Андрей Кураев раскрыл "голубые" тайны РПЦ: "Видеозаписи людей, похожих на епископов". Необходимые пояснения в связи с нападками протодиакона андрея кураева на патриарха и церковь
Это стало одной из самых обсуждаемых тем первых дней 2014 года.
В ходе заседания был также рассмотрен вопрос об отсутствии со стороны протодиакона Андрея Кураева положительной реакции на постановление Ученого совета от 12 марта 2012 года, в котором ему братски напоминалось, что: «звание профессора Московской духовной академии налагает высокую ответственность за форму и содержание публичных высказываний, поскольку по ним судят и об учебном заведении, и о всей Церкви».
Ученый совет констатировал, что протодиакон Андрей Кураев регулярно выступает в средствах массовой информации и в блогосфере с эпатажными публикациями, и что его деятельность в этих областях остается в ряде случаев скандальной и провокационной.
В связи с этим Ученый совет постановил отчислить протодиакона Андрея Кураева из преподавательского состава и исключить его из числа профессоров МДА, имея при этом в виду, что звания профессора он был удостоен в другом высшем учебном заведении.
Протодиакон Андрей Кураев: Справедливостью будет возвращение чистоты жизни казанским семинаристам
В эфире телеканала “Дождь” протодиакон Андрей Кураев ответил на вопросы о своем увольнении .
– Скажите, за что же вас уволили?
– Насколько я могу судить по сообщению пресс-службы МДА – за те суждения в блогосфере, которые показались эпатажными Ученому совету. Для меня как профессионала это радостная формулировка – это означает, что ко мне как к профессору Академии – тем лекциям, которые я читал, тем книгам, которые я написал по своему предмету “Миссиология”, – нет претензий. Это хорошо.
– Разве до вас кого-нибудь когда-нибудь увольняли из Московской духовной академии за высказывания в блогах?
– За это уволили Василия Осиповича Ключевского, который 36 лет преподавал в МДА, а затем баллотировался в Госдуму по списку не монархистов, а кадетов. Но его все же не Ученым советом увольняли. Было решение Синода, ректор настоял – а так, чтобы всех коллег замарали, – это впервые.
– А почему коллеги не высказались против?
– Я не был на Совете, это произошло в мое отсутствие, у меня были, к сожалению, похороны близкого мне человека, но мне рассказывали, что были разные голоса и по сути и по процедуре. Значительная часть профессоров МДА, это еще и профессора и выпускники МГУ – это люди университетской культуры. И в моем сознании – а я 20 лет преподаю в МГУ, как и в сознании других выпускников МГУ немыслимо чтобы ученый совет МГУ увольнял профессора за то, то он делает вне университетского пространства, за частные высказывания в блоге. Даже в советские времена это было немыслимо.
– То есть вас легализовали как церковного диссидента?
– Знаете, это очень странное решение, нелогичное. Если Академия увольняет меня за то, что я сделал что-то не то в моем блоге, что-то вынес наружу, что-то рассказал из церковных тайн, это мгновенно означает, что вся блогосфера бросается ко мне. Происходит – говоря языком Интернета – усиление аудитории, многократное усиление аудитории. То есть эффект ровно обратный. Они хотели что-то скрывать. Напротив, это стало предельно очевидно.
– То, что начальство следит за вашим блогом – это, с одной стороны, лестно для вас, с другой стороны – были ли такие намеки раньше?
– Намеки такие были, в том числе в ситуации с Пусси Райт, когда мое мнение разошлось с официальным мнением Патриархии. Понимаете, мы говорим о вопросах, в которых речь идет о моей совести.
Протоиерей Максим Козлов: К сожалению, отец протодиакон не услышал то братское увещание, которое имело место уже более полутора лет назад, в марте 2013, когда его корпорация его уже просила заботиться о достоинстве того места, в котором он призван служить, просила прекратить эпатажные провокационные выступления в сфере массовой информации. Проблемы, которые есть в Казанской семинарии, и которые, в частности, привели к увольнению проректора, они, как и в любой духовной школе, те или иные проблемы есть, они рассматриваются. Увольнение о. Андрея из профессуры МДА никак не следует связывать с данным казанским делом, в этом смысле он принимает желательное за действительное.
– Что это за казанское дело?
– Это беспрецедентный случай – увольнение профессора посреди учебного года. не в конце, когда можно было не продлить контракт. Ясно, что именно сейчас что-то произошло, не когда-то в прошлом. В прошлом у меня было расхождение по поводу Пусси Райотс, но они сейчас на свободе. Сейчас эта тема неактуальна.
Я жестко высказывался по поводу суррогатного материнства Филиппа Киркорова и Аллы Пугачевой, но моя позиция теперь – это официальная позиция Церкви. Посмотрите заявление Синода в конце декабря о суррогатном материнстве.
Поэтому единственное, что могло считаться скандальным – это казанское дело. В конце декабря комиссия во главе с о. Максимом Козловым ездила в Казань в ответ на многочисленные жалобы семинаристов на сексуальное домогательство со стороны руководства этой семинарии. Они пробовали обращаться к местному митрополиту много лет. Комиссия съездила и к чести о.Максима – подтвердила правоту их. Проводилось анкетирование семинаристов – из 74 42 или больше сказали, что домогательства имели место.
Проректора, которого обвиняли, уволили с поста проректора, но в полицию это не было передано. А начальник, пристающий к подчиненному – это статья. Не было обращения в прокуратуру, не было церковного суда, не было заявлено, что это будет сделано, не было снятия сана или запрета, ему тут же был оформлен свободный полет, он стал искать себе новое место благоустройства и нашел его в Тверской епархии. Я об этом написал, но не я первый, я взял это из казанской прессы.
Затем когда местные семинаристы увидели, что я на их стороне, они стали слать мне свои иски. В частности они прислали мне выступление митрополита Анастасия перед ними после отъезда комиссии, дескать, как вы смеете жаловаться, мы вас поим-кормим, а вы меня предали и так далее.
– Вы ждали какой-то реакции?
– Нормальная реакция – это то, что результаты проверки о. Максима Козлова передаются в Следственный комитет. Пока получается, что скандал в Казанской семинарии, а увольняют за это почему-то меня.
– Наш спикер пояснил, что вы выдаете желаемое за действительное, и мотивы были другие.
– Он кривит душой и выдает желаемое за действительное. Иных мотивов нет.
– Он сказал, что вас о чем-то предупреждали и вы тогда не услышали.
– В марте было заседание Ученого совета, посвященное мне, специально созванное: в марте у нас обычно не проводятся заседания, только в конце декабря и в конце мая. Был один вопрос на повестке дня – Кураев и Пусси Райотс. Но мои заявления не были скандальными – предложение накормить блинами – что здесь эпатажного? Что здесь скандального?
– Были ли раньше такие скандалы?
– Были. Например, в Екатеринбурге в 1994 году был скандал с епископом Никоном Екатеринбургским, но только когда это ушло в прессу. Патриархия не реагировала никак. Когда возникла перспектива уголовного дела и начала реагировать пресса федерального уровня, тогда со скрежетом послали проверяющую комиссию из Патриархии и решение было такое: уволить всех. Епископа – по формулировке – за то, что не контролирует ситуацию в епархии. То есть не за педофилию, а за то, что писк послышался за стенами епархии.
– Что в ваших высказываниях в блогах еще могло повлиять?
– Все остальное многолетно проверено в рамках нормальной богословской дискуссии.
– Вы будете пробовать опротестовать решение?
– Я думаю, что это будет неприятно моим коллегам. Я не люблю появляться там, где меня не ждут. Пусть даже Патриархия заставит переголосовать – все равно будет неприятно. Люди свое решение так или иначе приняли, пусть и с нарушением протокола.
– То есть вы не хотите бороться за справедливость?
– Для меня справедливостью будет, если будет возвращена чистота жизни казанским семинаристам.
– Вы пишете, что “официальная позиция РПЦ” по актуально-политическим сюжетам в своей претензии на непогрешимость и внутрицерковную обязательность является богословским новоделом…
– Нет такого термина в Библии и в древних канонах Церкви. Есть заповеди, есть церковные догматы, каноны – мы их все знаем. Но нет такого правила, что если церковное руководство дало какой-то комментарий к общественно-политической жизни то все члены Церкви должны с этим согласиться. Все комментарии неизбежно партийны, то есть это мнение части (слово “партия” – от слова “часть”). А Церковь объединяет людей на основании веры во Христа. Поэтому Церковь не может ставить политический партийный фильтр при входе в себя и не может требовать политической лояльности.
Есть в Церкви 5 человек – Патриарх, митрополит Иларион, прот. Всеволод Чаплин, Владимир Романович Легойда – у них такая тяжелая работа – вести GR – диалог с правительством – они вынуждены говорить комплименты правительству. Но они не требуют, чтобы все священники в своих проповедях то же говорили.
Я уже 20 лет преподаю в МГУ, уже сейчас получаю очень интересные предложения от разных университетов в Москве и за рубежом, моя писательская работа всегда со мной. Я не настолько идиот, чтобы занимать позицию человека, которого ссадили с поезда, а он издалека кричит: “Вы без меня теперь разобьетесь!”. В Церкви все будет нормально, в Академии замечательные люди остались, которых я уважаю и ставлю выше себя по богословскому уровню. Я не собираюсь уходить из Церкви. Патриарх Кирилл – это мой канонический Патриарх.
– Вы не боитесь дальнейших преследований?
– Не исключено, что меня исключат еще из нескольких комиссий, где я состою. Возможно лишение меня сана. Наверное, епархии будут бояться приглашать меня с лекциями. Если епископы будут бояться меня приглашать – как заниматься миссией? Мне говорят: “Пишите книги” – покажите мне то издательство, которое согласится меня издавать. Придется больше выходить на светское поле.
Комментарии
Протоиерей Владислав Цыпин,
профессор Московской духовной академии прокомментировал причину исключения протодиакона Андрея Кураева из профессорского состава
“На Совете Академии не шла речь о позиции отца Андрея по вопросам богословским, церковно-историческим, или по вопросам отношений Церкви, государства и общества. Причиной стали вопросы этические. Поскольку отец Андрей около двух лет назад уже был предупрежден о необходимости изменить тон своих публикаций, ввести его в рамки церковного этикета, но этим предупреждением пренебрег, то у Духовной академии не оставалось иного выбора, кроме принятия административных мер”.
Протоиерей Всеволод Чаплин:
По словам Чаплина, яркое, оригинальное, нестандартное высказывание - это не всегда плохо, и “сегодня, чтобы докричаться до людей, иногда нужно говорить кратко и ярко”.
“Но по многим вопросам - вспомним хотя бы историю с кощунством в храме Христа Спасителя или взгляд на российскую государственность, на принципы устройства церковной жизни, на возможность обращения христианина к власти для защиты значимых для христиан ценностей и святынь - мнение отца Андрея довольно сильно расходилось с тем, что думают и о чем говорят, за немногими исключениями, практически все пастыри и миряне нашей Церкви. А прислушиваться к их голосу стоит, потому что этот голос лежит в русле православной традиции, основанной на Евангелии и являющейся Божиим откровением людям”, - отметил представитель РПЦ.
Протоиерей Максим Козлов
По словам протоиерея Максима Козлова, решение об исключении Кураева из числа профессоров МДА “касается человека, выступающего в публичной сфере, - это не какое-то дисциплинарное обвинение или нарушение профессиональной дисциплины внутри корпорации”.
Прот. Максим Козлов отметил, что протодиакон в свою очередь “не поставил Ученый совет академии в известность о том, что он не будет на нем присутствовать”. Как отметил священнослужитель, способы принятия решений на Ученом совете различны. “Абсолютное большинство вопросов, которые обсуждаются на Совете, не предполагают голосования руками и уж тем более какого-то тайного голосования. У нас академическая корпорация, семья, где люди обсуждают друг с другом те или иные вопросы, и когда ясно, что консенсус и общее видение ситуации достигнуто, то это не требует каких-то формальных процедур с подсчетом голосов”, - сказал прот. Максим Козлов РИА Новости.
