немало; но забота о Сергее, ответственность за него как жены сохранятся в душе Цветаевой до конца. Даже, когда она в будущем перерастёт его как личность, даже, когда между ними уже не будет никаких чувств.

Музыка закончилась.

До революции Цветаева, кроме «Вечернего альбома» выпустила ещё две книги стихов – «Волшебный фонарь» и «Из двух книг» , сумев сохранить собственный голос среди пестрого многоголосья литературных школ и течений. Кроме того, в этот период она без ложной скромности ощутила себя российским, притом именно московским поэтом, соревнующимся с поэтами петроградскими. Желая противопоставить свою "московскость" "петербургости", уже в 1916 году именно в петербургском журнале Цветаева публикует "Стихи о Москве".

Этот цикл можно назвать величальной песней городу. Образ Москвы создается поэтессой, как образ сказочного прекрасного древнего православного града, в соответствие с древнерусской традицией изображения Москвы.

«Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной, отвергнутой тобой.
Царю Петру и вам, о, царь, хвала!
Но выше вас, цари, колокола.
Пока они гремят из синевы –
Неоспоримо первенство Москвы.
И целых сорок сороков церквей
Смеются над гордынею царей!»

Всего в этот цикл вошли девять стихов. В последнем, девятом, Цветаева с лирической точностью поэта, почти летописца, описывает день своего рождения и не только передает особенности осени и свойственные ей краски, но и звуки, напоминающие об особом, религиозном празднике:

«Красною кистью Рябина зажглась.
Падали листья. Я родилась.
Спорили сотни Колоколов.
День был субботний: Иоанн Богослов.
Мне и доныне Хочется грызть
Жаркой рябины Горькую кисть».

Надо сказать, что противопоставление себя петербургским мастерам, это своеобразное соревнование с ними не мешало ей любить и восхищаться петербургскими поэтами, оно лишь побуждало Цветаеву совершенствоваться, чтобы быть достойной своих кумиров.

Вообще Марина Ивановна была истинно великим и действенным другом поэтов. Её бескорыстное преклонение перед собратьями по «святому ремеслу», помноженное на страстность защиты их от вульгаризации и оболгания, было редчайшим даром. У Цветаевой довольно большой список стихов, посвящённых Ахматовой, Мандельштаму, Есенину, Маяковскому, Вячеславу Иванову, Блоку, с которым лично даже не была знакома и, конечно же, А.С. Пушкину.

«Мой Пушкин» . Так назвала она впоследствии одно из своих эссе. Местоимение «мой» в сочетании с именем великого поэта показалось многим современникам Цветаевой вызывающим, было воспринято как притязание на единоличное владение и единственно верное толкование. Между тем Цветаева преследовала совсем иную цель: она не отнимала Пушкина у остальных, ей просто хотелось, чтобы они увидели Пушкина её глазами – «глазами любящих». Марина Ивановна острее большинства чувствовала непревзойдённость его гения и уникальность личности, но, при этом, самым отличительным в её отношении к Пушкину была свобода, любовь – лишённая подобострастия, - на равных, глаза в глаза.

«Вся его наука –
Мощь. Светло – гляжу.
Пушкинскую руку
Жму, а не лижу.
Прадеду – товарка:
В той же мастерской!
Каждая помарка –
Как своей рукой».

Немало стихов Цветаева посвятила и своим друзьям, которых было не так уж много; своей младшей сестре Анастасии – Асеньке, как её звали домашние, - тоже творчески одарённому человеку. Сёстры были очень дружны, всё детство и юность провели вместе. Но сейчас прозвучит стихотворение, вернее, романс, написанный на стихотворение Цветаевой, посвящённое не Анастасии, а её мужу – Маврикию Александровичу Минцу (вот он на семейной фотографии). Стихотворение всем вам известно благодаря кинофильму и музыке Микаэля Таривердиева . Романс прозвучит в исполнении Светланы Сургановой .

Видеоролик. Романс «Мне нравится».