“Странно говорить, что мы обсуждаем заявления человека, который не присутствовал сам (на заседании совета МДА) и пишет (о том, что там происходило) не известно с чьих слов, не известно какой степени авторитетности”, - отметил прот. Максим Козлов.
К сожалению, в течение нескольких последних лет публичные выступления и публикации некогда известного миссионера Русской Православной Церкви протодиакона Андрея Кураева приобретают все более скандальный и одиозно антицерковный характер, что придает их автору растущую популярность в весьма специфическом кругу профессиональных борцов с православием. Отец Андрей не скрывает уже тенденциозности публикуемых им и перепечатываемых желтой прессой материалов, что ярко иллюстрирует его недавняя статья, с издевкой озаглавленная "В защиту чести и достоинства Патриаршего сана" .
Уже с первых ее строк заштатный московский протодиакон прямо обвиняет Патриарха Церкви, клириком которой является: "Или Патриарх не знает истории своей Церкви и страны, или он способен к прямолинейному рекламному лжесвидетельству". Все дальнейшее нагромождение "аргументов" приводится с целью подтверждения данного постыдного и выраженного подчеркнуто оскорбительно тезиса. Перечень собранных о. Кураевым "неблаговидных" примеров из церковной истории завершается весьма любопытным признанием: "Эти цитаты вовсе не результат моего получасового поиска по гуглу. Многие годы они копились в моей памяти и в моем компьютере…". То есть сам же протодиакон признает, что годами систематически готовился к предъявлению обвинений в адрес не просто лично Святейшего Патриарха, но Церкви Христовой как таковой.
Вот те слова Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, которые о. Кураев избрал в качестве повода для своего прокурорского выступления в адрес Православной церкви: "Православие никогда не подстрекало свой народ, не подталкивало его к тому, чтобы он лишал свободы вероисповедания другие народы. И этот опыт веротерпимости был положен в основу формирования многонационального государства. Православная церковь никогда не притесняла иноверцев" . Оппонируя Его Святейшеству, протодиакон А. Кураев приводит, как ему кажется, "железные" доказательства притеснений иноверцев со стороны Церкви и вдохновляемого ею православного государства. Жаль, что о. протодиакон, очевидно, не прислушался к мудрому народному совету и не осенил себя крестным знамением прежде, чем публиковать то, что показалось ему столь убедительным.
Дело в том, что приведенные о. Андреем примеры не могут служить опровержением озвученного выше патриаршего тезиса. Совершенно очевидно, что Патриарх Кирилл говорил не об отдельных эксцессах, имевших место с обеих сторон, а о сформированном Русской Православной Церковью принципе отношения к иноверцам, благодаря которому последние в составе православной Российской империи чувствовали себя полноправными членами общества и полноценными гражданами единого государства, имели полноту возможностей реализовать свой культурный, творческий, экономический потенциал. Это во многом способствовало построению многонациональной империи, не отказывавшейся от своей православной идентичности и целеполагания и, вместе с тем, сохранившей и приумножившей культуру и особенности иноверных регионов Кавказа, Средней Азии, Забайкалья и т. д. То, что именно об этом говорил Патриарх, становится абсолютно ясным в контексте всего его выступления , ставшего объектом несправедливой критики и передергивания со стороны протодиакона А. Кураева. Однако не все так просто и с примерами, которые, по мысли о. Кураева, должны были стать компроматом в отношении Русской Православной Церкви.
Начнем хотя бы с того, что свидетельства из римской и византийской практики неуместны в качестве "опровержения" говорившегося Святейшим Патриархом Кириллом о позиции Российской империи и Русской Церкви. Кроме того, сами эти примеры нечестны, они рассчитаны на неискушенного в истории Церкви читателя, не владеющего контекстом исторической ситуации в каждом конкретном случае. Возьмем лишь первый пример - изменившуюся позицию блаженного Августина. Вначале он считал, что против еретиков нужно действовать только посредством убеждений и увещаний, однако на соборе старейшие и опытнейшие епископы убедили его примером успешной борьбы с расколом посредством императорских законов. Небольшой комментарий: блаженный Августин вел полемику с расколом донатистов, которые отличались крайним фанатизмом, оскверняли православные храмы и святыни, уничтожали их, вели себя разбойнически, избивали и даже убивали клириков и верующих Кафолической Церкви. Многих людей они держали в своем составе благодаря внушаемому их действиями животному страху. В преодолении этого беззакония отцы Африканской Церкви той эпохи не сомневались прибегать к помощи закона и императорской власти, что отражено в канонах Карфагенских соборов. Возникают логичные вопросы к о. А. Кураеву: какое отношение фанатичная секта донатистов и борьба с ней имеют к иноверцам, к ситуации с веротерпимость в Российской империи, к ущемлению свободы каких-либо народов православием, к позиции Русской Православной Церкви?
И это лишь один из вырванных из исторического и смыслового контекста примеров, нечистоплотно используемых о. Андреем Кураевым. Та же проблема и со многими свидетельствами из русской церковной и государственной истории. Так, о. протодиакон обрушивается на святителя Филарета (Дроздова) в связи с тем, что тот в слове на панихиде по крестьянам, убитым в ходе бунта в селе Бездна, заявил о праве государства на телесное наказание и о неосуждении христианством подобной меры. Но тут святитель Филарет действует в полном созвучии с Новым Заветом, а именно со словами святого апостола Павла: "Если же делаешь зло, бойся, ибо он (начальник) не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое" (Рим. 13,3). Какое наказание осуществляется с помощью меча, думается, пояснять не надо. Но вопрос здесь, опять же, не столько в этом, сколько в том, какое отношение приведенные слова святителя имеют к вопросу о положении иноверцев в России.
И какой же подлинно извращенной логикой и невероятной злобой к Русской Церкви и России необходимо обладать, чтобы из слов личного дневника святого праведного Иоанна Кронштадтского о необходимости христианской любви, жалости и сочувствия к ослепленным ненавистью представителям окраинных народностей, проявлявшим вражду против российского государства в смутные предреволюционные времена, сделать вывод о публичном (к читателю) призыве: "с врагами отечества сами понимаете, как оно надо поступать"?
Конечно, есть в списке протодиакона А. Кураева и реальные случаи отдельных проявлений религиозной нетерпимости. Однако, как было сказано выше, такие случаи были, во-первых, обоюдными, во-вторых, возводимые в абсолют, они совершенно искажают картину существовавшего благодаря влиянию Русской Церкви подлинного, системного отношения православной России к иноверным народам. Подход этот заключался именно в том, о чем говорил Патриарх Кирилл в своем выступлении на I Калининградском форуме Всемирного русского народного собора: "И то, что Россия - это великое многонациональное государство, во многом определялось нравственными, духовными установками православия, которое категорически препятствовало подавлению свобод всех тех, кто исповедовал другую веру. Православие всегда стояло на защите своего народа от различного рода внешней духовной агрессии, будь то тевтонские рыцари или какая-то более тонкая пропаганда иных взглядов, религиозных в том числе. Православие стояло на защите от так называемого прозелитизма, но никогда не подстрекало свой народ, не подталкивало его к тому, чтобы он лишал свободы вероисповедания другие народы. И этот опыт веротерпимости был положен в основу формирования многонационального государства". Я специально привел цитату из патриаршего выступления в полном контексте. Из этого контекста становится понятным, что Патриарх Кирилл вовсе не говорил о такой "розовой", толерантной в современном западном смысле слова позиции православия, опровергать которую, подобно атаке на ветряную мельницу, бросается протодиакон А. Кураев. Русская Православная Церковь жестко и непримиримо противостояла попыткам духовной агрессии, защищала Россию, ее сердце, ее православную духовность, ее христианскую систему жизненных координат, без которых Россия не была бы Россией. Не отказывалась она никогда и от миссии, завещанной Спасителем мира - идти и научить все народы. Поэтому ее храмы и духовные центры возникали в самых дальних уголках великой империи, в том числе иноверных.
Вместе с тем, наша Церковь никогда не ставила ни перед собою, ни перед государством задачи насильственного насаждения христианства среди мусульман, буддистов или представителей иных вер, воспитала и у власти, и у русского народа присущий национальному характеру дух терпимости, добрососедства, сострадания и уважения к соотечественникам-иноверцам. Те, в свою очередь, прониклись взаимным уважением, осознанием общих задач и общей миссии перед лицом внешних угроз, приняв православную Россию в качестве своего Отечества, отстаивающего, в том числе, и их самобытность, нравственные ценности, культуру и традиции. Благодаря отношению Русской Православной Церкви иноверцы в России не были поражены в правах ни в экономической, ни в культурно-бытовой сферах.
Существует огромное количество примеров целенаправленной политики Российской империи в этом русле - именно целенаправленной политики, а не каких-то эпизодов и чьих-то мнений. Здесь, прежде всего, следует вспомнить всероссийский исламский духовный центр в Уфе - Уфимское духовное магометанского закона собрание, созданное в 1788 году указом императрицы Екатерины II. Духовное управление в Уфе стало не только центром поддерживаемой государством подготовки исламского духовенства, что само по себе представляет огромную важность, но получило функции духовного суда для мусульман империи, который руководствовался, среди прочего, нормами шариата в тех случаях, когда последние не входили в противоречие с российскими законами. Мусульманский уклад жизни, общественное устройство, нормы шариата были в неприкосновенности сохранены для мусульманского населения Средней Азии - Хивинского ханства и Бухарского эмирата. Учитывая современную ситуацию, не лишним будет процитировать Манифест той же Екатерины Великой о присоединении бывшего Крымского ханства к России. В нем православная императрица обещала всем новым подданным-мусульманам "охранять и защищать их лица, храмы и природную веру, коей свободное отправление со всеми законными обрядами пребудет неприкосновенно". Не забывали наши государи и о мусульманах-шиитах, вошедших в состав империи после присоединения Закавказья. Император Александр Благословенный указом от 30 июня 1805 года постановил сохранять в неприкосновенности права шиитов на соблюдения обрядов своей религии под руководством мулл, каждому из которых устанавливалось государственное жалование.
Исламские воинские соединения представляют собою особую страницу в истории российской императорской армии. Первые из них были сформированы еще в 1784 году, сразу же по присоединении Крыма, из крымских татар, что так не любят вспоминать современные либерально-западнические фальсификаторы истории. И несли они службу, что также весьма показательно, по охране западных границ России. В начале XIX века создаются уже четыре конных татарских полка, один из которых - Перекопский - под руководством Ахмет-бея Хункаровича покрыл себя неувядаемой славой, геройски защищая единое русское Отечество в войну 1812 года. Крымско-татарский исламский эскадрон защищал русский Крым во время Крымской войны. Шесть исламских дивизионов бок о бок с русскими солдатами освобождали Болгарию от Османского ига в войну 1877-1878 годов. Полк дагестанских мусульман сражался за Россию в русско-японскую войну. Общеизвестен тот факт, что самая элитная и приближенная к императору воинская часть, собственный Его Императорского Величества конвой, со второй половины XIX века состоял во многом из кавказских горцев - мусульман, из них же комплектовалась легендарная "Дикая" дивизия (на 90% добровольческая), пользовавшаяся особым расположением русских монархов. Наконец, знаменитый внук последнего правителя Нахичеванского ханства, ревностный мусульманин Хан Гуссейн Нахичеванский, генерал-адъютант, возглавлявший русскую гвардейскую кавалерию в первую мировую войну, в дни общего предательства и измены остался одним из немногих генералов, до конца сохранивших верность присяге и царю-страстотерпцу Николаю II.
Живущим до сих пор явственным свидетельством положения мусульман в дореволюционной России является соборная мечеть Санкт-Петербурга, которую справедливо считают одним из наиболее узнаваемых архитектурных ориентиров столицы империи. Показательно, что мечеть была торжественно открыта в рамках торжеств, посвященных 300-летию царствовавшего Дома Романовых, что наглядно говорит об уважении к иноверцам со стороны высшего руководства православной России.
И такое уважительное, толерантное отношение было характерным не только по отношению к мусульманам. Даже маленькая этно-религиозная группа караимов бережно оберегалась российским государством, а уважение к ней подчеркивалось неоднократным посещением государями караимских кенасс. Не следует забыть и об истории отношений российского государства с буддизмом. В 1741 г. повелением императрицы Елизаветы Петровны буддизм получил в России официальное признание, было узаконено 11 дацанов и 150 лам при них. А в 1764 году уже Екатерина Великая создала институт верховным лам бурят Забайкалья. Обе императрицы до сих пор почитаются российскими буддистами. Показательно, что даже сайт Буддийской традиционной сангхи России гораздо объективнее оценивает отношение православия, православной России и ее государей к иноверию, чем как бы православный протодиакон: "Примечательно, что, будучи искренне православными верующими людьми (и вероятно, именно поэтому), обе государыни не только были лишены малейших признаков религиозной нетерпимости, но, напротив, всячески старались поддержать и укрепить традиционные для России религии" . Ну и, конечно же, нельзя не вспомнить, что первый в Европе буддийский храм был возведен в Санкт-Петербурге по соизволению св. императора Николая II.
Данный небольшой перечень фактов разрушает еще одну ложь отца Андрея Кураева, воздвигнутую им в рамках войны, объявленной Русской Православной Церкви. Это порождает естественный вопрос: понимает ли бывший профессор Московской духовной академии, против Кого он ведет свою личную войну?
1. http://www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=112547
2. http://www.patriarchia.ru/db/text/4013160.html
3. http://www.patriarchia.ru/db/text/4013160.html
4. http://www.sangharussia.ru/content/articles/01.php
5. http://interfax-religion.ru/?act=analysis&div=215
Будьте в курсе предстоящих событий и новостей!
Присоединяйтесь к группе - Добринский храм
Несмотря на то, что Россия — светское государство, власти духовные, а именно православные деятели, все чаще вмешиваются в повседневную жизнь общества. Большинство таких вмешательств обществу, мягко говоря, непонятны. Частью же вызывают открытое недовольство или усмешку. Чего стоят одни только планы по строительству 300 храмов в Екатеринбурге, «моральный» дресс-код для женщин или предложение протоиерея Всеволода Чаплина по объединению скинхедов в народные дружины.
Наш собеседник, отец Андрей Кураев, не самый компромиссный спикер от православного духовенства. Напротив, он резок, называет вещи своими именами, и его идеи по решению общественных проблем вызывают много споров как внутри, так и вне Церкви. Он сильный оратор, говорит аргументированно, не брызжа слюной «праведного гнева». О зреющем расколе в Церкви, православной экспансии, сатанинской ненависти, межнациональных конфликтах, разобщенности русских, «подлецах в рясах», силе и правде.
— Вы один из немногих «мирских» представителей Церкви, тех, кто часто контактирует с обществом. Однако назвать вас харизматичным человеком нельзя. Минимум эмоций, акцентов, звучных интонаций и прочих воодушевляющих приемов. Почему у Русской православной церкви нет дружины харизматичных священников, которые могли бы зажигать народ, вести его за собой?
— В православной традиции принято минимизировать наше давление на человека. Поэтому церковная музыка не должна быть оперной, выставляющей напоказ эмоции и провоцирующей их. Церковное чтение должно быть бесстрастным — чтобы сиюминутное настроение чтеца не навязывалось всем остальным. Икона несет смыслы, а не щекотку для подсознания. Это касается и проповеди. В ней не должно быть искусственной экзальтации.
— У нас в Екатеринбурге, пожалуй, нет священников, которые могли бы пламенно проповедовать и служить примером.
— Это разные вещи. Чтобы быть примером, не нужно бежать впереди паровоза и быть самым современным. Например, молодому человеку интересно посмотреть разные стили жизни, разные переживания самого себя. Православный монах может ни сном, ни духом не знать о компьютерных технологиях, может быть не зарегистрирован ни в одной модной социальной сети, но при этом быть интересен. И, быть может, этот монах состоялся как человек именно потому, что он не был заполнен шумовым фоном.
— Может, если бы были люди, способные на понятных примерах и сравнениях объяснять, почему Церковь сейчас действует именно так, было бы меньше противников ее действий. Недавно епархия в Екатеринбурге объявляла, что будет 300 церквей, и это вызвало волну негодования. Горожане выходят на митинги. Ответных митингов православных горожан нет.
— Церковных контр-митингов нет потому, что мы не хотим устраивать бои стенка на стенку. Я не знаю вашего города и не могу сказать, сколько в самом деле нужно ему храмов, чтобы и в новостройках они были «в шаговой доступности». Уверен, что при дотошной инвентаризации окажется много заброшенных земель и зданий.
— Но говорят о другом. О том, что существует в центре площадка с фонтаном, где люди много лет отдыхают. Одни пьют пиво, другие назначают свидания, третьи катаются на скейтах... И вдруг там должен появиться храм.
— В одном таком спорном месте я был. Зона отдыха? Но это загазованная обочина оживленнейшей улицы. Фонтан там самый банальный. Если такими артефактами вы считаете возможным гордиться и за них цепляться — то становится просто стыдно за ваш город. Впрочем, проект собора предполагает сохранение фонтана при восстановленном храме. Сравнивать скейты с храмом неинтересно. Те, для кого интересы скейтборда важнее храма... ну как бы помягче сказать... Они еще не вполне выросли... Если же наличие храма помешает пить пиво — так это вообще прекрасно!
— Вы не думаете, что, если бы был диалог и со стороны Церкви выступал бы хороший оратор, этого негатива удалось бы избежать?
— Может быть. Хотя в ряде случаев я вижу, что некоторые сообщества диалога никак не желают. Им по нраву жанр троллинга.
— А как вы объясните такой факт: как только журналист выкладывает заметку (любую!) про взаимоотношения Церкви и общества в интернет, она собирает максимум комментариев? И большинство из них сводятся к тому, что «попы обнаглели» или «сколько можно вообще».
— Тут я вижу два варианта. Первый — это атеистически озабоченные интернет-дежурные, которые собирают группы. Второе объяснение — это неорганизованная, спонтанная и, выходит, просто сатанинская ненависть. «Сатанинская ненависть» — это зло ради зла. Без мотивации. Когда скончался патриарх Алексий II, в интернете появлялись очень странные комментарии. Скончался пожилой человек. Вы его не знали. Лично вам он никакого зла не сделал. Количество ваших доз и оргий он не уменьшил. Почему же надо улюлюкать ему вслед?
— Вы говорили, что сейчас страна разобщена и каждый человек стремится к уединению. Как это можно объяснить? У меня такое ощущение, что общество сейчас настолько озабочено конкуренцией, что диалог воспринимается проявлением слабости.
— Лет 15 назад у меня была интересная беседа с Сергеем Бодровым, автором фильма «Брат». Я ему сказал, что считаю его фильм вредным. Вообще в 90-х годах было два гениально вредных продукта: это фильмы «Брат» и сериал «Бригада». Оба фильма сделаны великолепно, прекрасный подбор актеров, режиссура, но именно поэтому они и ядовиты. Они несут голливудскую идеологию: «стреляй — или проиграешь». Но эта голливудщина переведена на язык русских реалий, и русские мальчишки это впитывают и берут за образец. Бодров же мне ответил: «Мы исходили из того, что у современного подростка нет вообще никаких нравственных ценностей. Представьте, что вы пришли к племени каннибалов и начали им рассказывать Нагорную проповедь Христа. Да прежде чем вы скажете «аминь», вас поджарят. Поэтому начать разговор надо с азбуки. С пробуждения самого элементарного чувства семейной или племенной солидарности. Если ты хочешь ненавидеть евреев, черножопых, хохлов, армяшек (в фильме большой перечень объектов ненависти) — твое дело. Но у Данилы есть брат. Он подонок и предатель, но он твой брат, Данила, и потому ты не должен его предавать, даже в ответ». Во многом Сергей прав. Россию поразила предельная атомизация. Распались элементарные человеческие связи и отношения солидарности.
Атомизация заметна даже в церковной жизни — несмотря на то, что корень слова religare означает «связь». Обратите внимание, как люди, независимо от возраста и социального статуса, зайдя в православный храм, ищут самое темное местечко...
— Ну, тут-то наверняка дело в другом. В храмах вообще мрачновато и люди... печальные какие-то.
— Может быть. По пальцам можно перечислить приходы, где люди радуются друг другу, разрешают себе улыбаться. Это глубочайшая проблема православной жизни. У людей, которые входят в церковную жизнь, будто атрофируются мышцы лица и усваивается какая-то псевдопокаянная унылая гримаса. Впечатление, будто наши прихожане одалживают глаза у бассет-хаунда — собаки с вечно грустными глазами. Смотришь даже на семинариста какого-нибудь и думаешь: «Ёлки-палки, ну откуда у парня такая еврейская грусть?»
Но я о чем? Разобщенность повсеместна, она и в церкви тоже есть. Встречаются на улице два священника, им бы порадоваться друг другу, но нет. И в Москве, и в Екатеринбурге я вижу, как идет по улице монах или священник — и даже движения головой, никакого приветствия нет. Разобщенность — наша главная проблема.
— В том числе и в конфликтных ситуациях на национальной почве?
— Да. Вот вам еще одно доказательство: статистика. Просто несопоставимое количество потерь кавказцев и русских, потому что русские не вступаются за своего, даже на улице.
— В Екатеринбурге был громкий случай. В центре города таджик, чеченец и узбек с криками «ты русский!» хватали людей и запинывали их. И никто не вступался. Сейчас встает вопрос о том, что русских притесняют, а другие народы чувствуют здесь себя вольготно.
— Я об этом и говорю. В Америке черный расизм уже больше белого. Под улюлюкания в адрес расизма белого Америка перешла к расизму черному. В случае с Северным Кавказом очевидна разница наших культурных сценариев: у нас в разных местах проходит граница разрешенной агрессии. У нас на обидное слово принято отвечать словом. Эти же сразу тянутся к ножу или пистолету. В случае с дагестанцем Мирзаевым, убившим русского парня в Москве ударом кулака, — его кулак может быть приравнен к автомату (он чемпион мира по боям без правил). Перевоспитать придется или их, или нас. Перевоспитать нашу молодежь, чтобы она не несла катастрофические потери при «случайных» контактах с нашими «соотечественниками» можно, только если разрешить свободное хождение оружия. Еще несколько лет такого беспредела — и эти мачо с Кавказа приучат наших выживших парней любое предполагаемое общение с ними начинать с предупредительного выстрела.
— Как вы считаете, у нас возможна массовая нетерпимость?
— Есть массовое презрение к России молодых горцев, спустившихся на наши равнины как на территорию свободной охоты. Есть ответная реакция до сей поры всегда терпимого русского населения. Но еще нет чувства самосохранения и инстинкта самоорганизации у русского населения. А на любые попытки его проявления государственная власть реагирует крайне жестко и просто несправедливо.
— Но все же русские не племя каннибалов. Нам можно говорить про «аминь». Церковь готова разговаривать с людьми на понятном языке, о понятных проблемах? О системе ценностей, о том, что хорошо и плохо сейчас?