Звучит музыка (Э. Палладио)

1916 год. Абсолютное большинство русской интеллигенции встретило Февральскую революцию восторженно. Но не Сергей Эфрон и Марина Цветаева . А победу большевиков в 17-м они вообще считали злом. Нет, всем высоким строем своей смятенной и сумбурной души Марина была на стороне голодных и всегда любила демонстративно подчеркнуть это важное для нее обстоятельство: "Себя причисляю к рвани" . Но кровь, обильно проливаемая при этом, отторгала, отталкивала её от революции. Цветаева не занималась политикой, но, как незаурядная личность, она ощущала трагизм революционных событий, не принимая жестокости, насилия, убийств. Особенно, когда это касалось привычного ей круга людей и тех, кто был для нее истинно дорог и любим.

«Белый был – красным стал: кровь обагрила.
Красным был – белый стал: смерть победила».

В ноябре 1917 года Сергей Эфрон уехал на Дон, где формировались первые части Белой армии. Сергей был человек, безусловно, одаренный: в чем-то слабый, в чем-то - очень сильный духом. Россию он любил фанатично. И, служа в Белой армии, свято верил, что спасает Россию.

Музыка закончилась.

Почти три года жила Марина в голодной красной Москве, не получая вестей от Сергея. Терпела не просто нужду, а нищету. На руках у нее остались две дочери: Ариадна - старшая, и Ирина - трех лет, родившаяся в апреле 17-го. Прокормиться было очень трудно, но Цветаева билась, старалась, как могла: ездила с мешочками по деревням менять вещи на сало и муку, стояла в очередях за пайковой селедкой, таскала санки с гнилой картошкой. Однако эти поездки по деревням, попытки менять вещи на продукты всегда оканчивались не так, как бы надо, не так, как у всех... Она была слишком неумела в быту.

Осенью 1919 года в самое тяжелое, голодное время Марина по совету знакомых отдала своих девочек в подмосковный приют, но вскоре забрала оттуда тяжело заболевшую Алю, а в феврале 20-го потеряла маленькую Иру, погибшую в приюте от голода и тоски. Чувство вины за это не покидало Цветаеву всю жизнь.

Как ни удивительно, никогда еще не писала она так вдохновенно, напряженно и разнообразно. Но голос поэта резко изменился. Из стихов Цветаевой навсегда ушли прозрачность, легкость, певучая мелодика, искрящаяся жизнью и задором. Появились пульсирующий, внезапно обрывающийся ритм, отрывистые фразы, отказ от традиционной ритмомелодики.

«Площадка. - И шпалы. - И крайний куст
В руке. - Отпускаю. - Поздно
Держаться. - Шпалы. - От стольких уст
Устала. - Гляжу на звезды.
Так через радугу всех планет
Пропавших - считал-то кто их? -
Гляжу и вижу одно: конец.
Раскаиваться не стоит».

Цветаева М. Поезд жизни.

Марина Цветаева пишет непрерывно, но ни одной книги не выходит в это время. Только несколько случайных стихов в петербургских "Северных записках". Знали ее лишь завзятые любители поэзии. Надо ли говорить, что для поэта это подлинная трагедия.

Спустя время выяснилось: мужа волной отступления армии Корнилова унесло в Чехию, он стал эмигрантом. Белый офицер Сергей Эфрон отныне превратился для Марины в мечту, в прекрасного "белого лебедя", героического и обреченного. Он не мог вернуться в Россию. И Марина делает решительный шаг: в 1922 году едет к мужу, взваливая на свои хрупкие плечи непомерную ношу русской беженки. Так началась ее семнадцатилетняя Одиссея за рубежом - сначала недолго - Германия, потом – Чехия и Франция.

В Берлине Цветаева успела написать больше двадцати стихотворений, совершенно непохожих на прежние и открывших новые черты её лирического дарования. Эти стихи словно ушли в подполье тайных, интимных переживаний, выраженных изощрённо-зашифрованно.

Музыка (К.А Дебюсси «Прелюдия»).