— Кто-то из нас может убедительно об этом говорить, кто-то нет. Кто-то говорит правильно, но своей жизнью разрушает сказанное. Кто-то говорить красиво не умеет, но своей жизнью и глазами дает добрый пример...
Но независимо от наших талантов или бесталанности, представление об иерархии ценностей должно быть.
Это касается не только философов, но и обычных людей. Смотрите — в городах, где кончается тайга и начинается тундра, есть очевидная нехватка кислорода. Я с огромным уважением отношусь к человеку, который едет туда работать вахтовым методом, вкалывает в тяжелейших условиях и посылает деньги семье. Но к нему же я отнесусь хуже, если он перетащит детей к себе — туда, где нет в достатке ни солнца, ни кислорода. Ради содержания детей рисковать их же здоровьем? Где тут логика и какая тут система ценностей?
— Вы можете сказать, что Церковь ведет активную воспитательную работу? Или по крайней мере пытается это делать?
— Церковь, конечно, пробует менять людей...
— Через уроки религиозного воспитания?
— И через них тоже. В Свердловской области уже второй год идет курс «Основы религиозных культур и светской этики». Принцип этого курса, в рамках которого четвероклассники могут избрать и модуль «Основ православной культуры», гласит: познавай свое, не критикуя чужое. Отзывы педагогов и родителей положительные. Но в Асбесте Свердловской области был интересный случай. После полугода преподавания этого предмета треть родителей, которые отдали детей на уроки православной культуры, и половина родителей, которые отдали детей на курс «Мировых религиозных культур», перевели их на урок светской этики. Я спрашивал, почему так? А мне ответили, что это город рабочих... Понимаете, любой отец знает, что придет время — и он не сможет помогать ребенку делать домашнее задание. В своей профессии я могу быть профессором, но вот чем синус отличается от косинуса, я уже лет тридцать как не помню. И все же мы, отцы, надеемся, что раньше 7 класса познания детей не перерастут остатки наших собственных школьных знаний. И уж точно мы убеждены, что мы умнее своих пятиклассников. И вдруг 4-классник ставит отцу такие вопросы из мира истории религий, на которые отец, потомственный комсомолец, не может ему ответить. И тут родительское тщеславие не выдерживает: чтобы не выглядеть в глазах своего ребенка неучем, лучше перевести его на банальную «светскую этику», там как-нибудь по понятиям разберемся.
— Cо школьниками дело идет, а со взрослым населением? Или что? Уже поздно? Старого пса новым фокусам...
— Нет, почему. Патриарх Кирилл, например, ратует за то, чтобы православные приходы стали общинами. Чтобы люди стали замечать друг друга и помогать друг другу. Но для этого в каждом приходе должны вести социальную работу, работать с молодежью и другими «категориями граждан». Церковь должна обрести человеческое лицо и этим лицом станет не только настоятель, спрятавшийся за иконостасом, но и вот эти социально-церковные работники.
— Чтобы создать такой приход, наверняка нужен яркий священник такого неадминистративного склада. Как минимум — красноречивый и убедительный. Максимум — духовно богатый, «свой» для простых людей и обладающий педагогическим талантом...
— В том-то и дело, что хотелось бы, чтобы мы научились работать без ярких личностей. Собственно, в этом суть создания любого ноу-хау: нужна такая модель работы, чтобы по ней мог трудиться любой профессионал, а не только гений. Лекарства должны действовать независимо от того, лечит ли тебя гениальный академик или обычный врач из районной поликлиники. Машина должна быть надежной и управляемой, чтобы не только Шумахер мог ею пользоваться. Учебники должны быть такими, чтобы вполне серенькая «Мариванна» могла по нему что-то дать ребенку.
— Это как в бизнесе, да? Мечта любого предпринимателя — сделать такую компанию, в которой даже не самый выдающийся человек мог выдавать стабильный результат.
— Да.
— Вы думаете, что сейчас то самое время, когда Церкви надо исключить харизматиков и сделать ставку на обыкновенных «менеджеров среднего звена»?
— Почему исключить? Всем свое место. Для начала нужно, чтобы харизматики перестали восприниматься как белые вороны в своей собственной, церковной среде. В том числе социально активные священники. Чтобы церковное сознание перестало воспринимать их как мутантов.
— Самый яркий мутант — это Иван Охлобыстин, и я понимаю, что внутри Церкви он нормально воспринимался, да и вовне.
— У него еще не было возможности создать какую-то общину, приход. И не было возможности воспитать учеников.
— Тем не менее, он говорит правильные вещи. И я думаю, радиус поражения Охлобыстина гораздо выше, чем у высокопоставленного священника с большим приходом.
— Речь о том, чтобы священник, который из храма идет в больницу, а оттуда в детский дом, за собой туда же повел прихожан. А этого нет. Но Иван Охлобыстин тут ни при чем. Церкви сейчас нужно, чтобы хотя бы в поповской среде стало понятно, что труд священника — это не только молитва в алтаре, что он должен быть организатором не только молитвы своих прихожан, но и их социальной работы.
— У вас разве нет какого-то плана, должностных инструкций? Мол, если ты настоятель прихода, то ты должен это, другое, пятое и десятое?
— Новый патриарх пробует это ввести. И наталкивается на тотальное, глухое сопротивление. Просто потому, что священникам непонятно, что и как надо делать. Советская власть создала идеальные условия жизни священников и этим развратила их. Два часа постоял в алтаре под красивое пение хора, сказал пару фраз не-от-мира-сего, денежку забрал — и домой. Ни за что не отвечаешь — ни за ремонт храма, ни за его посещаемость. Городские храмы в советские времена были посещаемы (ибо их было слишком мало), было много треб. Священники получали хороший доход при условии, что дальше требника они ничего не говорят. Часть представлений о том, что именно так себя священник и должен вести, дожила до наших дней. Именно эти стереотипы и ломает патриарх Кирилл.
— То есть церковь с «человеческим лицом» может стать основой раскола в рядах служителей?
— Поводом для раскола может быть что угодно. Кому-то не нравятся паспорта, кому-то невраждебные слова патриарха по отношению к другим религиям.
— И все же. Чтобы человека слушали, он должен обладать авторитетом. Если разговор о грехах, то говорящий должен быть непогрешим — как минимум. А у нас то там святой отец мальчиков пользовал, то здесь прикупил восьмую гоночную машину...
— Про восьмую гоночную машину вы соврали. Такого не было. А про иное... Люди разные. И в миру, и в церкви. Помните детские шарики, на которых были рисунки, зайчики там всякие. И вот чем больше дуешь этот шарик, тем отчетливей морда зайчика превращается в свинскую. Вот так и язвочки, которые всегда есть в любом животном организме, растут по мере его роста и становятся более заметными. Церковь в целом не стала хуже. Но количество подонков в церкви стало больше — как и количество добрых людей в ней же. И пропорция прежняя. Число подлецов в рясах стабильное, по Евангелию, каждый 12-й. Со времен Иуды ничего не изменилось. К концу советской истории в России было 1500 приходов, сейчас 20 000. Ну вот в такой же пропорции, наверно, выросло количество разнствующих людей в церкви.
Надо знать про эти различия и потому надо вглядываться в священников и выбирать среди них — кому открывать душу. Сложность еще и в том, что добрый христианин должен еще и прятать эту свою добротность, а не выставлять напоказ. Пресса же не склонна рассматривать доброту, тем более скрываемую, ее интересуют пороки — явные, тайные и даже кажущиеся. Как говорил Киселев в бытность гендиректором «НТВ», «поезда, которые приходят по расписанию, никого не интересуют». Церковь в современных массмедиа похожа на человека-невидимку из романа Герберта Уэлса. Его поймали по грязи, которая зримо липла к его невидимым подошвам. Батюшка, который спокойно молится, никому не интересен. А если попа пьяного в казино видели, то...
— И как вот к такому идти, исповедоваться, например?
— К такому — никак. Надо искать, и найдется тот, которому вы сможете открыться. У меня был случай. Когда я из аспирантуры уходил в семинарию, женщина, доктор философских наук, очень тонкий и ранимый человек, сказала мне: «Я ездила на исповедь в Лавру... А батюшка спросил только одно: Изменяешь ли мужу?» Представляете? Человек думал, что сейчас расскажет о боли своей души, о поисках Бога, а в ответ — «Изменяла ли мужу?» Поэтому духовника надо выбирать, как жену: присматривались мы к разным девочкам, но выбрали себе одну.
— Вы бы хотели что-то сейчас сказать аудитории нашего портала, простым горожанам?
— Я бы хотел, чтобы Екатеринбург поддержал Ройзмана.
Самый известный православный миссионер, служащий вне штата, Андрей Кураев о том, как устроен организм РПЦ и почему он болеет теми болезнями, которых нельзя не замечать.
Простите за дурацкий вопрос, отец Андрей, но кто вы? Каков ваш статус? Профессор без кафедры, священник без службы? Правда ли, что в РПЦ вы почислены за штат? Если служите, то где? Можно ли вас назвать православным диссидентом?
Кажется, к концу жизни я стал по социальному статусу близок к тем, кого любил с юности. Феномен русской православной культуры в том, что люди, которые составляли ее гордость, трудовую книжку в церкви не держали. Будь то Чаадаев или Хомяков, Гоголь или Бердяев, Владимир Соловьев или Семен Франк. Они просто верили и просто думали, не получая за это деньги ни в Синоде, ни в академиях. Что касается моей службы, то да, я «за штатом», и в этом заключается одна из степеней моей свободы. Но за штатом я был все 25 лет своего диаконского служения. А служу я в храме Михаила Архангела в Тропарево, который каждый год показывают в финальных кадрах фильма «Ирония судьбы, или С легким паром!». И завершая ответ: диссидентом я себя не считаю. Просто традиции продолжаются. И надо мной не висит топор, называемый «корпоративная солидарность».
Со стороны вы напоминаете обновленца-марксиста, такого советского публициста типа Лена Карпинского, мечтающего о коммунизме с человеческим лицом, которого выгнали за это с работы и дали понять, что еще чуть-чуть - и отберут партбилет, то есть запретят в служении…
Знаете, все, что с человеческим лицом, мне нравится, поэтому я не буду такой параллелью оскорбляться. Мне бы очень не хотелось, чтобы у русской церкви была судьба СССР и КПСС. Тем не менее я полагаю, что в церкви нужна этическая и как минимум этикетная реформа. Знаете, этикет - это такая штука, которая влияет на многое. Если люди позволяют начальнику хамить, тыкать, кричать чуть не матом, - это маркер, который показывает культуру внутренних корпоративных отношений и степень ее этизации. И то, что внутри церкви, морального института, существуют почти уголовные отношения - это очень печально.
Этим замечанием вы, вероятно, удивите тех, кто ходит в церковь лишь на Пасху. Что вы имеете в виду под «почти уголовными отношениями»?
Может быть, даже те, кто часто посещает службу, будут удивлены невероятным количеством поклонов перед руководством, которыми сопровождается само богослужение. Поклоны от пономаря к диакону, от диакона к священнику, от священника к настоятелю, от настоятеля к епископу и т. д. И принимающий поклоны ими подталкивается к примитивной формуле: ты начальник, я дурак, я начальник, ты дурак. Года четыре назад я спросил человека из близкого окружения патриарха, остался ли там хоть один человек, который может сказать патриарху «нет» 2 раза подряд. Мне было сказано, что таких людей уже больше нет.
Вы невольно повторили вопрос, который Борис Акунин, уже уехав из России, задал в своем ЖЖ: остались ли в Кремле люди, пусть даже чуждых политических взглядов, которых можно назвать порядочными людьми?
Возможно, это и правда так. Я же повторю: простая этикетная реформа значила бы многое. Так католики отказались в свое время от целования туфли Папе Римскому. Мелочь, но она изрядно прибавила уважения к католической церкви. Мелочи важны. Соблюдение формальностей в трудовых отношениях. Чтобы у священника, например, была трудовая книжка с адекватными записями. Чтобы были трудовые договора. Чтобы процедуры увольнения или перевода совершались в соответствии с Трудовым кодексом.