«Дабы ты меня не видел
В жизнь – пронзительной, незримой
Изгородью окружусь.
Жимолостью опояшусь,
Изморозью опушусь.
Дабы ты меня не слушал
В ночь – в премудрости старушьей:
Скрытничестве – укреплюсь.
Шорохами опояшусь,
Шелестами опушусь.
Дабы ты во мне не слишком
Цвёл – по зарослям: по книжкам
Заживо запропащу:
Вымыслами опояшу,
Мнимостями опушу».

В Чехии Цветаева и Эфрон прожили более трех лет. Здесь в феврале 1925 года у них родился долгожданный сын Георгий (домашнее имя Мур). Здесь же, в Чехии, Марина выросла в поэта, который в наши дни справедливо причислен к великим.

Самой заветной цветаевской темой в то время стала философия и психология любви. Сама она, разумеется, знала, что такое нелюбовь, гнев, неприязнь. Но в её романтике не было место таким категориям. Она писала о любви – и это понятие было для неё бездонным. Всё, что не вражда, ненависть или безразличие, составляло любовь, которая вбирала в себя бесчисленные оттенки переживаний. Можно влюбиться в ребёнка, в старуху, в дом, дерево, в собаку, в собственную мечту,- любовь тысячелика, а поэт, как считала Цветаева, - «утысячерённый человек».

Немногие знают, включая сюда и ученых, специально занимающихся личностью и творчеством Цветаевой, что более полутора лет Марине Цветаевой заменяли весь мир чувства... к женщине – поэтессе Софье Парнок . Их знакомство состоялось в 1914 году.

«Ты проходишь своею дорогою
И руки твоей я не трогаю.
Но тоска во мне - слишком вечная,
Чтоб была ты мне - первой встречною.
Вижу я по губам - извилиной,
По надменности их усиленной,
По тяжелым надбровным выступам:
Это сердце берется - приступом!
Платье - шелковым черным панцирем,
Голос чуть с хрипотцой цыганскою,
Все в тебе мне до боли нравится, -
Даже то, что ты не красавица!
Опахалом чудишь иль тросточкой, -
В каждой жилке и в каждой косточке,
В форме каждого злого пальчика, -
Нежность женщины, дерзость мальчика.
Все усмешки стихом парируя,
Открываю тебе и миру я
Все, что нам в тебе уготовано,
Незнакомка с челом Бетховена!»

По силе взаимного проникновения в души друг друга - а прежде всего это был роман душ, чувство было похоже на ослепительную солнечную вспышку. Что искала в таком необычном чувстве Марина, тогда еще не бывшая столь известной поэтессой? Будучи по натуре страстной и властной, она не могла до конца удовлетвориться только ролью замужней женщины и матери. Ей нужна была созвучная душа, над которой она могла бы властвовать безраздельно - гласно ли, негласно, открыто ли скрыто ли - неважно!

Памятником этой любви остался гениальный стихотворный цикл «Подруга» , где читая многие стихи, не зная адресата, можно подумать, что речь идет о любимом мужчине... Но какая, в сущности, разница? Главное, человек - Любимый... Известный романс на стихи из этого цикла мы сейчас вспомним.

Звучит музыка (романс «Под лаской плюшевого пледа»;
видеоролик из к/ф «Жестокий романс»).

Свою заветную идею – о том, что любовь – это всегда непременно – вначале громада, глыба, лавина страстей, обрушивающихся на человека. А потом – так же неизбежно – расставание, разрыв,- Цветаева воплотила в 1924-25 годах, живя в Чехии, в «Поэме Горы» и «Поэме Конца» , - лучшем, что создано в русской любовной лирике XX века. Эти произведения тоже стали поэтическим итогом краткого, но глубокого романа Марины с Константином Родзиевичем , другом Сергея Эфрона , и бывшим, можно сказать, его полной противоположностью.

«Ты - как круг, полный и цельный:
Цельный вихрь, полный столбняк.
Я не помню тебя отдельно
От любви. Равенства знак.
(В ворохах сонного пуха:
Водопад, пены холмы -
Новизной, странной для слуха,
Вместо: я - тронное: мы...)
Но зато, в нищей и тесной
Жизни - «жизнь, как она есть» -
Я не вижу тебя совместно
Ни с одной:
‎- Памяти месть».