Вы хотите сказать, священник сегодня находится в положении ведущего телевизионного ток-шоу, с которым обычно подписывают контракт ровно на 1 месяц, а иногда - на одну передачу, который можно и не продлять?
Нет, это не так, потому что у священника контракта вообще нет. А я за то, чтобы было больше формализации в церковной жизни. Не той, которая умножает власть начальства, а той, которая может защитить подчиненных.
Вернусь к параллели с СССР. Как случилось так, что институт, на который в перестройку уповали многие, декларирующий гуманизм, нестяжательство и справедливость, превратился чуть не в образец нетерпимости и невежества? В XVII веке шведский богослов Иоанн Ботвид писал диссертацию «Христиане ли московиты?». Ну, сегодня можно о том же снова спросить.
Не могу согласиться с вашим выводом, но для меня этот вопрос звучит так: чему мы, церковь, научились за горчайший для нас ХХ век? За последние 25 лет нашего ренессанса ни на официальном уровне, ни даже на уровне богословских дискуссий не был поставлен вопрос: «За что, Господи?!» Вот это меня пугает: нет желания осмыслить опыт гонений не с точки зрения неправды палачей, а с точки зрения неправды нашей, накликавшей палачей. Что было не так в нашей государственно-церковной жизни до 1917 года? Что заставило Господа, который, с нашей точки зрения, является владыкой истории, пронзить нас каленым железом?
До 1917 года православная церковь точно так же преследовала старообрядцев…
Я об этом и говорю! Какие были наши грехи в предыдущих столетиях, что все это к нам вернулось?! Потому что с официальной точки зрения мы белые и пушистые, жили все духовитее и духовитее, а потом вдруг злые жидомасоны наслали большевиков… Это очень небиблейская точка зрения, нехристианская и бесперспективная. А у нас, к сожалению, этот вопрос даже не ставится. Как и второй вопрос: какое отношение аппарат церковный, вышедший из Советского Союза, имеет к новомученикам? Грубо говоря, эти люди, составляющие аппарат, - в какой степени они люди той, гонимой, церкви? Или они ее антиподы на самом деле? Вот это серьезная вещь. И третий уровень размышления… В начале 1990-х я был пресс-секретарем патриарха Алексия. Поэтому могу свидетельствовать, что тогда нигде даже не обсуждалась церковная стратегия. Режим правления патриарха Алексия был ситуативным: что удастся – то делаем. Вот появлялся, скажем, спонсор какой-то, готовый лить дорогие колокола - хорошо. Но никто не говорил ему: послушайте, сейчас нужны не колокола, а книги, чтобы разослать по библиотекам! И тем более не было серьезной рефлексии, какой мы хотим видеть церковь в современном обществе. Расширяемся, расширяемся… А пределы саморасширения есть? А какие средства мы сами определяем как недопустимые для нас же? Есть ли у нас внутренние табу? Скажем, в этом году просочилась информация, что митрополит Петербургский и Ладожский Варсонофий написал письмо командующему Северо-Западным военным округом с просьбой предоставить солдат и курсантов для проведения крестного хода в день Александра Невского. Это просто по старому советскому анекдоту!
«А вот за это, батюшка, можно партбилет на стол положить»?
Да, да, да!.. Сложный бартер… Я уже года два говорю: вот представьте, что мы оказались в «кармическом» вакууме. Ничто не мешает сбытию наших мечт. И вот пусть разные люди соберутся и помечтают на условиях, что их желания станут законом для всей Вселенной. Пусть в мечтах вся власть перейдет, например, к антиклерикалам: что вы разрешите и запретите людям, отличающимся от вас? Вы колокольный звон запретите или нет? А воспитание в семьях в христианском духе, чтобы постились и молились? А что разрешит другим ЛГБТ-движение, если у него будет власть? Но точно так же это касается и религиозных людей. Что разрешат мусульмане, если вся власть в России будет у них? А что - православные? И что запретят? Мне бы очень хотелось почитать такие честные «списки мечт» каждой из этих групп. И потом решить, кто опаснее и для кого намордник должен быть плотнее.
Это столь перспективная идея, что я почти забыл про вопрос, на который вы так и не ответили: что случилось с церковью, что она стала напоминать церковь Савла, а не Павла?
Я некий эскиз ответа давал неоднократно. Мы знаем, какие именно места в церковной жизни прожигал огненный меч страданий в ХХ веке. Это именно те наши нервы и органы, которые были связаны с политикой и политиканством. Значит, насилие, которое мы, церковники, ранее совершали над людьми - оно нам и откликнулось. В том числе и слезы сгоревших старообрядцев XVII-XVIII веков. И когда я сегодня из уст патриарха слышу, что русская церковь никогда никого не притесняла, я теряю дар речи. Такие декларации требуют полной ампутации всей исторической памяти.
Следующий закономерный вопрос: что вы предлагаете делать?
Как человек с философским вкусом могу предложить лишь одно: думать. Посмотреть оба сериала «Борджиа», например. Как-то ведь католическая церковь все-таки смогла этим переболеть?
Вам скажут, что католическая церковь прошла раскол и реформы, но при этом половина зеркала разлетелась на отдельные осколки…
Но мы же считаем себя умнее католиков? А умный человек учится на чужих ошибках.
Есть гипотеза, что нынешний российский политический сюрреализм свидетельствует об ускоренном движении назад, к развалу 1991 года. Если это так, то, когда все рухнет, вскроются агентурные и личные дела пастырей и архипастырей. После чего служение многих из них станет невозможным. Какие церковные силы могут тогда выйти наружу? Что после этого может произойти?
Я не сторонник фразы «бывали хуже времена, но не было подлей». Как человек, немножко знающий церковную историю, я знаю, что бывали и подлей, и хуже. Поэтому умный христианин, я думаю, должен держаться за Евангелие и при этом помнить, что Христос пришел не к чистеньким и что дурное в Церкви в конечном итоге определяется нами самими - тем, что мы позволяем себе и с собой. Я смотрю в зеркало, и я вижу, что я не идеальный христианин. И это снижает планку ригоризма по отношению к моим сослужителям и начальникам. Христос ведь как-то терпит созданную им церковь. Что касается сил, то в «Борджиа», скажем, показан бунт адептов Савонаролы, когда дети идут и громят все на своем пути…
…И который в итоге приводит к костру, на котором сожгли самого Савонаролу.
Это я уж так далеко не могу смотреть. Такой бунт возможен, но я не сторонник всесокрушающего народного низового бунта. Это касается и светской, и церковной жизни. Но я все же, видя, что в 1980-х в церковь через Бердяева и Достоевского пришло много молодых людей, надевших потом рясы, очень надеялся, что именно это видение христианства станет мейнстримом.
В свое время ректор Петербургской духовной академии Владимир Сорокин рисовал другую картину: что на подъеме гигантского интереса к христианству в священники рукополагали многих из тех, кого не следовало. Был дикий кадровый голод. И это породило тьму проблем, связанных с невежеством священников, с их антисемитизмом и т. д.
Эта уже позже - в 1990-е. Да, наши духовные училища начала 1990-х годов были курсами младших лейтенантов образца 1941 года. Показали, с какой стороны винтовка стреляет, - и под танки. Да, это был массовый набор людей во многом случайных, но дальше? Мы, священники, может быть, единственная профессиональная группа в России, в которой нет курсов повышения квалификации. Вот с чем ты вышел из семинарии - с тем и живи, постепенно забывая… И вся эта беда повторилась при патриархе Кирилле. Он человек влюбчивый, поэтому он влюбляется в какие-то проекты, но быстро забывает. Например, была у него идея общецерковной аспирантуры как кадрового резерва. Откуда берутся в церкви епископы? Не будем ходить далеко, возьмем XIX век. Там карьера строилась так. Студент духовной академии принимает монашеский постриг, по окончании его отправляют преподавать в провинциальную семинарию, со временем он становится проректором и ректором, потом его отправляют настоятелем в монастырь, потом Синод в Петербурге принимает решение направить его помощником правящего епископа, и через какое-то время он уже получает кафедру. При этом за биографиями этого так называемого «ученого монаха» следили структуры Синода. Для Синода это был кадровый корпус. Что произошло в 1990-е годы? Вот есть епископ где-то в глубинке, и есть молодой монах, который по каким-то причинам ему симпатичен, он хочет сделать его викарием и подает документы в патриархию, на что патриарх говорит: «Тебе с ним работать, ну, хорошо». Москва по большому счету никак не подбирала людей и не выращивала кадры - и это тяжкое наследие патриарха Алексия II.
Которое коснулось и патриарха Кирилла? Он-то проходил в академии двухлетний курс за год, через год после выпуска - архимандрит, в 28 лет - ректор. Скорость подготовки красных командиров!
Напротив. Вот он-то оказался в инкубаторе кадровом под митрополитом Никодимом! А у Никодима был определенный вкус в подборе людей, и он старался им обеспечить карьерный рост. И при нем был своего рода домашний детский сад, такая домашняя школа будущих архиереев. А при Алексии получилось, что эти птенцы росли вне поля зрения патриархии… Что предложил патриарх Кирилл в первые годы своего понтификата? Он предложил, чтобы перспективные монахи с академическим образованием приезжали на несколько лет в Москву, вели научную работу, но при этом были на глазах и под рукой у руководства патриархии. Что потом произошло? Патриарх решил, что нужно срочно раздробить имеющиеся епархии, в 3 раза увеличить количество епископов, и планка требований к епископату резко упала. И сегодня в епископы попадают люди, которые при Алексии не имели на это никакого шанса. Люди с купленными дипломами, сомнительными страницами в биографии. Возьмите историю с назначением настоятелем Исаакиевского собора мордовского архимандрита Серафима, в миру Михаила Шкредя…
Да, примечательная была история, со скандалом, устроенным директором музея «Исаакиевский собор» Буровым, отчего Шкредя, полагаю, в итоге и сняли… Но все же: почему сегодня православие вдохновляет людей крушить статуи, а не идти к грешникам и прокаженным, например, к ВИЧ-инфицированным? Какой механизм обеспечивает производство нетерпимости с одновременной оскорбленностью в религиозных чувствах?
В мире православия есть и волонтерские движения, которые помогают больным... Но есть и мейнстрим, заданный лично патриархом. Мейнстрим на демонстрацию своей оскорбленности и на проявление такого властно-самцового начала. Не дадим спуску! С 2012 года это началось. В этом, собственно, и состоит главный вопрос, в котором я не могу согласиться со своим патриархом. Ему кажется полезным для церкви выглядеть как одно из силовых ведомств. Мне это кажется очень неполезным.
А что произошло в 2012 году?
А тогда случился известный танец девушек в храме Христа Спасителя, и это было использовано как повод, чтобы радикально изменить имидж церкви.
В итоге сегодня символами практического православия стали, условно говоря, Энтео и Милонов. И здесь интересна официальная реакция церкви на действия того же Энтео. Спикеры патриархии неизменно говорят, что если Энтео нарушил закон, то пусть отвечает по светскому закону. Но ведь Энтео - прихожанин московского храма. Почему тогда нет «воспитательных» выводов на уровне епархии? Насколько я понимаю, там большой выбор средств - от порицания до наложения епитимьи?
Реакция Чаплина и компании показывает, что они считают церковь некомпетентной вынести свою нравственную оценку действиям Энтео. Дескать, пусть светская инквизиция это решает. Светская инквизиция - это хорошо. Но обычно оценки религиозной организации строже, потому что церковь имеет дело с понятием греха, которое гораздо шире понятия правонарушения. Поэтому приступ правового мышления у Чаплина и Легойды говорит скорее об их лицемерии и внутреннем согласии с Энтео. Кстати, не так давно в газете «Известия» Максим Соколов привел подборку высказываний лидеров русской церкви, положительно оценивавших Энтео и его сподвижников… А что касается духовника Энтео, он, похоже, завидует своему духовному чаду: «Мне-то сан не позволяет, а ты вот от моего имени врежь!»