Для Цветаевой встреча с Константином Родзиевичем была любовью-болью. А сам Родзиевич только в старости, оглянувшись на свою, так бурно прожитую жизнь, понял, что три коротких месяца, которые связывали его с Цветаевой, были самыми главными в его жизни.

В Чехии Цветаевой удалось издать несколько своих стихотворных сборников: "Разлука", "Психея", "Ремесло" - это был своего рода пик, после которого наступил резкий спад - не в смысле творчества, а в отношении изданий. Судьба, давшая передышку, снова замкнула ее выход к читателю.

Наконец, Франция... Здесь Цветаева прожила тринадцать с половиной лет. Вскоре после приезда, в феврале 1926 года, в одном из парижских клубов состоялся ее литературный вечер, который принес ей триумф, известность, но и одновременно нелюбовь и зависть очень влиятельных людей, почувствовавших в ней силу, а главное – независимость. Словом, в эмиграции Цветаева не прижилась. Издавать её не хотели. В 1928 году появился последний прижизненный сборник поэтессы "После России" , включивший в себя стихи 1922-25-го годов. Но ведь Цветаева писала, по крайней мере, еще 15 лет.

В отличие от стихов, не получивших в эмигрантской среде признания, успехом пользовалась её проза), занявшая основное место в творчестве 1930-х годов, но, к сожалению, особого дохода и она не приносила. Лишь с помощью нескольких друзей, помогавших ей материально, Цветаева могла сводить концы с концами. "В Париже бывали дни, когда я варила суп на всю семью из того, что удалось подобрать на рынке, - вспоминала Марина Ивановна. - У Сергея заработки случайные. Найти же постоянную работу невозможно - Франция охвачена безработицей".

Менялся и характер Цветаевой. Всё сильнее одолевали заботы, не оставалось времени «на чувства», как она говорила. «Я дома – это – посуда – метла – котлеты...». Сердце остывало, душа уставала. Вместе с разочарованием в эмиграции приходили мысли, что ее читатель там, на родине, что русское слово может найти отклик, прежде всего в русской душе.

«До Эйфелевой – рукою
Подать! Подавай и лезь.
Но каждый из нас – такое
Зрел, зрит. Говорю и днесь,
Что скучным и некрасивым
Нам кажется ваш Париж.
«Россия, моя, Россия,
Зачем так ярко горишь?»

Нет, Марина не рвалась на Родину в отличие от своего мужа, которого ностальгия по России охватывала с каждым годом всё сильнее. Цветаевой же, по её собственным словам, Бог не дал дара слепости. Для неё Россия и СССР были разными вещами. Более того, коммунизм и фашизм для неё – это две стороны одной медали:

«А Бог с вами! Ходите овцами!
Ходите стадами, стаями!
Без меты, без мысли собственной
Вслед Гитлеру или Сталину...»

Высказывал ли кто-нибудь из русских поэтов такие мысли в первой половине 30-х годов? Насколько нам известно – нет.

Поэтому в письмах Марины знакомым и близким в Россию нет тоски по Родине, письма полны сетований на одиночество и беспросветную нужду. И это было правдой. Но в письмах были и стихи... Главным их адресатом в Москве являлся поэт Борис Пастернак . Его мнением она очень дорожила. Пастернаку Цветаева посвятила несколько стихов. Вот одно из них, написанное в 1925-м.

Видеоролик стихотворения «Расстояние: версты, мили... (читает А. Демидова)

Звучит музыка (саундтрэк к к/ф «Адмирал»).

Спустя годы это стихотворение обрело особое звучание, явно выходя за рамки личного поэтического послания. Версты, дали, мили разделяли в послереволюционные годы не только двух прекрасных поэтов. Крутые исторические события 1917 года расслоили и развели по разным концам земли множество замечательных людей России, разлучили надолго, а то и навсегда с Родиной.

Но стихи, преодолевая все препоны, воздвигнутые на их пути, текли в Россию, их везли знакомые и незнакомые, их заучивали и запоминали. Правда, многие приходилось читать с опозданием, редко, и оседали они в столах у любителей поэзии в ожидании... когда же "моим стихам настанет свой черед..." ...Черед стихам Цветаевой настал, и очень скоро -, когда Марина вновь появилась в Москве.

Она вернулась в Россию с сыном 18 июня 1939 года... Вернулась вынужденно. Не могла оставить одних дочь и мужа, которые уехали туда двумя годами раньше. Семья воссоединилась. Все вместе они жили в подмосковном поселке Болшево. Но это последнее счастье длилось недолго: в августе 1939-го арестовали дочь Ариадну - она проведёт в лагерях 16 лет и будет реабилитирована только в феврале 1955-го. В октябре того же года арестовывают мужа - он будет расстрелян осенью 41-го. Реабилитирован в 59-м. Семья Цветаевых-Эфрон вернулась в Россию в жестокое время. Тех, кто приезжал из-за рубежа, или тех, кто побывал в командировке за рубежом, считали потенциальными шпионами.

Марина Ивановна осталась с сыном без квартиры, без средств к существованию. "Уж коль впустили, то нужно дать хоть какой-то угол! И у дворовой собаки есть конура. Лучше бы не впускали: если так...", - это из писем, разговоров со знакомыми. Стихи уже практически не писались.

«Когда я гляжу на летящие листья,
Слетающие на булыжный торец,
Сметаемые - как художника кистью,
Картину кончающего наконец,
Я думаю (уж никому не по нраву
Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно желтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине - забыт».

Чтобы хоть как-то зарабатывать на жизнь, Марина Ивановна занималась переводами. Осенью 1940 года Гослитиздат вознамерился было издать маленький сборник ее старых стихов, но ничего из этой затеи не вышло. Цветаева не очень расстроилась. Что значит эта неудача по сравнению с арестами близких?

Война застала поэтессу в Москве за переводом стихов Федерико Гарсиа Лорки. Работа была прервана, а начавшиеся страшные события привели её просто в состояние паники, безумного страха за сына, полной безысходности. Рядом не было никого, кто бы хоть чуточку сопереживал.

В августе 41-го Марина Ивановна вместе с сыном эвакуировалась в составе писательской организации в Чистополь, а затем в небольшой городок Елабугу на Каме, где она осталась без работы, один на один с одиночеством, с неразрешимыми проблемами, с неизвестностью о судьбе мужа и дочери. Надеясь получить что-нибудь в Чистополе, где, в основном, находились эвакуированные московские литераторы, Марина Ивановна съездила туда, получила согласие на прописку и оставила заявление: "В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда. 26 августа 1941 года" . Некоторые посчитали, она слишком много просила...

Её воля к жизни начала слабеть.

"...Я постепенно утрачиваю чувство реальности: меня - все меньше и меньше... Никто не видит, не знает, что я год ищу глазами - крюк... Я год примеряю смерть. Все уродливо и страшно... Я не хочу умереть. Я хочу не быть..."

Написав предсмертные записки сыну и знакомым, Марина Цветаева повесилась 31 августа 1941 года в грязных сенях деревенской убогой избы, где жила со своим сыном. Ей не было еще и пятидесяти лет...

Видеоролик «Уж сколько их упало в эту землю...».

Звучит музыка (Артемьев Э. «Эпилог»).

Марину Ивановну повезли хоронить прямо из больничного морга в казенном гробу, повезли по пыльной дороге, в гору, где темнели сосны. Кто провожал ее в последний путь? Кто шел за гробом? Не все ли равно!.. Гроб: точка стечения всех человеческих одиночеств, одиночество последнее и крайнее...

Точное место захоронения Марины Ивановны Цветаевой неизвестно, так как в Елабуге с ней был только сын Георгий, который в июле 1944 г. погибнет на фронте. На южной стороне кладбища, у каменной стены, где находится её затерявшееся последнее пристанище, в 1960 году сестра поэтессы, Анастасия Цветаева, «между четырёх безвестных могил 1941 года» установила крест с надписью «В этой стороне кладбища похоронена Марина Ивановна Цветаева» . В 1970 году на этом месте было сооружено гранитное надгробие.