Каким образом формируются такие духовные наставники?
Путем чтения ударной патриотической литературы, где вся слава России - это слава армии и флота, где все проблемы решаются путем давления и при этом наша страна и наша сторона всегда права.
Коль речь о книгах. Если зайти, например, в магазинчик Primus Versus в Москве на Покровке, который такая домашняя книжная лавка для студентов Свято-Филаретовского института, и попросить дать что-нибудь современное, по накалу близкое религиозной мысли Бердяева или Розанова, там разведут руками. Таких религиозных публицистов сегодня нет. Почему?
Здесь я как раз не буду пессимистом. Я думаю, в некоторых отношениях наша церковь как подросток, у которого непропорциональное развитие частей организма. Дело в том, что в 70-х годах прошлого века размышлять на тему православного богословия в СССР могли только историки и филологи, но не философы. В итоге такие люди, как Сергей Аверинцев или Гелиан Прохоров, придали высокому русскому богословию черты источниковедения, истории и филологии. Это и в самом деле то, что нужно русскому богословию, чтобы преодолеть «белибердяевщину». Потому что слишком легко Бердяев переходил к широким историософским обобщениям. Еще проще это было делать его эпигонам. Когда по двум-трем случайным фактам строились концепции и делались цивилизационные выводы… Это была удивительная черта русской философии рубежа XIX-XX веков. В ней серьезная, настойчивая религиозная мысль, которая готова была вопрошать, а не просто повторять азы катехизиса, сочеталась с нетребовательностью к источникам, к фактам. Поэтому логично, что на смену богословствующим философам пришли историки и филологи. Сейчас в нашей церкви есть замечательные патрологи, которые умеют работать с рукописями. Пришло очень нужное время буквоедов. Но я полагаю, что через поколение мы снова попробуем философствовать, однако уже пройдя нормальную школу текстологии.
Поскольку это интервью для деловой газеты, уместен вопрос о том, насколько корректно говорить об РПЦ как о ЗАО, ведущем бизнес во внеконкурентной среде, не платящем налоги, не предоставляющем финансовой отчетности и т. д.? Порою, кстати, вопреки своим уставным документам, где помянуты убитые Богом за скрытие финансовой отчетности первохристиане Анания и жена его Сапфира? И где рядовой акционер ЗАО "РПЦ" может прочесть финансовый отчет управляющей компании?
Знаете, в недавнем интервью протоиерея Александра Пелина "Фонтанке.ру" по поводу Исаакиевского собора меня как раз изумила его улыбчивая уверенность в том, что если вы попросите годовой финансовый отчет какого-либо прихода, то вы его получите. Если даже какой-то настоятель сдуру даст копию, епархия сделает так, что этот настоятель надолго запомнит свою избыточную открытость. Отчетности нет ни на каком уровне. Настоятель не рассказывает о доходах и расходах прихожанам, епископ - священникам, а патриархия - епископам. Я уже не раз говорил, что мои наблюдения за финансовой жизнью церкви порождают во мне конфликт веры и знания. Моя научно образованная память помнит задачку про бассейн с двумя трубами: по трубе А вода в бассейн вливается, по трубе Б выливается. Вот за 30 лет своего нахождения при церкви я так и не смог найти трубу Б. То есть я вижу много труб, по которым наполняются бюджеты епископов и патриархии, но пока не смог найти трубу, по которой эти средства обратно в церковную жизнь выливаются. Я не знаю ни одного церковного проекта, который финансировался бы за счет именно этих денег, а не спонсорских или государственных средств. И я бывал на многих епархиальных собраниях, и там главный, а порой единственный сюжет встречи епископов со своими священниками - это деньги. Мол, такие-то приходы запаздывают, такие-то не выполняют свои обязательства.
У приходов есть плановые обязательства?!
Естественно, епархия им спускает план.
Но разве на свечках много заработаешь?
Почему же? Свечки как раз дают 400-600% прибыли. Но в продаже свечей выше себестоимости нет проблемы. Проблема в непрозрачности расходования этих средств.
Хорошо, а кто решает вопрос о том, сколько тратить на содержание резиденции патриарха? Или о том, сколько этих резиденций ему нужно?
Это только он сам принимает такое решение. Это даже не утверждается формально Синодом.
Мне приходилось слышать остроумцев, предлагавших над входом в каждую из резиденций повесить табличку «Игольное ушко».
Это было бы полезно.
С деньгами связано и нашумевшее предложение о передаче РПЦ Исаакиевского собора. Насколько могу судить, при этом церковью предлагалось убытки национализировать, а прибытки приватизировать.
По большому счету так. При этом степень непродуманности этой инициативы просто зашкаливает. Если бы настоятелем Исаакиевского собора был назначен отец Александр Федоров, возглавляющий кафедру церковных художеств петербургской академии, или отец Георгий Митрофанов, историк, - это было бы понятно и музейщикам можно было бы не очень опасаться за будущее. Но когда назначается откровенный авантюрист без всякого образования, то интерес за этим может стоять только финансовый.
Моему знакомому священнику предстоит воскресная проповедь в соборе в присутствии владыки, он написал текст и сдал на проверку, получил выверенный текст и пишет мне: «Я чувствую, что просто с души воротит - не хочу я туда идти и что-то округлое говорить! Не хочу вместе с ними служить, вместе с ними молиться. Это мое нежелание - это моя гордыня, мои комплексы и т. п.? Или я все же прав и дело обстоит куда хуже: служить с ними, молиться с ними, поминать нанопыльного патриарха - значит предавать Христа? Как этот вопрос решает для себя о. Андрей Кураев?»
Да, к сожалению, это некий налог, который приходится платить за возможность служения. И в этом смысле нет разницы между выбором священника и обычного советского служащего, человека, педагога, которому приходилось присутствовать на каких-то собраниях и дремать, время от времени поднимая со всеми руку, чтобы не оказаться изгоем. А в утешение этому священнику могу напомнить дневники знаменитого французского католического философа Жака Маритена. В 1910 году, когда юноша Маритен впервые взял в руки церковный календарь, его духовник «патер Клериссак очень смеялся по поводу того чувства ужаса, которое охватило меня, когда я увидел фотографии наших епископов» (Maritain J. Carnet de notes. Paris, 1965. P. 92). Потому что одно дело - читать о епископах - преемниках апостолов, а другое дело видеть их замечательные лица.
А вам самому не хотелось ли порвать с РПЦ? Перейти в католицизм, как Чаадаев? Сложить с себя сан?
Для меня вера - это верность самым светлым минутам своей жизни. И для меня пришла пора эти старые слова подтвердить своей судьбой. Я в церкви видел разное, но в том числе и светлое, и радостное, и духовное, и благодатное. Я не собираюсь моим оппонентам доставлять радость своим уходом. Я не мальчик, и иллюзий, что где-то есть идеальная христианская община или тем более что ее можно с нуля создать, у меня нет.
Но апостолы создавали.
Совершенно верно. И вот то, что они создали, сейчас такое.
Чем хуже вы их?
Тем, что я не апостол. Я не очевидец распятия и воскресения Христа, и моя тень пока еще никого не исцеляла.
А что вы скажете тем прихожанам, которые порывают с церковью, потому что не могут принять то, что она одобряет сегодня?
По-человечески могу их понять, но не могу одобрить. Не помню, чьи эти слова по поводу Мартина Лютера, у кого-то из русских философов - «безумный, но честный бунт Лютера».
Есть тема, которую не могу обойти. Это ваше расследование того, что вы называете гей-мафией в РПЦ. История с митрополитом Анастасием, казанской семинарией и т. д. Мне эта тема крайне неблизка, поскольку, с моей точки зрения, сексуальная жизнь человека имеет отношение к морали не большее, чем гастрономические пристрастия: к морали имеет отношение принуждение, насилие. Но в расследованиях вы каждый раз останавливаетесь, когда речь доходит до покойного митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима. Того самого, чьим личным секретарем был нынешний патриарх. Вы боитесь?
Когда в моих текстах в соответствующем контексте появилось имя Никодима, тогда и последовал патриарший гнев, и я был уволен и из академии, и из МГУ. Но я всегда пишу лишь то, что я знаю. Я в семинарии с 1985 года, к тому времени Никодим уже 6 лет как умер, и я могу свидетельствовать лишь об одном. В каком бы церковном кругу, среди монахов или священников, ни зашла речь о Никодиме в 1980-х годах, константой этих воспоминаний было упоминание «Никодимова греха». То есть константой церковной памяти о нем является его гомосексуальная репутация. Рассказов людей, лично от него претерпевших, у меня лет. Поэтому я замолкаю. Я называю какое-то церковное имя в связи с гомосексуализмом, только если совпали три фактора. Первое: если у меня ощущение гомосексуальной ауры этого человека. Второе: если слухи об этом до меня доходили. Третье: если есть минимум два человека, которые готовы идти в суд и свидетельствовать именно об этом.
Я не рад, что заговорил об этом. Продолжать не хочу, поэтому вернусь к вопросам со стороны воцерковленных людей. Вот еще один: «Что должен делать, как должен себя вести христианин в условиях сгущающегося мрака, нарастания наглости и бессовестности? Сидеть и не высовываться? Если бороться, то за что и против чего, какими средствами?»
Не знаю.
Не знаете?
Это вопрос личной нравственной интуиции в каждой конкретной ситуации. Я не могу придумать стандарт поведения для миллионов других людей в миллиардах разных ситуаций. И мне всегда православие было симпатичней католичества тем, что у нас нет этих энциклик, когда человек, сидящий в Риме на троне, говорит всей планете, что они должны думать и делать. У нас эти вопросы решаются на уровне личного пасторства, что менее травмоопасно. Уверяю вас, за последние годы мне много раз приходилось уговаривать священников не подражать мне.
Каким вам видится будущее РПЦ? Возможен ли, например, у нас бунт кардиналов? Возможно ли на новом витке так и не случившееся в 1990-х церковное покаяние?
Никогда не говори никогда. Будущее открыто. И что самое главное, оно не в наших руках, а в руках Бога.
Слишком красиво сказано, чтобы этим завершать интервью.
История церкви не сегодня заканчивается, ей еще столетия жить. Хорошо, чтобы успокоить патриарха Кирилла: сегодня я не вижу никаких следов кардинальского заговора. Епископат верен своему патриарху и нашему президенту. И будут жить они долго и счастливо…
Выделите фрагмент с текстом ошибки и нажмите Ctrl+Enter
Протодиакон Андрей Кураев , безусловно, — самый известный нестарообрядческий богослов среди старообрядческих читателей. На старообрядческих форумах существуют десятки и сотни самых разных тем обсуждений, где упоминается имя этого богослова и миссионера РПЦ. Его высказывания заставляют размышлять и улыбаться, соглашаться и жестко критиковать, негодовать и удивляться. Одно лишь остается неизменным: равнодушно относиться к миссионерской и общественной деятельности о. Андрея не получается.
Отношение к старообрядчеству и вообще к древнерусской церковной традиции у о. Андрея весьма сложное и неоднозначное. В разных его выступлениях и публикациях звучали оценки порой диаметрально противоположного характера, которые, тем не менее, становятся на долгое время предметом пересудов и спекуляций на старообрядческих сайтах и форумах. Можно сказать, что о. Андрей неслучайно прозван оппонентами «протодиаконом Всея Руси », мастерски владеющим приемами апологетики и полемики. Он может нанести кинжальный удар неожиданным аргументом, может грациозно и не без доли юмора парировать атаку оппонентов, а может (разумеется, при крайней необходимости) и вовсе отказаться от схватки и скрыться.