Позднее, будучи уже в возрасте за 90, Анастасия Цветаева стала утверждать, что могила находится на точном месте захоронения сестры и все сомнения являются всего лишь домыслами. С начала 2000-х годов это место по решению Союза писателей Татарстана именуется «официальной могилой М.И. Цветаевой». Среди литературоведов и краеведов единой доказательной точки зрения по этому вопросу до сих пор нет.

Цветаева, будучи с молодых лет убеждённой атеисткой, признавала объективное существование мира и прекрасно понимала значимость человека в обществе, и то, как не любят «белых ворон». «Я эпоху ненавижу, - говорила поэтесса,- а она меня не видит». Где Марина действительно признавала сферу внемирского существования, так это в художественном творчестве. Но ведь из истории не выскочишь, время не минуешь.

Может быть, никто так остро этого не чувствовал и никто так сильно не противился этому чувствованию, как сама Цветаева. Она прекрасно сознавала трагизм своего положения и отдавала себе отчёт в постигшей её как художника-творца неудаче: в эмиграции поэтессу знали и поэтому не печатали, в России не знали и поэтому не читали. Вся надежда была на будущее: "И главное - я ведь знаю, как меня будут любить... через сто лет", - писала она.

Для поэта время - чувство историческое: вопреки мнению некоторых «доброжелателей» Цветаева и здесь оказалась права. Её стихам настал черёд. Без творений Цветаевой не только русская,- мировая поэзия непредставима!

Список литературы:

1. Аннинский, Л. Эфронт Марины Цветаевой / Л. Аннинский // Родина.- 2007.- № 9. - С. 100-106
2. Бобров, А. «Правда – моя последняя гордость» / А. Бобров // Наш современник.- 2002. - № 11. - С. 265-276
3. Быков, Д. Против всех / Д. Быков // Огонёк. - 2002. - № 43. - С. 48-51.
4. Духанина, М. «Нецелованный крест» / М. Духанина // Новый мир. - 2005.- № 3.- С. 157-166.
5. Поликовская, Л. Тайна гибели Марины Цветаевой / Людмила Поликовская. - М. : Яуза: Эксмо, 2009. - 288 с.

В историю русской поэзии Марина Цветаева вписала новаторскую, выразительную и исполненную высокого драматизма страницу. Она родилась 26 сентября 1892 года, почти в центре Москвы, в тихом Трехпрудном переулке, в небольшом уютном доме. Свой дом она любила словно родное существо. Марина Цветаева родилась в семье профессора-искусствоведа и талантливой пианистки. Стихи начала писать с шести лет. От матери к ней перешла прежде всего музыкальность - особый дар воспринимать мир через звук. Музыкальность самым прямым образом сказалась в ее стихах, в самих приемах стихового «исполнительства». Звук, музыка в ее сознании были лоном стиха и прародителем поэтического образа. Мне кажется, что музыка речи- самое важное для Марины Цветаевой.

Первые поэтические сборники Марины Цветаевой - это «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь». И та и другая книги включали почти полудетские стихи, искренние, непосредствениые и чистые. Именно в этих книжках, наивных и талантливых, выявилось драгоценное качество ее как поэта. В своем альбоме Цветаева отличается, по крайней мере, двумя чертами: во-первых, она ничего не выдумывала, то есть не впадала в сочинительство, и, во-вторых, она никому не подражала. Быть самой собою, ни у кого ничего не заимствовать, не подражать, не подвергаться влияниям - такой Цветаева вышла из детства и такой осталась навсегда.

Первым, кто прочитал «Вечерний альбом», был Волошин. Его отзыв был великой радостью и поддержкой для поэтессы. «Марина Цветаева внутренне талантлива и внутренне своеобразна»,- одобрительно отозвался и Гумилев. Он говорил: «Эта книга - не просто книга девических признаний, но и книга прекрасных стихов» . Хотя оценки Волошина и Гумилева казались завышенными, Цветаева их вскоре оправдала. Как поэт и как личность она развивалась стремительно.

«Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь» интересны нам сейчас как книги - предвестия будущей Марины Цветаевой. В них она вся: со своей предельной искренностью, ясно выраженной личностью, и даже нота трагизма все же глухо прозвучала среди детских, простодушных, наивных и светлых стихов:

Ты дал мне детство лучше сказки

И дай мне смерть в семнадцать лет...

Стихи 1916-1917-го и дальнейших годов составили книги «Версты». Их было две: «Версты-1» и «Версты-2». Шла война. Поэзия Цветаевой различала голоса бесчисленных дорог, уходящих в разные концы света, но одинаково обрывающихся в темной пучине войны:

Мировое началось во мгле кочевье...

Жалость и печаль переполняли сердце Цветаевой:

Бессонница меня толкнула в путь.

- О, как же ты прекрасен,

тусклый Кремль мой! -

Сегодня ночью я целую в грудь -

Всю круглую воюющую землю!...

Трагично, горестно, бедственно звучали ее стихи, вызванные войною. Цветаева сохранила позицию человека, потрясенного вселенской скорбью. Но голос в защиту страдающего человека хорошо слышен в ее стихах. В стихотворении «Белое солнце и низкие, низкие тучи» бедствие народа пронзило душу Марины Цветаевой:

Чем прогневали тебя эти серые хаты, -

Господи! - и для чего стольким простреливать грудь?

Поезд пошел, и завыли, завыли солдаты,

И запылил, запылил отступающий путь...

В годину народного горя Цветаева восприняла народный плач и откликнулась на него всем

сердцем. Вместе с народным горем в ее стих вошло и народное слово. Цветаева жила, как все, бедствовала, как все, и это роднило ее с множеством людей. В стихах мы слышим цветаевскую ненависть к «буржуазности» и к миру «сытых»:

Два на миру у меня врага,

Два близнеца, неразрывно слитых:

Голод голодных - и сытость сытых!..

Она была на стороне «голодных», а не «сытых» и всегда любила подчеркнуть это важное для нее обстоятельство. «...Себя причисляю к рвани», - сказано ею в одном из стихотворений тех лет. В годы революции она по достонству оценила трубный глас Маяковского:

Превыше крестов и труб,

Крещенный в огне и дыме,

Архангел-тяжелоступ -

Здорово, в веках, Владимир!

Ее лирика годов революции и гражданской войны проникнута печалью, когда она была поглощена ожиданьем вестей от мужа.

«Я вся закутана в печаль, - писала она. - Я живу печалью».

В 1922 году Марина Цветаева эмигрировала за границу. Первые три года она жила в Праге. Много писала. Закончила поэму «Молодец», привезенную с собой, писала стихи, посвящен ные разлуке с родиной. В эмиграции Цветаева часто обращается к прозе. Пишет мемуарные статьи, посвященные Волошину, Мандельштаму, Белому. В эмиграции она не прижилась. Все чаще и чаще ее стихи отвергались и газетами, и журналами. Нищета, унижение окружали поэта со всех сторон, но Цветаева продолжала работать каждый день и каждый свободный час. Одиночество, невозможность работать, мысли о гибели мужа привели к самоубийству. 31 августа 1941 года Марины Цветаевой не стало.

Поэт умирает - его поэзия остается. Исполнилось пророчество Цветаевой, что ее стихам «настанет свой черед». Сейчас они вошли в культурную жизнь мира, в наш духовный обиход, заняв высокое место в истории поэзии.

Марина Цветаева - это звезда первой величины. Для нее поэзия не работа, не ремесло, а духовное состояние, единственный способ существования. Насыщенность образов, емкость и краткость - все качества, каких от поэзии требуют не прошедшие, а наши годы. Более пятидесяти лет тому назад на вопрос одной парижскй газеты: «Что вы думаете о своем творчестве?» Марина Цветаева ответила строками из своего раннего стихотворения:

...моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед...

А в 1939 году она заявила:

Моим стихам - всегда будет хорошо...

Обе «формулы писательской судьбы» Марины Цветаевой сегодня сбылись.

Взаимоотношения поэта и читателя никогда не были просты и лучезарны, а особенно - в катастрофическом XX веке. У поэтического наследия М. Цветаевой трудная судьба. Долгое время ее стихи были под запретом, замалчивались. Да и сейчас, когда все запреты сняты, понимание ее стихов - проблема не только для рядовых читателей, но и для литературоведов.