Однако вопреки человеческому естеству, когда человек с возрастом становится все более осторожным и боязливым, о. Андрей с годами все чаще выходит за рамки традиционно казенного синодального миссионерства и готов искренне отвечать на самые острые, самые животрепещущие вопросы. И в этот раз о. Андрей Кураев отвечает прямо и неприукрашенно на столь же прямые и неприукрашенные вопросы сайта « ».
Доброго здоровья, о. Андрей! Вы не раз упоминали, рассказывали на страницах ваших книг, что на ваше решение прийти в Церковь повлиял ваш друг Сергий Дурасов, впоследствии известный старообрядческий священнослужитель. Как это случилось?
Познакомились мы с ним за решеткой. Эта решетка отделяла общедоступное университетское пространство от святая святых тогдашнего МГУ — библиотеки кафедры научного атеизма философского факультета. Дело в том, что эта кафедра, в отличие от остальных, занимала не одну комнату, а целых три: кабинет зав. кафедры, преподавательская комната, а отдельно, в самой большой комнате 1003 — спецбиблиотека. Основу библиотеки, судя по штампам на книгах, составляла конфискованная библиотека Оптиной пустыни. Она, конечно, с каждым годом худела, книжки куда-то с течением лет испарялись, то, что не считалось ценным в 1960-е годы, в 1980-е уже воспринималось иначе.
Не знаю, как сейчас, но тогда там было, что почитать. В эту библиотеку пускали только студентов, специализирующихся на этой кафедре, и редко-редко когда из других факультетов. Так что у нас были три библиотеки: библиотека кафедры, библиотека гуманитарных факультетов и фундаментальная библиотека на Моховой, в старом здании МГУ. Вот за этой решеткой, где было очень мало студентов, однажды я и увидел новое лицо, читающее что-то вовсе не научно-атеистическое. Это совпало с периодом моего богоискательства. Познакомились. Разговорились. Как было принято в те годы, сошлись на какой-нибудь антисоветской теме и соответствующих анекдотах. А потом уже заговорили о более важных вещах, о религии. Выяснилось, что у нас не только научно-критический интерес к этой тематике.
В ту пору Сергей хотел креститься у баптистов, он ходил к ним в Малый Вузовский переулок, сейчас Трехсвятительский. Этот адрес я тоже от него узнал, и мы даже вместе там были. Но меня не впечатлили баптистские посиделки. У меня тогда было убеждение, что если Бог есть, то, наверное, я не первый счастливчик, которому пришла в голову эта мысль. Наверное, Господь, если Он есть, открывал себя людям и до меня, и, значит, надо искать другие следы присутствия Бога в человеческой истории.
И поэтому для себя, еще будучи атеистом, я решил, что если уж поверю, то пойду в самую консервативную традицию, то есть в Православие. Сережа в конце концов сделал такой же вывод. Но ему уже, я помню, баптисты назначили день крещения, он к ним на катехизацию ходил. И со своих баптистских крестин он все-таки убежал. Думаю, чутье историка сработало в нем, чутье человека, у которого есть понимание того, что не бывает «бессмысленных догм и обрядов».
У любого обряда есть какой-то смысл и есть осмысленный генезис. Если книга написана на китайском языке — это не значит, что она бессмысленна. Просто я не знаю китайского, и как варвара она меня не удостаивает разговора. Но сказать, что и для китайцев она бессмысленна, нельзя. То же самое касается и церковной традиции, обрядов.
У Сергея тогда тоже что-то такое сработало, и он отшатнулся от баптизма с молодой, юношеской решительностью — и сразу ушел в староверие, не побывав в «никонианстве». Я с ним на эту тему никак не спорил, тем более тогда, когда я был не никонианин, а простой богоискатель. Для меня это было просто интересной, необычной и довольно опасной авантюрой. Я открыл тогда для себя новый и личный смысл в песне Высоцкого «Мой друг уехал в Магадан». И я просто желал Сергею, чтобы в этой авантюре ему было хорошо.
Сережа, когда крестился у староверов, ходил такой счастливый, что породил во мне чувство зависти. Это была весна 1982 года. Я тогда был на третьем курсе, а он может даже и младше, на втором, не помню точно, но на истфаке. Я был на философском, а он на пять этажей ниже — на историческом учился. Из-за чувства зависти я сказал себе, что я тоже хочу пережить хоть один такой светлый день, такую ясную неделю. Пусть это даже все неправда, но я тоже хочу, чтобы и у меня однажды были такие счастливые глаза, как у Сережи.
Крайнюю дату этого своего волюнтаристского крещения я назначил себе на осень того же года. Я свой характер знаю: бросить курить можно «с понедельника» лет двадцать подряд. Поэтому я назначил четкую дату: я крещусь этой осенью или никогда. Мое крещение пришлось уже на самый финал этого срока, на 29 ноября. Это отдельная история. Но в тот день после своих крестин я поехал в университет, после пар нашел Сергея. Других людей, с которыми я мог бы беседовать на столь сокровенную тему, тогда вокруг меня просто не было. И вот я его нахожу, и мы по традиции идем обедать в «восьмерку» (8-ую столовую МГУ, которая поддерживала жизнь в студентах гуманитарных факультетов). Не помню, что мы ели, но под конец, раз такой праздник, я взял мороженое в вазочке. И вот в ту минуту, когда я аккуратно доел последнюю каплю этого мороженого, Сергей сказал мне:
— Ну что, поздравляю тебя с первым грехом.
— Каким грехом?
— Ну ты пост нарушил. Сегодня 29 ноября, а 28-го пост начался Рождественский.
Вот ведь университетская ехидная натура! Дождался, пока я доем, и лишь затем предупредил.
Потом у нас была уже другая почва для общения. Нет, никогда за нашу жизнь мы не спорили на тему разногласий между никонианами и староверами. Но однажды мы сидим вечерком в его комнатке в общежитии, что-то такое обсуждаем. И вдруг он говорит:
— Ты знаешь, я бы епископом хотел стать.
Из внезапного нокаута я молвлю:
— Как? Никогда тебя в карьеризме не подозревал.
— При чем тут карьеризм? Это ни при чем. Просто понимаешь, епископу спастись легче.
— Почему легче?
— Я историк, я изучаю сейчас историю Православной Церкви, и я вижу, что епископу легче спастись, потому что епископу для канонизации не нужно творить чудеса, ему достаточно просто остаться порядочным человеком, и его обязательно канонизируют.
Как Вы относитесь к тому, что он (священноинок Симеон) в конечном итоге оставил церковное служение и ушел в настоящее время, можно сказать, в «самостоятельное плавание»?
Что он сложил сан и не стал прятаться, вести двойную жизнь, у меня опять вызывает только уважение. Он не прятал от комсомольцев свою веру и не стал прятать свою любовь от благочестивцев. Сергей всегда был человеком, способным на серьезные поступки. Вот и в данном случае он поступил по совести. Опять же важно, что из краха своей «карьеры» не сделал далеко идущих мировоззренческих выводов, не стал говорить: «теперь я атеист» или «старообрядческая идея не верна». Не стал борцом против своей Митрополии. И снова я вижу в его позиции добротность, достойную уважения.
О. Андрей, в одном из своих сочинений Вы отметили, что двуперстное крестное знамение, употребляемое старообрядцами, более точно выражает христологическую догматику, чем трехперстие. Это признается и другими серьезными исследователями и литургиками еще со времен исследований Н. Ф. Каптерева, Е. Е. Голубинского. Тем не менее в современной символической литературе, в катехизисах новообрядческих церквей, просветительской литературе никогда не упоминается об этом. Более того, в популярной церковно-исторической литературе по-прежнему господствуют негативные штампы и клише XVIII-XIX веков по отношению к двуперстию и другим старым обрядам. Почему так происходит?
Дело в том, что никакой книгоиздательской политики в нашей Церкви не существует. От Патриархии исходит только одна установка: издавать и репрезентировать книги, рассказывающие о лучшем миссионере современности — патриархе Московском и всея Руси Кирилле. Установка на пиар первого лица есть. А все остальное руководству вполне фиолетово.
Совершенно спокойно одни официальные представители Церкви будут целоваться, скажем, с армянскими иерархами, а при этом их же епархиальные издания могут тех же армян смешивать с грязью, анафематствовать и т.д. Так же с католиками. Нельзя ругать только Кремль и власть (такого запрета, кстати, не было при патриархе Алексии II). Остальных, в том числе староверов, можно. Не по заданию сверху, а просто по убеждению автора.
Диалог Патриархии и староверов — это все равно, что диалог православных и католиков или католиков и армян. Понимаете, нам, православным, может казаться невероятно важным, что у католиков кто-то из их богословов что-то доброе сказал о нашем православии. Мы начинаем пускать слюнку: вот-вот и весь Ватикан поймет нашу правду, историческую, догматическую и т.д. А для них это настолько периферия, что католический мир даже и не замечает, что такого сказал кто-то из его прелатов или профессоров. На их епископских конференциях совсем другая повестка дня.
Представьте, что соседский пацаненок звонит в вашу квартиру. Он забыл ключи, а его мамы нет дома, и он просит принять его на полчасика. Если у вас ненароком оказался недоеденный пирог, то почему бы и не угостить им ребенка. Можно и телевизор дать посмотреть… Но сказать, что я всерьез озабочен судьбой этого ребенка и занимаюсь его воспитанием, было бы нечестно.
Вот так же католики относятся к нам. Может, и есть у них три-четыре человека, которые профессионально занимаются диалогом с нашими чиновниками. Есть еще десять человек, которые столь же профессионально заняты изучением православия. И еще сотня, которые испытывают к этому личностный интерес в разных монастырях или университетах. Но еще больше католических профессоров испытывают интерес к диалогу с буддизмом. А еще в десять раз больше интерес к диалогу с лютеранами или англиканами.
В диалоге со старообрядчеством точно такая же ситуация. Я думаю, в нашем «системном духовенстве» есть только один человек, который ложится спать с мыслью: «А как там староверы?». Это отец Иоанн Миролюбов . Для него это и личная проблема, и профессиональная. Я не думаю, что митрополит Илларион и митрополит Ювеналий хотя бы раз в жизни засыпали с этой мыслью. (Илларион (Алфеев) — митрополит Волоколамский, председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата. Ювеналий (Поярков) — Митрополит Крутицкий и Коломенский, управляющий Московской епархией, постоянный член синода РПЦ — прим. ред.).
Любую проблему можно решить только с этим условием, что ты засыпаешь, думая об этой проблеме, и просыпаешься, думая о ней же. Тогда твой мозг и твоя молитва направлены на ее решение. У наших иерархов мысли направлены совершенно на другие темы. Не знаю, хорошие или плохие. Но точно не на проблему, «что со староверами?».
В старообрядческой среде часто обсуждаются якобы существующие планы о слиянии или о поглощении старообрядчества Московской Патриархией. Вы что-то слышали об этом?
Первое, должен сказать вам, — не надейтесь, и второе — не бойтесь.
Не надейтесь, что кто-то в Патриархии схватится за голову: «Боже мой, что этот гад Никон натворил в XVII веке, сейчас мы все срочно поменяем, вернем всё, как было до раскола!». И не бойтесь — никто не хочет вас скушать. Нет никаких специальных планов.
Даже слияние с Зарубежной Церковью получилось ненароком, случайно, а вовсе не потому, что в Патриархии был разработан хитрый план. Просто есть у нас такой неспокойный человечек, о. Тихон Шевкунов, а у него есть свой ключ к кабинетам высшей российской власти. Ему лично диалог с РПЦЗ был интересен. Но уверяю вас, и патриарх Алексий, и митрополит Кирилл были скорее обеспокоены этой его активностью. Во-первых, кто это имеет право входить к Президенту мимо нас? А, во-вторых, зачем это вообще нам надо? Нам интереснее диалог с католиками. У отца Иоанна Миролюбова нет таких ключиков и такой пассионарности, как у о. Тихона. Поэтому спите спокойно.
Несколько лет назад, во время разработки учебника «Основы православной культуры», Вы вступили в заочную полемику с известным ученым А. В. Муравьевым, старообрядцем по исповеданию, автором альтернативного учебника, и довольно часто его критиковали. С чем были связаны эти события? Спустя годы видите ли Вы резон в такой жесткой полемике?
Там все было гораздо сложнее. Сроки работы были крайне сжаты. В феврале 2009 года избирается патриарх. В июле он уже достигает договоренности с президентом Дмитрием Медведевым о том, что будет начата работа над учебником ОПК. В конце июля создается редколлегия во главе со мной, но при этом сроки не оговариваются. Я думал, что на такую серьезную работу надо будет потратить лет пять. Просто нельзя написать учебник за полгода. Предполагал, что за три года я познакомлюсь со специалистами, соберу имеющиеся материалы, попробую найти наиболее интересных людей, которые и напишут книжку. Не думал, что придется самому писать этот учебник.
И вдруг в начале октября патриарх мне говорит: «А где учебник?» Оказывается, он нужен уже сейчас. И тут я понимаю, что если учебник нужен через месяц, его никто кроме меня не напишет. Я понимаю позицию митр. Меркурия, тогда епископа (глава синодального Отдела религиозного образования и катехизации митрополит Меркурий Ростовский и Новочеркасский — прим. ред. ), он тоже, как всякий нормальный человек, считал это невозможным — за месяц написать учебник, тем более, не будучи в этом профессионалом. Просто он не представлял себе степень моей ненормальности
Я же ни дня в школе не работал, никаких учебников ранее не писал. Естественно предположить, что если я что-то и напишу, мой текст может быть интересен в лучшем случае в качестве книги для учителя, но не как то, с чем можно идти в класс.
Как здравый руководитель, владыка Меркурий посчитал, что создание учебника надо поручить профессионалам. Вот у Л. Шевченко (Л. Л. Шевченко, доктор педагогических наук, профессор, автор ряда учебников и учебных пособий — прим. ред. ) уже есть линейка учебников ОПК для разных классов, так пусть она напишет и новый вариант.
Таким образом, профильный отдел патриархии пришел к выводу, что я к учебнику не должен иметь отношения. Меня не включили в соответствующую рабочую группу при министерстве образования, куда входил Муравьев. От Отдела там была Л. Шевченко, и считалось, что она будет писать учебник.
Так что мне приходилось немало усилий тратить не только на написание учебника, но и на то, чтобы получить возможность презентовать его тому же министерству образования, чтобы убедить, что это реальный текст, который может сработать.
Вскоре выяснилось, что учебник Л. Шевченко получил негативные оценки специалистов. И причина провала была именно в том, что у человека уже были собственные наработки. Ну нельзя создать новый учебник методом ножниц: взять один урок из третьего класса, другой из шестого, совместить их в одной книге, которая будет считаться учебником для пятого класса. Не получается так.
Текст, который написал я, прошел публичное, сетевое обсуждение. Я каждый урок вывешивал на форуме, затем, учитывая мнения людей, вносил многократную правку. Получилось «соборное творчество». Вышло интересно и, главное, патриарху это понравилось. И после этого Отделу пришлось давать обратный ход: вместо учебника Шевченко рекомендовать мой.
Но кроме этого была и вторая линия сопротивления — атеистические чиновники из Министерства образования нервничали из-за моей репутации как миссионера. И мой учебник они окрестили именно миссионерским. Компания потомственных профессиональных атеистов во главе с госпожой Шахнович из Петербурга (Марианна Михайловна Шахнович — российский религиовед и философ религии, специалист в области истории античной философии — прим. ред. ) по версии Минобра была главным идеологом этого проекта, и она считала, что учебное пособие по ОПК должно быть написано сухо. В нем ничего не должно быть живого, что могло бы увлечь детское сердце.
Вот так и возник странный союз атеиста и старовера. Это была идея Шахнович: пусть Муравьев напишет учебник вместо Кураева. В этом и была суть конфликта. Так что тут не было ни как такового «староверческого» фактора, ни моего личного отношения к Алексею Муравьеву .
Сегодня та страничка уже закрыта. Есть множество учебников по ОПК. Есть мой учебник, есть учебники десятка других авторов, в том числе Муравьева. Пусть учителя сравнивают и выбирают. Я все равно считаю, что моя позиция получилась лучше, чем у коллег, хотя и понимаю, что она пристрастна.
Есть ли у Вас собственная позиция по вопросам признания Московской Патриархией старообрядческих иерархий — Белокриницкой и Новозыбковской?
Дело в том, что нормального богословского обсуждения этого вопроса на принципиальном уровне не было. Вопрос страшно интересен, потому что в нем реально сталкиваются два церковных предания — каноническое и догматическое. Это вопрос признания вообще инославного священства, например, старокатолического, беглопоповского, филаретовского (священства Украинской Православной Церкви Киевского Патриархата — прим. ред. ) в конце концов.
Догматически Церковь одна: Чаша одна, Литургия одна. Но беглопоповцы исповедуют, что таинства могут совершаться и действительны за пределами истинной Церкви. По идее такова и официальная позиции Патриархии, и именно поэтому беглопоповцы принимают в сущем сане наших попов, а мы — католических. Хотя догматически инославные священники вроде вне церкви: вне церкви только цирк, по которому бродят ряженые актеры. Богословски совместить эти догматическое «нет» и каноническое «да» трудно. Еще сложнее объяснить это совмещение и сделать его общепризнанной доктриной Церкви.
Тут к усилию мысли и дискуссии надо пригласить всю Церковь, ее коллективный богословский разум. Но мне кажется, сейчас у Патриархии нет вкуса к серьезным дискуссиям и решениям, а потому и нет желания решить этот вопрос принципиально. Поэтому староверы не дождутся от нас серьезных перемен.
Вы неоднократно и в критических выражениях говорили, что нет никакой необходимости в объединении старо- и новообрядческих церквей, поскольку в случае принятия идей «старообрядчества ужас перед любой новизной, любым творчеством и любой мыслью станет тотальным». А есть ли, по Вашему мнению, позитивные черты в старообрядчестве, которые хорошо было бы позаимствовать и иным конфессиям?
Несомненно, такие черты есть, и позитив есть. Вопрос только, с чем этот позитив связан? Дело в том, что изрядную часть позитива я могу видеть и в изолированных православных группах вне России.
Однако, на мой взгляд, это не духовный, а социопсихологический механизм. Когда небольшая группа оказывается во враждебном окружении, она становится более потянутой, поджарой, в ней появляется больше дисциплины и самодисциплины, больше доверия друг к другу и к общине. Больше прав и у самой же общины, и у людей в ней.
И это, безусловно, мне очень симпатично в жизни староверов. Но считать, что это только их эксклюзив, я не могу, потому что я такие же явления вижу в жизни Зарубежной Церкви, в некоторых приходах, по крайней мере, и даже в некоторых приходах Московской Патриархии, в приходах русской ветви Константинопольского патриархата.
В целом скажу: мне лично староверие не интересно по той причине, что те язвы, что я вижу в своем православии, вовсе не чужды и староверию. Наши болячки начались вовсе не с патриарха Кирилла или патриарха Сергия, или патриарха Никона.
У никониан и староверов очень много общей истории. И это именно общая история болезни. Рясы и саккосы у нас одинаковые. А ведь «само название "саккос" (от евр. сакк — рубище, вретище) показывает, что это одеяние взято из древнеиудейской среды, где оно представляло собою то же, что и фелонь древнейшей формы, но делалось из самой грубой власяницы, будучи одеждой скорби, покаяния, сугубого поста».
Слово «ряса» означает ровно то же самое, но по-гречески. Саккос=ряса=обноски
. Ну да. А митра — образ тернового венца. Вот попробуй сказать это людям, которые видят на нас одинаково роскошные и рясы, и саккосы, и сохранить репутацию психически вменяемого человека.
В 1990-е годы Вы много писали об опасности «православного оккультизма», «старчества», «нью эйдж», «рерихов». Сегодня эти феномены актуальны или уже потеряли свое значение и появились какие-то новые?
Мы только на днях слышали, как устами Патриарха были озвучены тезисы о том, что энергия, исходящая из молящихся, освящает храмовое здание и иконы. Причем она копится в этом здании и иконах и потом отдается назад. Почитайте, что такое терафимы или эгрегоры у оккультистов, и вы получите ровно такие же дефиниции и объяснения.
Ну а «рерихи» и «новые акрополи»?
Ну а куда исчезли эти люди? Зайдите в любой книжный магазин, и увидите, что на одну церковную книгу приходится сотня оккультных. Нередко на обложке православная иконка, а содержание вполне себе языческое. Оккультизм сегодня уже настолько пронизал всю атмосферу, что, как видим, даже у некоторых наших пастырей и даже архипастырей нет четкой разграничительной линии в этих вопросах.
Знаете, я соглашусь скорее с Мирча Элиаде. Он преподавал в западных университетах и всегда протестовал, если его кафедру или курс называли «история религии». Он говорил: «У религий нет истории». Религия рассказывает о вечных константах человеческого религиозного сознания, поэтому здесь история не властна. Ничто не уходит навсегда, ничто не умирает. Вот и те темы, в которые я оказался втянутым в 90-е годы, никуда не ушли. Можно только сравнивать, какая из них сегодня более актуальна.
Почему, несмотря на активную катехизацию, все большее распространение приобретают околохристианские, полуязыческие верования, связанные с культами старцев и стариц, местами их обитания и разного рода предметами-фетишами?
В ближайшие годы, думаю, будет рост популярности этих феноменов, просто по причине отталкивания от официозной религиозности.
Имитация бурной миссионерской или молодежно-работной деятельности, все эти крестные ходы и лекции по разнарядке, конечно, влияют на мироощущение прихожан. Люди ищут чего-то более искреннего, неподдельного. Поэтому тут для всяких богов Кузей, «старцев» и «святых отроков» просто открытое поле будет, благоуханное и удобренное. Все еще вернется со стократной силой.
Что касается отношения Церкви к популярным литературным и художественным явлениям — Гарри Поттеру, «Звездным войнам» и так далее, то и эта проблема никуда не делась. До сих пор не дан алгоритм отношения к этим явлениям — когда Церковь должна ругаться с внешней светской культурой, когда игнорировать ее, где улыбнуться, а где принять и сказать «спасибо». Все эти нынешние дискуссия Чаплина и Энтео и обнаженно-оскорбленные чувства — часть все того же проблемного тематического поля.
Сегодня много говорится о духовном выгорании части священников, пришедших в Церковь в 90-е годы. Тех людей, которые отдали лучшие годы своей жизни и здоровье на восстановление храмов, создание общин, а сегодня ощущают себя оставшимися у разбитого корыта. Есть ли у Вас представление о путях лечения этого печального явления?
Только Господь может всерьез призвать к священству, и только Он может исцелить душу перегоревшую. Никакие пастырские курсы, институты повышения квалификации, сеансы психотерапии не помогут. Это всего- навсего искусственный массаж остановившегося сердца. В реальной жизни от этих реанимационных мер будет еще хуже. Ибо вторичная имитация неофитства обернется просто цирком.
Я думаю, что когда человеку кажется, что он потерял смысл жизни и служения, он может просто зайти в детский хоспис, посмотреть на детишек, которым гораздо хуже, чем ему, и поразиться, как они умеют улыбаться через свой страшный диагноз.