Действительно, лирика М. Цветаевой очень сложна. Ее стихи, как «драгоценные вина», доступны далеко не каждому. Ведь она никогда не соотносила себя ни с каким литературным направлением и ни с какой общественной группировкой. Ей нравилось быть одной - «против всех», она была «мятежницей лбом и чревом», чувствовала себя единственной и неповторимой.

За свою единственность человек, как правило, расплачивается одиночеством. Так было и с М. Цветаевой. Одинокой и непонятой чувствует она себя и юношеские годы:

Впрочем, знаю я, что и тогда

Не узнали бы вы - если б знали -

Почему мои речи резки

В вечном дыме моей папиросы, -

Сколько темной и грозной тоски

В голове моей светловолосой.

И, конечно, «одиночества верховный час» настал тогда, когда М. Цветаева уехала из России. Об этом она писала в стихотворении «Тоска по родине».

Мне все равно, каких среди

Лиц - ощетиниваться племенным Львом, из

Какой людской среды

Быть вытесненной - непременно -

В себя, в единоличье чувств...

Жизненное одиночество усугублялось одиночеством литературным. «Мой читатель остался в России», - печалилась М. Цветаева в одном из писем. Потеряв родину, почву, читателя, поэт остался наедине со своей трагедией. И в это время усложненность цветаевских стихов становится особенно заметной именно потому, что только так - запутанно, косноязычно, не общедоступно - можно было говорить о самом мучительном и трагическом.

Хотя некоторые сложности в ее стихах вполне объяснимы. Например, в отличие от многих поэтов, главенствующим началом в ее стихах является ритм. «Непобедимые ритмы» (выражение А. Белого) разнообразны и очень сложны. Свой ритм есть не только у фразы, но и у слова. Поэтому единица цветаевской речи - не строчка, а слог. Помогая читателю войти в ее ритмы, почувствовать их пружину, она выделяет не только отдельные слова (поэтому так часто она употребляет тире) и слоги (употребляя дефис), читая стихи М. Цветаевой, надо это иметь в виду.

И еще один очень важный момент. Есть поэты, воспринимающие мир посредством зрения. М. Цветаева же заворожена звуками. Мир открывается ей не в красках, а в звучаниях. О себе она говорила: «Пишу исключительно по слуху» и признавалась в «полном равнодушии к зрительности». Поэтому, читая многие ее стихи, абсолютно ничего невозможно себе представить, потому что они не рисуют какую-либо картину, а создают звуковой образ мира. Например, стихотворение «Поезд»:

Папильоток, пеленок, Щипцов каленых, Волос паленых, Чепцов, клеенок...

Вообще, усложненность многих стихотворений М. Цветаевой была вызвана, как это ни парадоксально, стремлением к точности и краткости. Например, мысль такова: похвалы, расточаемые поэту, - лавровый венок, но поэту от этого венка тяжело, как от каменных глыб. У М. Цветаевой все это вмещено в две предельно краткие и выразительные строки:

Глыбами - лбу Лавры похвал.

Но, несмотря на все сложности, стихи эти воздействуют на читателя своей экспрессивностью, мощной энергией даже тогда, когда мысль поэта не вполне понятна. Связано это, наверное, с бесконечной открытостью поэта, с его обращенностью ко всему миру. Постоянно «вытесненная в себя, в единоличье чувств», несмотря на браваду, дерзкий вызов, М. Цветаева отчаянно искала сочувствия, понимания. Едва ли можно у другого поэта найти столь частое прямое обращение к читателю, к потомкам:

К вам всем - что мне,

Ни в чем не знавшей меры,

Чужие и свои?!

Я обращаюсь с требованьем веры

И с просьбой о любви.

Судьба М. Цветаевой трагична, и стихи ее - не из легких. Читать их между делом, без глубокой внутренней сосредоточенности нельзя. Но в жизни каждого человека настает момент, когда оправдываются строки из раннего пророческого стихотворения поэта:

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.